— Ах ты, ведьма этакая! — говорил он. — Ты не даешь батраку никакой работы. Не удивительно, что твой Шпиндлер сбежал от тебя в армию!

— Ах, так! — отвечала она, колотя по его литой груди. — Ах, вот ты как!

Он только ухмылялся, гордясь своей силой.

— Выходи сюда, женщина! Я научу тебя делать гимнастику.

— Ха-ха! Гимнастику! А от твоей гимнастики будет расти картошка, хотела бы я знать?

— Тебе надо делать гимнастику. Ты толстеешь.

— Вот еще! На что крестьянке твоя гимнастика? Ты думаешь, я всю неделю только и делаю, что нажимаю кнопки, как ты?

— Это я нажимаю кнопки? — возмущался он. — Ха! Нажимаю кнопки!

Когда наступало время доить коров, они вместе отправлялись в хлев, и по пути Вилли передразнивал птиц, распевавших на деревьях. Каждое воскресенье Берта покатывалась со смеху, глядя, как он тщетно тянет за соски брыкающуюся корову.

— Вот болван! — ласково кричала она. — Ну, какой из тебя выйдет фермер? Надо выжимать молоко, а не отрывать вымя. Это тебе не машина, негодяй!

И каждое воскресенье Вилли вызывался лезть в курятник. Он вылезал оттуда, держа в огромных ладонях теплые яйца, и с неизменным удивлением на лице размышлял о чудесах природы. Или застывал у свинарника, созерцая поразительное для горожанина зрелище — шесть поросят, тычущихся пятачками в брюхо свиньи, — пока не раздавался насмешливый голос Берты:

— Эй, эй, ты долго будешь там стоять? Может, сам хочешь пососать с поросятами?

В свободные часы Вилли играл на аккордеоне либо ходил с Бертой в сладко пахнущие поля, а иногда они прогуливались по деревенской улице. Берта с откровенной гордостью брала его под руку и выступала рядом с ним, как королева.

По вечерам — те несколько часов, пока Вилли не уходил на завод, — они бывали всецело поглощены собой. Лунный свет прохладным голубым покрывалом одевал их трепещущие тела. Ненасытная тяга друг к другу даже пугала их. Однажды, когда ощущение счастья переполнило его благодарное сердце, Вилли воскликнул:

— Ну что ты за женщина, ей-богу! С тобой я чувствую себя так… я не знаю… ну, словно мне девятнадцать лет… словно жизнь еще только начинается!

Его удивило то, как Берта отнеслась к этим словам. Сразу погрустнев, она нежно прошептала:

— Ты слишком хороший, Вилли, я тебя не стою.

— Что? — удивился он. — Это еще почему?

— Правда. Я ведь знаю. Вилли, милый, если я сделаю что-нибудь, что тебе не понравится, постарайся не сердиться. Помни только, что я тебя люблю.

— О чем ты говоришь! И что во мне особенного?

— Лучше тебя быть не может.

— Еще что! — засмеялся он.

— Ну, так ты сам мне скажи, какой ты человек?

— Я-то? О, я… — Вилли вдруг замолчал.

— Ты что, заснул? — ласково ткнула она его в бок.

— Кто его знает, какой я человек, — задумчиво сказал он.

Берта приподнялась и, опершись на локоть, поглядела ему в лицо.

— О чем ты думаешь? — серьезно спросила она.

— Ни о чем. А о чем мне думать?

— Да вот. я и спрашиваю: о чем? — Она засмеялась. — Эх вы, мужчины!

— Эх вы, женщины, — насмешливо ответил он. — Ну, слушай: я люблю играть на аккордеоне, я люблю свистеть, я люблю работать и… — он обхватил ее поперек туловища, как борец, и крепко прижал к себе, — …люблю гимнастику.

— Это я знаю, — засмеялась Берта. — А еще что?

— Ничего.

— Ты любишь ходить в церковь? Когда поженимся, надо бы иногда ходить по воскресеньям. Пойдешь со мной? Мы, фермеры, только в церкви и видимся.

— Пойду, конечно.

— Ты любишь принимать гостей?

— Конечно.

— Надо бы тебе познакомиться с Гутманами. И с Ирмой Винц, она моя соседка и старая подруга.

— Ирма! — воскликнул Вилли.

— Ты ее знаешь?

— Нет. Когда-то у меня была одна знакомая, тоже Ирма.

— Имей в виду, я ревнивая. Ты был в нее влюблен?

— Нет. Это жена моего приятеля.

— А кто он?

Вилли ответил не сразу. Он никогда не рассказывал Берте о Карле и сейчас обнаружил, что ему трудно говорить о нем. Но в конце концов он рассказал ей все.

— Да-а, — протянула Берта. — Но, конечно, если он был коммунистом… туда ему и дорога.

В первый раз с тех пор, как они сошлись, Вилли гневно повысил голос. (На следующий вечер он смиренно просил прощения.)

— Он был хороший человек! — резко крикнул он. — Нечего говорить о том, чего не знаешь! Он был честным человеком, и убивать таких — преступление!

— Но… — испуганно залепетала Берта, — прости меня… Это верно… я его не знала. И зря я это сболтнула. — Вилли молчал, и она продолжала: —А ты… ты никогда не говоришь о национал-социалистской партии и правительстве, Вилли. Может, ты из тех, кто…

— Не говорю, потому что не думаю о них, — сердито ответил Вилли. — Я хочу жить спокойно, и больше ничего.

Вилли кривил душою. В последнее время тайные мысли его беспрестанно вертелись вокруг политики, даже против его воли, даже если он, спохватившись, старался думать о чем-нибудь другом.

— Хочу жить спокойно — вот и все, — говорил он тем же сердитым тоном. — Хочу работать здесь, на ферме, если это возможно, и быть с тобой. — Он страстно обнял ее. — И мне нет дела ни до чего на свете. Лишь бы мы могли жить с тобой здесь тихо и мирно.

— Мы так и будем жить, — пылко зашептала Берта. — Вот увидишь, какой я буду хорошей женой. А если что тебе не понравится, ты только скажи, милый, я все сделаю по-твоему.

Вилли громко засмеялся в ответ. С нежностью глядя на Берту, он погладил ее по щеке.

— Ты даже не знаешь, как я люблю тебя, Берта, — прошептал он. — С тобой я забываю все, что мне не хотелось бы помнить. Ты словно… не знаю, как сказать. Но без тебя я ничто.

В жарком объятье они прильнули друг к другу.

— Милый, — прошептала она, — скажи… когда мы с тобой вот так… ты все еще думаешь о… ну, о своей первой жене?

— Нет, — мягко ответил он. — Нет!

— Я тоже никогда не думаю об Иоганне. Никогда, Вилли.

Оба сказали не полную правду, и это было правильно, иначе не могли поступить мужчина и женщина, которые испытывали такую потребность в любви.

Берта и Вилли переживали счастливые дни, но счастье их не было безмятежным. Его омрачало многое, и прежде всего Анна Манке. Через несколько недель после того, как Вилли стал постоянно бывать на ферме, Берта получила официальный вызов к уполномоченной национал-социалистской партии. Анна Манке наскоро осведомилась о здоровье Берты, а та, поблагодарив, в свою очередь спросила, как ее желчный пузырь (было общеизвестно, что у Анны неполадки в этой области), после чего Анна приступила прямо к делу.

— Итак, — приветливо улыбаясь, сказала она, — прежде всего тебя нужно поздравить, а?

— С чем?

Улыбка Анны стала еще шире.

— Ну как с чем? А герр Веглер?

— Откуда это вам известно? — опешила Берта.

— Не все ли тебе равно? Мало ли у меня возможностей, — не без гордости усмехнулась Анна.

— Нет, все-таки скажите, — настаивала Берта, и не из любопытства, а потому, что вдруг испугалась. Как ни сильно она полюбила Вилли, все же нельзя сказать, чтобы она знала его достаточно хорошо. Мужчины часто хвастают своими любовными делами. Неужели и Вилли разболтал про нее на заводе? — Пожалуйста, скажите, — повторила она. — Мне очень нужно знать.

— Да никакого колдовства тут нет. Когда заводской рабочий не ночует по субботам в бараке, естественно, начальство интересуется, куда он ходит. Вот и все.

— Значит, за Вилли следили?

— А что тут такого? Сейчас война. Всех нужно проверять. Но так или иначе, все оказалось благополучно. Герр Веглер ночует по субботам у фрау Линг. Великолепно! Все довольны. Само собой, меня поставили в известность. При первой же возможности я вызвала тебя. А теперь скажи, как у вас дела?

— Хорошо.

— Все уже решено? Вы поженитесь?

— Все решено.

— Отлично. Надеюсь, ты уже беременна?

— Нет.

— В чем же дело?

Молчание.

— В понедельник утром доктор Цодер с завода принимает в городе. Поезжай, он тебя осмотрит.