Все и вправду было очень аппетитным, есть хотелось.

- И тем не менее, - сказала я. - В чем причина?

Аксель коснулся чистых губ безупречно белой салфеткой, совершив абсолютно бессмысленное действие, а потом с размахом отшвырнул ее и подался ко мне, чашка, чайник и молочница хором звякнули. Аксель доверительно посмотрел мне в глаза, почти перегнувшись через стол.

- Потому что я хотел тебя увидеть. Все. Честно! И, может быть, я специально веду себя так подозрительно, чтобы ты заинтересовалась мной?

Он смотрел мне в глаза так, будто собирался вот-вот поцеловать, и с него бы сталось. Поэтому я взяла тост, демонстративно надкусила его, принялась активно жевать.

- О, Делия, в тебе нет никакой романтики.

Он подался назад, откинулся на спинку стула и принялся качаться.

- Но смотреть на тебя все равно одно удовольствие!

Я продолжала жевать тост и подтянула к себе пару кусков ветчины. Если что и стоило общества Акселя, так это еда. Она бы примирила меня с чем угодно. Некоторое время хруст тоста был единственным звуком в этом огромном, торжественном зале, наполовину захваченном плющом. Одуряюще пахли белые цветы, всегда покоившиеся в изножье гробницы, приносимые как дар Благому Королю, белому королю. Прежде его память чтили его Дети, теперь же, с совершенным автоматизмом, цветы к ногам Благого Короля приносили мои Звери, слуги его брата. Самая ирония заключалась в том, что Благой Король, судя по всему, считал оскорблением самой идеи жизни и бессмертия души существование подобных монстров.

А теперь они были единственными, кто помнил его.

Торжественные, священные лилии и розы, сегодня казались украшением богатого стола, не больше. И даже их холодный, навевающий печаль запах казался свежим дополнением к этому утру. Солнце било в высокие окна, втекая внутрь, как вода в давшую течь лодку.

Все это, а так же невероятно вкусная еда, делало меня довольной, а значит благосклонной. Налив себе крепкий кофе и разбавив его молоком, вдохнув его дурманящий запах, я спросила:

- Если ты так хотел пообщаться, может расскажешь, почему он спит?

Я взяла круассан, мягкий и теплый, принялась намазывать на него свежий, золотой мед.

- Не налегай на мед, а то Герхард будет голодать, он же только его и жрет.

- Еще пьет молоко.

- Ему повезло, что здесь нельзя умереть от голода.

Аксель постучал пальцами по гробнице. От такого я непременно бы проснулась, но спящий магическим сном Король оставался безмятежен. Его лицо было светло и прекрасно, успокоено, и оно совершенно не соответствовало комичности ситуации. Аксель сказал:

- Что ж, так и быть, послушаешь одну нелепицу из старых времен. Я бы скорее обсудил наши отношения.

- У нас нет отношений, Аксель. И не будет. Никогда.

- Как так, как так? Что же теперь делать? Как жить дальше?

Он схватил нож и молниеносно прижал его к своему горлу, под лезвием, которое должно было быть тупым, выступила капля крови. Аксель делал это с таким надрывом, что должно было быть смешно, но что-то неизменно настораживало меня. Он держал нож слишком аккуратно и профессионально. Я не знала, как это объяснить. Его пальцы сжимали его очень крепко, но так, что это совершенно не мешало его движениям. И лезвие было прижато точно к тому месту, где билась жилка, он делал это вслепую и безупречно. Я вспомнила, что прежде он выполнял всю работу, которую оставили Дети Неблагого Короля. Он был последним из его сыновей. Он делал то, что делал прежде Принц Палачей. В том числе. Аксель говорил, что это он уничтожил последних из Младших Детей Благого Короля. Впрочем, Герхард считал, что это сделал еще его отец. История всегда неясная штука.

- Хорошо, хорошо! - сказал Аксель. Он кинул нож в пустую тарелку, капли крови окрасили ее, смешавшись с вязкими остатками джема.

- Как ты знаешь, я лично не застал его бодрствующим, - начал Аксель. - Но я ничуть не сомневаюсь, что прежде это был великий человек! Безо всякой издевки! Сильный, смелый правитель, заботившийся о своих поданных! Хотя вы, жалкие остатки его крови, не в силах оценить то, что он сделал для вас, я скажу: однажды он почти победил Неблагого Короля. В честном поединке. Говорят, они сражались два или три дня. Без отдыха! Ни секунды, понимаешь? Вот я сейчас поел, и мне уже хочется прилечь! А они бились без единого момента для того, чтобы перевести дух. Звон мечей стал колыбельной Аркадии! Все замерли и ждали! Сам металл ломался быстрее, чем воля обоих соперников! Умели же раньше делать людей, правда? У этого сражения поистине был эпический размах! Ни один из них не мог ранить другого, ни один из них не мог победить. Потому что они, дорогая моя Делия, были близнецы. Их КПД был абсолютно одинаков! В этом загвоздка, милая! Они боролись...

Аксель сделал драматическую паузу, прижал руку к сердцу. А я могла смотреть только на каплю крови, стекавшую ему за шиворот.

- Они сражались за нас с тобой, моя дорогая! За возможность победить смерть! Никто не будет сомневаться в том, что смерть, это чудовищно! Небытие, ничто, пустота! Такой ее задумывал мой Отец, ваш дед и Отец! Смерть должна была быть окончательной! Ужас ничто, в которое опрокидывается мир. Думала когда-нибудь о том, как мир будет продолжать быть, когда тебя уже не будет? А ты перестанешь существовать. Не будет тебя, и все. Все закончится. Ты даже не сможешь осмыслить весь трагизм этой ситуации. Разве в голове укладывается подобный нонсенс?

Я пожала плечами. Множество раз я представляла собственные похороны, но, как сказала бы Констанция, мои фантазии подразумевали наличие субъекта, который смотрит на собственную смерть. И вся моя любовь к загробным ужасам вела к простой и успокаивающей мысли - смерть еще не конец. Есть вещи хуже чем смерть, но есть они только потому, что за ней не вечная темнота. Мысли о смерти, направленные на представление какого-то огромного, голодного ничего, которое ждало меня, выбивали меня из колеи, кидали в оторопь и еще какое-то иное, неприятное состояние. Такое бывает, когда пытаешься понять невероятно сложный пример.

- Благой Король задумал нечто иное. Он вообразил, что жизнь, как круг, вообразил, что замыкаясь, она начинается заново. Он вообразил себе, что она не кончается никогда, и ничем не завершается, и всякий раз мы возвращаемся. И ужас первобытных времен, впервые узнавших смерть, сменился надеждой.

- Ты такой пафосный, Аксель.

- Спасибо! Я бы хотел стать актером, но не успел! Я могу наизусть зачитать тебе все главные монологии в истории литературы!

- Нет, спасибо. Просто продолжай. Это вообще был не комплимент.

Аксель задумался, постучал пальцем по краю чашки, вырвав из ее хрупкого фарфора мелодичный звук.

- Так-так-так! На чем я остановился? Точно! Так вот, Благой Король придумал Великую Реку. Это его творение, удивительное и прекрасное! Разумеется, Отец ненавидел его. Разумеется, он считал, что его идею испортили, волюнтаристски извратили, а он, как художник, не состоялся в жизни! Но силы, что всегда будут могущественнее нас заставили их обоих следить за общим проектом. Благой Король ненавидел смерть, а Неблагой - ее обратимость. Так они и жили, копили яд и ненависть друг к другу. До той битвы. Ее затеял, разумеется, Отец. Он всегда был смелым, рисковым человеком.

Я посмотрела на Благого Короля. У этого человека была смелое, благородное лицо. Он защищал мир от пустоты многие и многие тысячелетия. Он и сейчас был жив, и мне захотелось стукнуть хорошенько по стеклу, разбить его и трясти Благого Короля за плечи, впиваться ногтями в ткань его богатого одеяния.

Аксель потянулся ко мне и поправил корону. Я тут же отстранилась. Корона очень быстро стала для меня частью моего тела. Я слышала, так бывает у людей, которые носят очки. Я настолько не представляла своей жизни без нее, что уже не помнила, как надеваю ее по утрам. А ночью она всегда хранилась под моей подушкой, и я касалась ее кончиками пальцев.

Корона была частью меня, без нее из меня будто изымали что-то важное, становилось тяжело и больно дышать, но еще я была совершенно пуста внутри, ничего не было, все оказывалось в секунду выскоблено, вынуто. Не так уж сложно было не расставаться с короной, но страшно было потерять ее однажды. Я была уязвима, мы все были.