— Что за бред вы несете? Какой знак? Какого дьявола? Какие три секунды? — расхохотался незнакомец. — Если верить вашим словам, то тогда и я должен превратиться в послушное орудие Сатаны, так? Вы сказали «три секунды»? Что ж, давайте проверим. — С этими словами он раскрыл портсигар, уставился на внутреннее изображение и стал громко считать: — Раз, два, три, четыре… — Только не успел злоумышленник произнести следующую цифру, как резко открылась и ударилась о стену не заклеенная на зиму форточка.

— Я вижу… вижу цвета: красный, черный, синий… — Незнакомец выронил портсигар, опустился на колени и, ползая по персидскому ковру, приговаривал: — Какая красота! Цветочки, ромбики, кружочки…

Управляющий Малороссов подошел к столу, налил полный стакан воды и, выпив жадными глотками, сел в свое кресло.

— Что с ним? — спросил Ардашев.

— Похоже, сошел с ума, — предположил управляющий.

— Так вы же не сошли, хотя тоже цвета не различаете, — засомневался Поляничко.

— Позволю предположить, что к нему внезапно вернулось полное зрение, и он стал жертвой собственного преступления, — высказался Ардашев.

— Странно как-то получается — «вернулось полное зрение», — глядя на ползающего по ковру господина, проронил начальник сыскного отделения. — Но ведь кто-то должен был этому поспешествовать? И кто же?

— Нам не дано знать, — глубокомысленно изрек управляющий.

— Ладно. — Поляничко спрятал оружие и подобрал портсигар. Затем, склонившись над преступником, велел:

— Поднимайтесь, сударь, поедем в Александровскую больницу для безумцев.

Незнакомец покорно поднялся, и на его руках тут же захлопнулись малые ручные цепочки.

— Господа, покорно благодарю за помощь, — встав из-за стола, проговорил Малороссов.

— А с ролью вы справились отменно. Можно в театре играть, — усмехнулся старый полициант. — Только заждались мы в той комнате. Я уже думал, что он к вам и не явится. Хитрый, бестия! Записался на одно время, а пришел двумя часами позже. Видать, осторожничал.

— Но позвольте спросить: нельзя ли мне вернуть вещицу?

— Какую? — не понял Поляничко.

— Мой портсигар. Я его выиграл в честной игре.

— На настоящий момент это орудие преступления, а стало быть, вещественное доказательство. И потому подлежит изъятию.

— Тогда я с полицмейстером поговорю…

— А это уж как душе угодно. Мы люди маленькие, начальству подчиненные.

— Еще раз спасибо, господа. Всего доброго!

Покинув кабинет и уже спускаясь по отделанной мрамором лестнице вслед за задержанным, который то и дело вертел головой, называя разные цвета, Ардашев спросил:

— А может, выбросить чертово изделие в Архиерейский пруд, да и дело с концом? Как думаете, Ефим Андреевич? А то ведь, кто знает, что управляющему банком на ум придет? Сам-то он дальтоник. Да и знает теперь, как портсигар использовать. Глядишь, и начнет промышлять. Денег-то много не бывает.

— Ох, Клим Пантелеевич, вы прямо мои мысли читаете…Только не поверит мне начальство. Скажут, мол, присвоил. Вещь драгоценная, как шапка Мономаха. Еще под суд отдадут. Нет, так поступить я не могу. Пусть сами решают.

— Да, ситуация, — согласился Ардашев.

Полицейская пролетка стояла неподалеку, но присяжный поверенный отказался ехать и пошел пешком.

Мороз усилился еще ночью, и выпавший второго дня снег искрился, как мелкий брильянт на солнце. Сани с возницами, торопящиеся куда-то люди, застывшие под снегом деревья, яркое, но холодное солнце, словом, настоящая русская зима проносилась мимо Ардашева и не прибавляла ему радости. Клим Пантелеевич пытался объяснить самому себе природу явлений, свидетелем которых он только что был, но ничего не получалось. Не помогали ни привычная дедукция, ни знание криминалистики. И от этого бессилия портилось настроение. Подобного в его практике еще не случалось.

Вдруг впереди он увидел того самого старика с седой бородой, которому недавно у Успенской церкви пожаловал целковый. Нищий сидел у двери Почтамта с той же самой медной кружкой, а на глазу у него была черная повязка.

Присяжный поверенный вынул очки, достал из бумажника «красненькую» и сказал:

— Спасибо тебе, старик. Вот, возвращаю очки. А это на помин той самой убиенной души.

— Упокоилась она на Небесах, — тихо вымолвил христарадник, склонил в благодарности голову и перекрестился.

Ардашев зашагал дальше. Уже на углу Почтовой и Александровской он оглянулся — старика нигде не было.

В пятницу к Ардашеву наведался доктор Нижегородцев. Он рассказал, что к вдове Тягловой вернулось долгожданное спокойствие, и жизнь снова вошла в привычное русло. Воротилась и горничная. Посуда биться перестала, печной гул пропал, и прочие непонятные явления навсегда покинули дом. Она просила передать, что чувствует себя обязанной присяжному поверенному и шлет поклоны.

Арестованный злодей так и не обрел здравый рассудок. Находясь в психиатрической лечебнице, он целыми днями разглядывает разнообразные предметы и, указывая на них, то и дело восклицает: «Это красный цвет, это зеленый, а это желтый…»

Управляющий Ставропольским отделением Волжско-Камского коммерческого банка Малороссов, получив от полицмейстера свой портсигар, на следующий день неожиданно уехал из города. Бросил банк и жену. Где он теперь, никто не знает…

Даша хорошо запомнила ту девушку у входа в будапештский лабиринт. День был пасмурный, старинная улочка с невысокими домами, на которую они с Олеськой свернули, казалась выцветшей, словно на потемневшей от времени картине. Туристы остались делать селфи на шумной площади у собора Святого Матьяша, а здесь, всего в двух шагах от суеты, было на удивление пустынно. Тогда-то Даша и заметила хрупкую девушку под цветным зонтом, застывшую на мостовой. Словно художник нарисовал ее на сером фоне, решив оживить городской пейзаж и не пожалев красок. Рыжие локоны, красный расклешенный плащ, желтый шарф и зонт с клиньями всех цветов радуги в вытянутой руке. Девушка выглядела волшебной феей, прилетевшей на зонтике из сказочной страны. Зачем ей зонт, удивилась Даша, дождя ведь нет. А потом увидела мужчину, который снимал девушку на большой фотоаппарат.

— Зеркалка, — завистливо шепнула Олеська, мечтавшая о собственной аппаратуре. — А снимать-то не умеет, на автомате фоткает.

Даша и сама поняла, что мужчина не профессионал, по тому, как он небрежно повесил фотоаппарат на шею, не потрудившись закрыть линзу защитной крышкой. Фея сложила зонт и шагнула к нему, взяв под руку. Волшебство сразу же исчезло. Перед Дашей была обычная пара — юная красавица в модном плаще и грузный, лысеющий мужчина, привыкший покупать все самое дорогое, будь то фотоаппарат или женщина. Это только в мистических романах, которые пишет Даша, красавицы выходят замуж по любви. А в жизни, куда ни глянь, сплошная проза.

— Я бы с таким не смогла даже за фотоаппарат, — разочарованно пробормотала Олеська, на которую неземная красота незнакомки тоже произвела впечатление.

— Олеся, что ты говоришь? — поразилась Даша, которую частенько обескураживали суждения пятнадцатилетней сестры.

— А что? — не смутилась та. — Я же говорю — не смогла бы. На фотоаппарат я себе и сама заработаю.

Они проводили взглядом удаляющуюся парочку. Девушка покачивалась на высоких каблуках, словно парила над землей, а ее приземленный спутник тяжело впечатывал подошвы в мостовую.

— Прямо как Дюймовочка и крот, — шепнула Олеська.

Парочка остановилась перед желтым домом, над входом в который развевались флаги и висела табличка «Labirintus».

— Это же лабиринт, — обрадовалась Олеська и потянула Дашу следом. — Помнишь, я тебе в путеводителе показывала? Еще по карте смотрела, как его найти, только запуталась.

Не то чтобы Даша любила старинные лабиринты… Честно говоря, она побаивалась темноты, но в своем страхе никому не признавалась, особенно младшей сестре. Смешно же — писательница, которая пишет о привидениях и потустороннем, боится темноты! Поэтому Олеська вбила себе в голову, что Даше непременно нужно побывать в подземельях — пригодится для новых книжек, а Даша с ней особенно не спорила, но в душе надеялась, что лабиринт они как-нибудь минуют. Не вышло… Покорившись неизбежному и настроившись пощекотать себе нервы, Даша последовала за Олеськой.