Л. М. Карахан спокойно реагировал на эти выпады. Он прекрасно понимал, что интересы отдельных милитаристских группировок слишком противоречивы, чтобы они смогли мирно ужиться долгое время. Предстояли новые схватки… Китайская национальная буржуазия видела, что укрепление диктатуры Чжан Цзолиня, обосновавшегося в Маньчжурии при поддержке Японии, сулит лишь новые путы и дальнейшее закабаление иностранным капиталом. А его внутренняя политика, основанная на военном терроре и подавлении общественности, отталкивала радикально настроенную интеллигенцию.

И действительно, скоро между милитаристами Чжан Цзолинем и У Пэйфу начались разногласия, что еще более осложнило положение в Северном Китае. Дальнейшее развитие событий в Китае было связано с походом против северных милитаристов Национально-революционной армии Южного Китая, реорганизованной при самом непосредственном участии видных советских военачальников, таких, как главный военный советник правительства Южного Китая Василий Константинович Блюхер, о котором Л. М. Карахан писал, что «он соединяет в себе, как никто из других работников, качества военного и политика».

Л. М. Карахан очень ценил и другого советского работника в Южном Китае — М. М. Бородина. Характеризуя М. М. Бородина, Л. М. Карахан писал 9 февраля 1926 года Г. В. Чичерину: «Бородин проделал колоссальную работу исторического характера и проделал ее блестяще».

Обстановка в Пекине и во всем Северном Китае продолжала осложняться. Разгул антисоветской кампании в печати, отсутствие даже номинально действовавшего центрального правительства, несомненно, затрудняли работу полпредства. Формально существовало лишь министерство иностранных дел и то в значительной мере для удобства дипкорпуса.

И тем не менее Л. М. Карахан мог быть доволен своей деятельностью. С Китаем и Японией были установлены дипломатические отношения, заключен ряд соглашений по другим вопросам. Советская политика поддержки национально-освободительной борьбы китайского народа давала свои плоды.

В мае 1926 года маньчжурский милитарист Чжан Цзолинь накануне вступления его войск в Пекин вручил советскому консулу в Мукдене ноту с угрозой, что он не отвечает за личную безопасность советского полпреда, если тот не уедет из китайской столицы. Л. М. Карахан не поддался на этот шантаж и, проявляя личное мужество, остался в Пекине.

Однако во избежание дальнейших осложнений с мукденским правителем Чжан Цзолинем. обосновавшимся в Пекине, Советское правительство решило три месяца спустя отозвать Л. М. Карахана из Пекина. Он выехал 10 сентября 1926 года в Москву «в отпуск» и Уже больше не вернулся в Китай. Л. М. Карахан занял свой прежний пост заместителя наркома, на который был назначен еще в ноябре 1925 года, и начал вновь заниматься всеми вопросами отношений СССР со странами Востока.

Дипломатическая деятельность Л. М. Карахана продолжалась ровно 20 лет. Он многое сделал для укрепления внешнеполитического положения первого в мире государства рабочих и крестьян.

В начале 30-х годов он во главе советских правительственных делегаций нанес официальные визиты в Иран, Турцию, Монгольскую Народную Республику. В 1934–1937 годах был полпредом СССР в Турции.

Начавшаяся в середине 30-х годов волна необоснованных массовых репрессий захлестнула и его.

По возвращении из Турции в начале мая 1937 года Л. М. Карахан был арестован и 20 сентября того же года расстрелян. Репрессии, развязанные И. В. Сталиным, нанесли большой урон советской дипломатии и ее лучшим кадрам, значительно ослабили внешнеполитические позиции СССР.

В документе, выданном в 50-х годах дочери Л. М. Карахана Ирине Львовне, говорится:

«Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР

20 декабря 1956 г.

Дело по обвинению Карахана Льва Михайловича пересмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР 12 декабря 1956 г.

Приговор Военной коллегии от 20 сентября 1937 г. в отношении Карахана Л. М. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено.

Карахан Л. М. посмертно реабилитирован…»

Имя Л. М. Карахана не забыто. Оно живет в книгах, кинофильмах и в памяти людей.

1 февраля 1989 года в Москве на доме 21/5 по улице Кузнецкий мост, где находился Наркомат иностранных дел СССР, по решению Советского правительства и Моссовета состоялось торжественное открытие мемориальной доски, приуроченное к 100-летию со дня рождения Л. М. Карахана.

В. Л. Генис[40]

«Упрямый нарком с Ильинки»

(О Г. Я. Сокольникове)

«Любитель парадокса», «ценнейший работник», «наш милый, талантливый и ценнейший т. Сокольников»… Эти слова, принадлежащие В. И. Ленину, сказаны о человеке, имя которого более полувека старательно вычеркивалось из нашей официальной истории. Проклятое и, казалось бы, навсегда преданное забвению во времена сталинского лихолетья, оно и позже упорно замалчивалось, а если и упоминалось, то почти исключительно в негативном контексте. В 20-е годы это имя было хорошо известно. И не только старой ленинской гвардии и широким партийным массам, знавшим Григория Яковлевича как видного большевика, активнейшего участника двух российских революций и гражданской войны, одного из авторитетных руководителей ЦК партии и Исполкома Коминтерна. Имя первого наркомфина СССР знали, без преувеличения, все грамотные граждане Союза. Оно прочно ассоциировалось со знаменитой денежной реформой 1922–1924 годов, позволившей стране решительно покончить с финансовой разрухой, справиться с гигантским бюджетным дефицитом и квадриллионами ничего не стоивших дензнаков, остановить бешеную пляску цен. Имя «большевистского финансиста» неразрывно связывалось с твердым советским червонцем — «золотой банкнотой», «феноменом организованного хозяйства», перед которым с величайшим почтением склоняли голову финансовые заправилы капиталистического мира.

Встреченный издевательствами и злобной бранью мировой буржуазной и белогвардейской прессы, ехидными насмешками дельцов-спекулянтов и настороженным недоверием большинства советских хозяйственников, червонец, ворвавшись в хаос непрерывно обесценивавшейся совзначной валюты, не только занял доминирующее положение в государственной денежной системе, но и уже через полтора года полностью вытеснил бумажный совзнак. На нашем внутреннем рынке перед червонцем капитулировали американский доллар и английский фунт стерлингов. Его поразительная устойчивость вызывала изумление повсюду в мире, а успех денежной реформы в СССР ставился в пример другим странам. «При падении франка, при катастрофе марки, при общем нарушении всех валют, — говорил на II Всесоюзном съезде Советов в январе 1924 года заместитель председателя Совнаркома и Совета Труда и Обороны Л. Б. Каменев, — у нас в Союзе ССР введены в обращение на 300 миллионов рублей твердой валюты, а те банкиры, те правительства, которые нас не признают де-юре, очень хорошо признают бумажку, на которой написано: сие считать за 10 рублей и подписано: Сокольников».

Без иностранной помощи, в условиях финансовой блокады Советское государство создало полноценную, единую на всей территории СССР, устойчивую конвертируемую валюту. «Великан пробуждается, — писала американская пресса. — …Русская валюта — одна из немногих, которая котируется несколько выше курса доллара… Ничто более не сможет задержать окончательного восстановления СССР». Уже в 1925 г. советский червонец официально котировался на валютных биржах Вены, Каунаса, Константинополя, Милана, Ревеля, Риги, Рима, Тегерана, Улан-Батора, Харбина и Шанхая. Широкие операции с червонцами производились в Англии, Германии, Голландии, Польше, США, во многих других странах. Червонцы котируются выше всякой другой европейской валюты, сообщало агентство Юнайтед Пресс.

Руководствуясь стратегией ленинской новой экономической политики, СССР стремительно возрождался из разрухи. Денежная реформа, ставшая тогда переломным этапом хозяйственного развития страны, заложила прочную финансовую базу для дальнейшего, более уверенного и ускоренного подъема всех отраслей народного хозяйства. На XIII съезде РКП(б) в мае 1924 года один из делегатов в своем выступлении упомянул о разговоре с нэпманом. Тот считал, что большевики должны поставить памятник человеку, который провел денежную реформу, — такое это трудное дело. Оклеветанному и незаконно репрессированному наркомфину памятника не поставили… Вероятно, уже никто не узнает, в какой безымянной братской могиле он похоронен. Блестящие же результаты его детища — денежной реформы — после свертывания нэпа были фактически сведены на нет.