Вспомнив о родной матери, Макс с грустью в голосе спросил:

— Моя мама тоже здесь? На небесах?

— Нет, Макс, — спокойно ответила Вестница, — но очень скоро вы встретитесь.

Макс широко улыбнулся и аккуратно присел на облако. Почувствовав, что эта женщина не желает ему зла, мальчик решил поговорить с ней о том, о чем болтают все дети, когда им на ум приходят всякие мысли — абсолютно обо всем.

— А где ангелы? Мама говорила, что на небесах живут ангелы. У них есть крылья, и они постоянно улыбаются. Вы тоже должны улыбаться. Вы красивая.

В том, что Макс находится на небесах, он не сомневался. И речь шла не о сгустке водяных паров, расположившихся на большой высоте. Речь шла о небесах, куда попадает каждый после своей смерти (или как объясняли детям — после долгого сна). Макс был очень спокоен. За свои восемь лет он слышал о небесах только хорошее, бояться встречи с этим местом было бы глупо. Для ребенка было очевидно — в хорошем месте должны водиться хорошие люди. А хорошие люди помогут найти маму (а заодно угостят мороженым или сахарной ватой).

Максу всегда говорили, что на небесах тепло и уютно. Говорили, что среди облаков обитают люди, которых больше нет на земле. На небе они придаются веселью и каждый раз радуются, когда на небо попадает чей-то давно потерянный родственник или любимый человек.

В детском разуме небеса были самым беззаботным местом. Они высоко, где-то там, вдали ото всех забот и проблем. Когда тебе грустно, ты можешь укрыться в самой гуще больших и пушистых облаков, и, валяясь в пуху, позабыть совершенно обо всем. Случалось, что мама ругала Макса сильнее обычного. В такие моменты он хотел больше всего на свете отрастить крылья и улететь к небесам. Не навсегда, конечно, ведь Макс, несмотря ни на что, очень любил свою маму.

Небеса были поистине замечательным местом. В восемь лет и нельзя думать иначе. Когда взрослые говорят о них, ты непроизвольно задираешь свою голову вверх, пытаясь что-то разглядеть среди бескрайнего множества облаков. В итоге не находишь ничего, кроме этих самых облаков, и невольно представляешь только один пейзаж — огромное и мягкое облако.

Взгляд Вестницы устремился за горизонт. На мгновенье могло показаться, что она пытается разглядеть тех самых крылатых созданий, о которых ходит столько мифов и легенд. Но взгляд Вестницы успел уйти куда дальше, чем может вместить этот мир. Как обычно это взгляд выражал лишь одно — пустоту.

Не отводя своего взгляда, Вестница произнесла:

— Ангелы скоро придут к тебе. Но сейчас тебе нужно отдохнуть.

— И мама тоже придет? — резко оживился Макс.

— Конечно. Как только ты проснешься, рядом будут все, кого ты хочешь увидеть.

— Здорово! — весело воскликнул Макс, — я могу уснуть прямо здесь? А потом появятся все? Все при все?

— Все при все, — повторила Вестница и, взглянув на мальчика, добавила: — Не хочешь соорудить кровать для сна?

В то же мгновенье воодушевленный такой заманчивой идеей Макс принялся создавать из кусочков облака что-то похожее на кровать без ножек. Макса захлестнули эмоции, и он не обратил никакого внимания на тяжелое выражение лица собеседницы.

Кровать получилась довольно размытой, но когда из материалов тебе доступно только подобие белой и парящей ваты, то ожидать чего-то большего не приходилось.

Вестница подошла к Максу, когда тот уже успел принять выбранную позу для сна и весело взглянул в ее глаза. Она протянула ладонь к лицу мальчика, и он увидел в ее руке маленький красный камушек. Приглядевшись, Макс, к радости, обнаружил, что камушек оказался вполне привлекательной на вид конфетой.

— Держи, — произнесла Вестница. — Это поможет тебе уснуть.

— Мама говорит, что если кушать лежа, то можно подавиться.

— Не бойся, — заверила его Вестница, — эта конфета волшебная.

— Правда? — обрадовался Макс, и не теряя ни минуты засунул ее себе в рот.

Вдруг Макс Диггенс осознал, как сильно он устал. Закрыв свои глаза, почти без усилий мальчик мирно уснул с улыбкой на лице. А Вестница достала из кармана пиджака красивые и золотые часы на цепочке, и через несколько мгновений облако стало легче на одну сущность.

Глава 6: Дневник памяти

Первое, что почувствовал Эрик, был пробирающий до мозга костей холод. Лицо успело укутаться в снег почти наполовину. Подняв вверх оставшийся не заснеженный глаз (второй глаз был небрежно погребен в снег по самые брови), Эрик ненадолго пришел в растерянность. Также как был бел и ярок окружавший его снег, было ярко небо, расстелившееся прямо над головой Эрика. Казалось, небо и земля слились воедино. С третьей попытки Эрик все же смог подняться, не провалившись руками в снег. Как следует, протерев глаза, он понял, что чувства его подвели: сильный ветер будто проходил сквозь Эрика, а бесконечное множество ярких песчинок хоть и напоминали снежинки, но на деле оказались чем-то совсем иным. Чем-то искусственным. Да и холод, как оказалось, был лишь созданной иллюзией в разуме Эрика. Сконцентрировавшись, он осознал, что холода больше не чувствует.

Отряхнувшись от остатков «снега», Эрик вспомнил моменты, когда, выйдя из душа, он вдруг понимал, что единственное полотенце, которым он мог бы воспользоваться, находилось на другом конце комнаты. К получению полотенца прилагалась десятисекундная пробежка с ледяными каплями воды по телу. ЭТО было настоящее олицетворение холода. Но тут все было иначе. Здесь любые ощущения казались фантомными.

Эрик попытался оглядеться в поисках каких-либо ориентиров, но местный пейзаж мало изменился с момента его появления в этом месте. «Снежная» вьюга застилала глаза. Попытаться понять, что находится на расстоянии дальше пяти метров, было равносильным игре в «Интуицию». Задрав голову к небу, прямо над собой Эрик успел разглядеть исчезающий силуэт той самой двери, откуда его и сбросило вниз.

«Ох уж этот чертов Далматинец…»

— Ну хоть за мягкую посадку спасибо, придурок! — выкрикнул Эрик и его крик тут же заглушило потоком сильного ветра.

Немного покрутившись вокруг, Эрик не нашел ничего лучше, чем поупражнять свои голосовые связки. Без всякого стеснения он тупо начал кричать и выбрасывать в воздух самые причудливые фразы, в надежде быть услышанным хоть кем-то (или чем-то).

— Призываю вас, моя армия снеговиков!

— Санта, вернись! Я упал с твоих саней и чертовы олени этому виной!

— Никакой это не Таиланд между прочим!

— Аууу! Северные народы, объединяйтесь! Пора свергнуть прогнившую вертикаль власти! Войны мои, за мнооой!

Если честно, такого поведения Эрик от себя не ожидал, но в этот момент это показалось ему почему-то самым логичным поступком. Ведь если ты находишься в неизвестном месте с ограниченным видением, даже фраза: «Заткнись и не мешай людям спать!» была бы очень приятным ответом на его бредовые выкрики. Тогда по звуку можно было бы сдвинуться с мертвой точки, а не умирать со скуки, стоя на месте (Эрик не верил в то, что можно умереть дважды, но точно верил, что движение — это жизнь). К разочарованию Эрика, его крик тут же подхватил ветер и унес куда-то вдаль, навеки похоронив возможность быть услышанным. От этого на душе стало совсем плохо.

Местный пейзаж походил на искусственно созданный северный полюс или просторы Сибири. И ведь в России действительно есть места подобные этому, по крайней мере так считалось, а потому Эрик не удивлялся, почему русский народ иностранцы сравнивают с морозоустойчивыми богатырями. Посмотрев вдоволь на местные пейзажи, Эрик решил задействовать не только свой голос, но и ноги. Это был последний вариант в сложившейся ситуации. Но куда идти? Неважно. У всего есть конец, и Эрик это знал.

В школе, когда учитель физики, мистер Вейндер говорил, о том, что наша вселенная бесконечна, Эрику эта теория казалось слегка легкомысленной и притянутой за уши. Мистер Вейндер был не молод, но и не настолько стар, чтобы говорить о подобных вещах с такой непоколебимой уверенностью. Сам Эрик уже тогда был твердо уверен: конец есть у всего. Даже у жизни, особенно у жизни. И тем она ценна. Так что уж говорить о расстоянии? Для муравья пройти целый город покажется невозможной задачей, но мы точно знаем, что города имеют свои границы. А потому когда-нибудь, пусть это займет уйму времени, но муравей справится и придет к финалу. Почему же с космосом не может быть так?