– Неправильно – обрадовался Потехин. – «?!»

– Да, все пункты назвали, но не в том порядке.

– А Вы по какому источнику определяли порядок? – спросила Таня.

– по газете «Правда» – возмутился Потехин.

– А я по материалам делегата съезда, – и, после паузы добавила – «Богданова».

– И он…?

– А он мой дядя.

Потехин поперхнулся, больше ничего не спрашивал (она почти ничего больше и не знала) и отпустил с пятеркой.

Над нашей группой в этот раз он не издевался. Кажется, это было Таниной импровизацией: Богданов действительно числился делегатом, но он ее дядей не был. Жаль, что Таня бросила институт довольно рано и вроде бы не из-за академической задолженности, а из-за сложной любовной истории.

Она тяжело переживала любовную драму, возникшую между ней и взрослым женатым мужчиной, владевшим эзотерической техникой.

Экзамена по химии не помню. Может быть, он был сразу за весь курс весной.

Физика прошла, как «прошли Азорские острова».

Самые сложные отношения на экзаменах у меня сложились с математикой.

Ландау считал, что математику физикам нужно читать по другому – они должны пользоваться ею как инструментом и знать «технологию» его использования, а вовсе не историю создания инструмента. (В изложении физики давно (еще с 1916 года) отказались от исторического подхода и в этой революции вождями были Иоффе, Френкель, Рождественский и другие).

Свой учебник по математике (правда не для физиков) написал и Я.Б. Зельдович.

Неожиданным ударом стало то, что у меня отобрали конспект по математике. Достать его во время сессии было нереально и пришлось пользоваться учебниками. Рекомендованным (отличающимся от конспекта) был курс В.И. Смирнова. Учебник мне не понравился. Понравился учебник Фихтенгольца, он был намного «толще» и «труднее», но мне более понятен. В институтской библиотеке его уже не было, трудно было «захватить» его и в читальном зале. Пришлось ездить в Публичку на Фонтанку.

Вторым ударом, более тяжелым, было то, что я обнаружил у себя неспособность на длительную концентрацию по заказу. Объяснить эту особенность можно психологическим типом личности: для меня, как я уже упоминал раньше, мотивацией (побудительным стимулом) являются «этические переживания и вызовы» – а я их не чувствовал – математика в изложении Талдыкина их не предоставляла. Фихтенгольц был лучше, но, к сожалению, на его лекциях побывать не удалось – говорят, он был необыкновенным педагогом. На его учебник мне не хватило времени и концентрации. В Публичке ввели открытый доступ к книгам и я, для передышки взяв какую-нибудь неизвестную мне историко-художественную книгу, «тонул» в ней.

Выяснились и еще некоторые как общие, так и личные особенности, с которыми я справиться не сумел. Наиболее общая – «сытое брюхо к ученью глухо». Поев с утра в нашей громадной столовой в студгородке, потом приходилось поститься целый день – Публичка закрывалась часов в 7-8 вечера, и нужно было еще успеть в столовую на ужин. Хрущев ввел в столовых (по крайней мере, студенческих) свободный доступ к хлебу (иногда добавляли на столах и квашеную капусту). Съев двойную порцию ужина – вторая порция вместо обеда (мы обзаводись талонами на питание на месяц сразу после получения стипендии, так как иначе денег на еду к концу месяца не хватало) я уже был не способен учить. А вечернее время в принципе – самое продуктивное для меня. Оживал я часам к одиннадцати вечера, но полдвенадцатого все уже ложились спать – остальные были жаворонками. Приходилось выключать свет. Не помню, закрывалась ли на ночь учебная комната и почему я туда ходить не любил. К экзамену я пришел с винегретом в голове. Талдыкин Фихтенгольца не любил. Он предпочитал, чтобы отвечали по курсу его лекций. Если же излагали по учебнику, он требовал абсолютно точных формулировок. Хотя мы и привыкли к «если и только если», а «необходимо и достаточно» знали еще в школе, угнетала необходимость заучивать множество теорем и логику их доказательств из XVIII века без видимого приложения их к задачам.

Подозреваю, что я чем-то не нравился Талдыкину. А он действовал на меня как удав на кролика. Я не мог отстроиться от еле заметного недовольства на его лице, когда первый вопрос я отвечал по Смирнову, второй по Фихтенгольцу, а в ответ на просьбу уточнить формулировку вообще начинал импровизировать. Больше чем на тройку я не отвечал; ее и получил. Двоек было много – в первую очередь отсеивались производственники.

Стипендию оставили благодаря тому, что справки о зарплате родителей сдавались в сентябре, а мама пошла работать только в конце января. Нас было пятеро, да еще автономная баба Вера и папиной зарплаты (главного инженера строительного управления) не хватало до минимума обеспеченности – с одной тройкой ее в этом случае давали.

Чувствовал я себя после сессии потерянным. То, что у некоторых было еще хуже, меня не утешало, как и то, что другие сдавали лучше, меня не волновало – я пал низко в своих глазах.

От депрессии меня спас лыжный поход по Кольскому полуострову, на который я записался еще до сессии. О нем в следующей главе.

В поход меня сагитировала Наташа Иванцевич, а ее, в свою очередь, пятикурсник Коля Менде. Коля был куратором нашей группы первокурсников в колхозе и покорил всех своей толерантностью, интеллигентностью, интеллектом.

Туристский клуб «Политехник» был одним из лучших в городе, а может быть и в стране. К каждому тяжелому походу готовились. Руководители походов заботливо выращивались в клубе, проходя всевозможные сборы, курсы инструкторов, проверялись в более легких походах. Группы, как правило, были «схоженными» новые люди допускались в них с разбором и проверкой. Руководитель похода должен был защищать его план на совете клуба. Не знаю, насколько полно соблюдались правила для нашего похода, но нас с Наташей кооптировали в состав группы без особых проверок.

Большинство группы составляли физмеховцы. Возможно, что в походе не смогли принять участие несколько человек, и мы с Наташей позволили сохранить критическую массу – число участников похода ограничивалось снизу восемью участниками[50]. Руководителем похода стал Валера Дрознин, третьекурсник кафедры теплофизики. Валера хотел руководить походом и в некотором смысле пожертвовал собой. Подготовка к походу занимала много времени и сил, к сессии он подготовиться как следует не успел и завалил один экзамен. Дамоклов меч последствий несданного экзамена висел на нем во время похода.

Гарантами благополучного проведения похода выступали Наташа Болотова – легенда туризма Политехника и Коля Менде – бесспорный моральный авторитет группы. Они сумели отстоять и руководство Валеры группой (к нему придирались на совете Турклуба).

Поход был лыжным, второй категории сложности. Категорий в то время было три, различались они не только трудностью маршрута, но и ненаселенкой – протяженностью похода в условиях, когда до ближайшего жилья или базы было не меньше тридцати (или пятидесяти) километров. Последнее условие нередко приводило к трагическим случаям, особенно с московскими туристами, у которых правила подготовки и проведения походов соблюдались не так строго. До третьей категории ненаселенки на Кольском уже не хватало.

Кроме двух Наташ в группу входила Таня Дунаева – важный в материальном обеспечении группы ее член. В Физтехе благодаря ее отцу, зав. лабораторией (отделением) профессору Дунаеву была по всем правилам науки изготовлена легкая разборная титановая печка. Она потребляла мало дров и давала много тепла.

Еще один член группы Володя Кузнецов являлся, как и Наташа Болотова, заядлым туристом, не столь опытным, как она, но очень преданным туризму.

Богатырского сложения Володя Молоковский учился на четвертом курсе в группе экспериментальной ядерной физики.