— Ладно, я согласен.
Глава 2
Хоуп смотрела, как движется секундная стрелка на часах в ее спальне. Занавески на окнах открыты, и видно, что солнце уже высоко стоит в ясном голубом небе. Она полежала в кровати еще десять минут, потом скатилась с нее, двадцать минут позанималась йогой и пошла в душ. После чего собрала еще влажные волосы в низкий хвост и оделась. Ничего особенного: черные брючки по щиколотку и полупрозрачная ярко-синяя с черным блузка. Ноги сунула в свои любимые туфельки на крошечных, в один дюйм, каблучках, которые идеально подходили для передвижения по городу.
Что она и делала большую часть времени.
Прогулки по Нью-Йорку для ее отца равносильны тому, как провести ногтями по школьной доске, а значит, стоят затраченных усилий. Арчибальда Минноу смущало, что у дочери нет цели. Так он описал ее в интервью одной недавней статье в журнале, которая вышла вскоре после заметки в People. Бла-бла-бла. Церковь то, церковь се. Он пытался обойти вопросы о дочери, но в этом случае они, должно быть, поднажали, и он был вынужден рассказать хоть что-то. «Моя дочь— человек, у которого нет цели. Я молюсь за нее каждый день и надеюсь, она найдет свой путь».
Он всегда произносил правильные слова. Вырисовывался образ священника из маленького городка, который сумел овладеть вниманием правильных людей в правильное время и стать большой шишкой на телевидении. Большинство верило ему безоговорочно и очень охотно, прилеплялось, молясь о том, чтобы и для них нашлось местечко внутри магического пузыря Минноу.
Хоуп, напротив, не верила в магические пузыри, перестала верить в своего отца много лет назад.
В час пятнадцать — какое неуважение ко времени, лень и безделье — Хоуп спустилась по лестнице. Проходя мимо кухни, заглянула внутрь. Мэйвис Джонс мыла посуду, вероятно, после их с мамой ланча.
— Как мама? — поинтересовалась Хоуп.
— Мы прошли пять лунок сегодня, прежде чем вернули гольфмобиль в здание клуба. Неплохо, учитывая, что этой весной мы впервые по-настоящему вышли на улицу.
— Совсем неплохо, — согласилась Хоуп. Особенно если вспомнить, что мама целый год чувствовала себя плохо и не могли играть. Радиация и химиотерапия лишили ее многих вещей, которые она любила. Это было ужасное время. Слава богу, вдовая Мэйвис дружила с мамой уже больше сорока лет, все время находилась рядом и помогала, как могла. Хоуп не знала, как бы они справились без нее.
— Надеюсь, скоро вы пройдете все девять. А в день, когда, она сделает восемнадцать, я станцую голой на улице. Или что-то в этом роде. — Хоуп подмигнула Мэйвис.
Мэйвис пожала плечами, но вид у нее был довольный.
— Хочешь, я принесу тебе кофе на веранду?
— Я сама сделаю себе кофе.
Хоуп вошла в кухню, налила себе чашку кофе, сунула в тостер два кусочка хлеба, дождалась, пока они выскочат, щедро смазала арахисовым маслом, слепила вместе и завернула завтрак в салфетку.
— Увидимся позже, — бросила она.
И открыла большие, от пола до потолка, французские окна на веранду. Теплые солнечные лучи обласкали ее лицо. Весна в этом году пришла на Восточное побережье рано, кусты буйно цвели уже несколько недель. Садовники высадили однолетники в большие каменные вазы по обеим сторонам крыльца, и вьющаяся лоза уже начинала оплетать вход.
Хоуп прошлась по теплому кирпичному полу, поставила чашку кофе и тосты на стеклянный столик и села на солнце, глядя на подогреваемый бассейн, который открыли неделю назад. Обычно это ее самое любимое время дня. Ей нравилось уединение. Отец в эти часы, как правило, работал, мама отдыхала.
Но сегодня привычную тишину нарушали мужские голоса. Хоуп встала, прикрывая глаза от яркого солнца. Во дворе, довольно далеко от формальной границы сада, стоял отец в повседневной одежде, будто еще не уезжал на работу. Рядом с ним она разглядела Бингэма Тровелла. Дядя Бинг привозил ей подарки со всего света, когда она была маленькой. И всегда читал или рассказывал истории, или просто смешил.
Третьего мужчину она не узнала. Он был одет более официально, чем дядя Бинг и отец: в темные брюки-слаксы и спортивный пиджак светлого оттенка. Лица она различить не смогла, слишком далеко.
Скорее всего, потенциальный жертвователь.
Они двигались по направлению к дому. Хоуп вскочила и схватила кофе и тосты, собираясь уйти, пока ее не заметили.
В дверях стояла мама. Все еще красавица в свои шестьдесят семь, бывшая «мисс Техас» прибавила в прошлом месяце по меньшей мере пять фунтов, тем не менее все еще слишком худенькая, но Хоуп радовалась каждой набранной ею унции.
— Привет, — улыбнулась она матери. — Я слышала, ты играла в гольф сегодня утром.
— Да. Это было сказочно. Это твой ланч?
Хоуп посмотрела на свои тосты.
— Бранч. Сегодня я не буду есть дома, — объявила она, ожидая, что мать даст ей пройти. Но та почему-то продолжала загораживать дверной проем.
Хоуп оглянулась. Трио приближалось.
— Извини, мам.
— У тебя есть минутка? — перебила мать. — Мы с отцом хотели, чтобы ты кое с кем познакомилась.
— Я уже собиралась уходить.
— Прошу тебя.
Хоуп вздохнула. Маме она отказать не могла.
— Но у меня всего минута, — сердито предупредила она.
Ее мать кивнула и посмотрела поверх головы дочери.
— Привет, Бинг. Хорошо выглядишь.
— Ну а ты, Пэтси, — дядя Бинг миновал три ступеньки, наклонился и поцеловал ее в щеку, просто сияешь.
Затем повернулся к Хоуп и крепко ее обнял.
— Рад видеть тебя, Хоуп.
Подошел отец в рубашке от «Прада», шортах цвета хаки и яхтенных туфлях. В почти семьдесят лет у него все еще густая шевелюра. Подтянутый, аккуратный, все зубы собственные, и он умеет приятно улыбаться, чтобы их демонстрировать.
В кадре он смотрелся великолепно. И пожертвования от женщин почти вдвое превосходили пожертвования от мужчин.
Как обычно, он кивнул в сторону Хоуп, но ничего не сказал. Вместо этого вытянул из-за стола стулья и жестом предложил всем сесть.
Хоуп оглядела незнакомца. Теперь она рассмотрела, что он очень дорого одет в элегантно-небрежном стиле. Короткие темные волосы с едва заметной проседью на висках, сильно загорелый и в прекрасной форме.
Хорошо бы еще он снял темные очки. И очень жаль, что она не надела свои.
Дядя Бинг повел рукой.
— Хоуп, это мой хороший друг Мак Маккен.
Она протянула руку.
— Мистер Маккен.
— Мисс Минноу, вежливо ответил он. Какой низкий сексуальный голос.
— Давайте приступим к делу, — заявил отец.
Хоуп украдкой взглянула на мать, та почему-то смотрела на нее выжидающе. В чем дело? Хоуп старалась изо всех сил скрыть враждебное отношение к отцу, но это не всегда удавалось. В подобные моменты она чувствовала себя ужасно, поскольку открытая неприязнь не действовала на отца, зато огорчала маму.
Хоуп присела рядом с мамой и уставилась на бассейн. Краем глаза отметила, что отец тоже сел. За ним Бинг и, наконец, Мак Маккен. Отец подался вперед, положил руки на стол.
— Бинг привез сюда Мака, потому, что я попросил его о помощи. Хоуп. Он телохранитель.
О боже, боже. Значит, отец собираете добавить к своему антуражу еще и телохранителя.
— Поступали угрозы, — продолжил отец.
— Угрозы, — повторила Хоуп, будто бы говоря: «Какая скука».
Дядя Бинг взглянул на отца. Мак Маккен не выдал никакой реакции.
Хоуп снова посмотрела на маму. Не может быть, чтобы она купилась на это. Но выражение ее лица говорило о том, что она верит отцу целиком и полностью.
— Мы наняли Мака, чтобы он защищал тебя, сказала Пэтси. — Он будет твоей тенью все десять дней, пока мы в отъезде.
Хоуп резко отодвинулась от стола, сделала глубокий вдох и задержала дыхание. Повернулась к незнакомцу.
— Мистер Маккен, я надеюсь, вам не пришлось ехать слишком далеко ради этой встречи, ведь ваше путешествие совершенно бесполезно. Мне не нужен телохранитель.