Первые дни после выхода книги он живет с ощущением праздника.
На людей, с которыми Коменский встречается, «Полное собрание дидактических трудов» производит большое впечатление. Книга издана с такой любовью и с таким уважением, даже пиететом к автору, что высокая значимость ее содержания как бы подразумевается сама собой. Посвящение Амстердаму и его мудрому сенату, а также еще и особая надпись автора: «Жемчужине городов, славе Нидерландов, гордости Европы» — знаменитого на весь мир философа — льстит господам советникам, они прекрасно понимают, что имя Коменского способствует распространению славы Амстердама как одного из крупнейших европейских центров науки, культуры, просвещения.
Ян Амос получает щедрое вознаграждение. Кроме того, советник Витсен по поручению сената сообщает Коменскому, что его работы и посвящение очень приятны сенату, поскольку их чтение показывает, сколь великое доброе дело подготавливается для христианского юношества. Поэтому советники желают, чтобы плоды столь замечательных размышлений могли созреть в этом городе и отсюда распространяться ко всем народам. Господин Витсен сообщает также, что с Яном Амосом будут вести переговоры избранные советом люди, которые хотят его просить составить некое «Ядро Пансофии». В заключение Коменскому оказывается небывалая честь: ему вручается ключ (такой имеют все советники) от магистратской общинной библиотеки. Теперь Ян Амос может в любое время брать нужную книгу. Муниципалитет позаботился также и о том, чтобы был написан портрет, достойный творца образованности, написать портрет поручено известному художнику Юрсену Оуенсу.
Коменский искренне благодарит за щедрость, за оказанную ему честь, за столь высокие эпитеты, которыми награждает его сенат по доброте своей. В глубине души он надеется, что будет сказано о «Великой дидактике», — ведь это программа создания новой школы. Где же сегодня, как не в Амстердаме, строить ее? Но поток общих слов как бы обтекает важные проблемы обучения и воспитания, поставленные в его трудах. Что ж, видимо, надо подождать, пока том не будет прочитан учителями, учеными, государственными деятелями. И Коменский ждет. Проходят месяцы, а он почти не получает откликов. Невольно вспоминается ему, какой шумный успех выпал на долю «Двери языков». Он был буквально завален письмами, поздравлениями А вот самое главное его педагогическое сочинение — «Великая дидактика», публикующаяся впервые, словно не существует, вернее, продолжает не существовать. Коменскому так и не удается дождаться момента, когда на «Великую дидактику» обратят внимание.
Действительно, произошло на первый взгляд странное явление: величайшее творение педагога, увидевшее свет, когда он был окружен всемирной славой, проходит почти незамеченным. В чем тут причина? Вероятно, не последнюю роль сыграл характер издания, чрезвычайно объемистого и дорогого, доступного лишь немногим. Да и сама «Великая дидактика» как бы потонула среди других дидактических сочинений и переизданных учебников. И все же главная причина, думается, в другом: «Великая дидактика» настолько опередила свое время, что понадобилось свыше двухсот лет, чтобы ее заметили, как бы заново открыли и поняли ее огромное значение.
Судьба книг неисповедима!
Ян Амос с горечью видит, как распадается община. После гибели Лешно, где находилось ядро братства, люди рассеиваются по разным уголкам Европы. Их уже не сплачивает общее место жительства, устои, дисциплина. Многолетние испытания на чужбине истощили силы общины. Многие устали, разуверились. И все-таки нельзя сдаваться: ведь еще теплится огонек надежды на освобождение Чехии. Венгерский князь Ракоци воюет с Габсбургами, он уже перешел границу Польши: это огромное событие, и Ян Амос стремится поддержать в сердцах братьев угасающую веру.
Коменский делает все, чтобы сохранить общину, собирает средства для материальной поддержки братьев, обращается к ним с письмами, ведет обширную переписку с государственными деятелями, которые могут способствовать освобождению родины. Здесь, в Амстердаме, он издает также и чешские книги, которые должны помочь изгнанникам, оставшимся в одиночестве. Книги эти должны напоминать о родине, поддерживать в трудные минуты, внушать дух надежды и борьбы. Ян Амос признается в письме к голландскому издателю Монтану: «Еще в ранней молодости овладела мной мечта написать на родном языке именно для своего народа несколько книг и тем самым способствовать его дальнейшему образованию. И мечта эта не покидала меня целые пятьдесят лет».
Несмотря на болезнь, на тоску, порой охватывающую его, Коменский борется. Искренне, правдиво выражает он свои чувства в сочинении, которое не может не написать. Он называет его «Грустный зов пастыря рассеянной гибнущей пастве». По мыслям и настроению оно созвучно «Завещанию», где он передает современным и грядущим поколениям свои заветы любить родину, ее язык, бороться за ее свободу. Силы Коменского на исходе, он не скрывает этого и тем не менее не сдается: «Так оставайтесь с богом, друзья дорогие! А на меня иначе, как если бы вы меня в гроб положили, оглядывайтесь! Ибо хотя дыхание мое еще не угасло сегодня, завтра оно подымет ли мою грудь — не знаю». Это прощание, но это и завет не падать духом, держаться до конца. И пока он жив, думают те, кто прочитал «Зов» своего пастыря, жива истина, жива правда, и, значит, нельзя сдаваться.
Однако события разрушают последние надежды изгнанников. В войну вступает Дания. Шведы вынуждены отступать. Они терпят от поляков жестокое поражение и уходят из Польши. Георг Ракоци, лишенный поддержки сильного союзника, вынужден заключить с поляками мир на унизительных условиях. Спешно его армия покидает Польшу, но тут ее неожиданно атакуют турки. Султан находит подходящий момент, чтобы разделаться с венграми, которые всегда мужественно противостояли турецкому проникновению в Европу. Удар султана рассчитан точно. Армия Ракоци частью уничтожена, частью взята в плен, а сам он с небольшой горсткой воинов чудом успевает пробиться домой.
Коменский предпринимает отчаянные действия, чтобы спасти Ракоци. С помощью Гартлиба и других английских друзей он обращается к Кромвелю, который пытается вести переговоры с султаном, однако турецкий властитель настаивает на свержении Георга Ракоци. Переговоры, едва начавшись, оканчиваются безрезультатно. Венгерский князь спешно собирает новое войско и выступает против турок. Он горит желанием рассчитаться с противником, но, так ничего и не успев добиться, погибает в одном из боев...
Снова гаснет робкий, колеблемый ветром огонек, снова разбиты последние надежды. Последние... Сколько раз они были последними, рассеивались в прах и сколько раз возрождались? Но теперь Ян Амос чувствует, что ему уже не увидеть родину свободной, силы его с каждым днем тают, а впереди, в обозримом будущем, он не различает ничего, что может внушить надежду. Тьма вокруг, тьма в душе...
Именно в это время, повинуясь желанию найти хоть какую-то, пусть даже призрачную опору для оптимизма, Коменский обращается к предсказаниям своего друга юности Николая Драбика, который посылал Яну Амосу свои пророчества. Они почти никогда не сбывались, и много раз Коменский уговаривал своего друга оставить это занятие. Драбик обещал, а потом начинал снова, говоря, что видения являются к нему сами и он пророчествует независимо от своей воли. И, бывало, в тяжелые минуты Коменский невольно поддавался убеждениям провидца, который клялся в истинности своих предсказаний. Иногда человек, даже сильный и мудрый, хватается за соломинку...
Драбик по-прежнему присылает в Амстердам свои прорицания, требуя, умоляя их опубликовать. После размышлений и колебаний Ян Амос решает напечатать небольшим тиражом сборник, куда входят предсказания ремесленника Коттера (его он также знал), Понятовской (она жила в его семье до своего замужества) и Драбика. Ян Амос не ставит на книге своего имени как издателя и называет ее «Свет во тьме».
Что подвигнуло Коменского к этому шагу? Ответить трудно. Но по-видимому, в этих предсказаниях Ян Амос увидел заветные стремления народа, хотя и выраженные столь фантастично. И если считать, что прорицания исходят из глубин народной души, то пусть они будут еще одним аргументом за продолжение борьбы за политическую независимость Чехии — так, скорее всего, думал Коменский, надеясь, возможно, хотя бы таким путем повлиять на позицию сильных мира сего. Наивная несбыточная надежда! Известно, простосердечие и наивность часто сопутствуют мудрости. А утопающий хватается за соломинку...
