— Ты так хорошо все помнишь. Как это тебе удается?
— Эти истории нам просто вдалбливали в головы. Все, чему нас учили, иллюстрировалось примерами из жизни. Знаешь, запоминается.
— Давай дальше.
— Они вызвали базу и сказали, что у них затуманиваются окна. Кто-то решил, что это пыль, а кто-то вдруг понял, что корабль прошел через одну из троянских точек Луны.
Слон засмеялся, потом закашлялся.
— Наглотался вакуума! К чему ты клонишь?
— Если бы корабль не остановили, он потерпел бы крушение. Пыль разорвала бы его на части. Мораль моего рассказа такова: все, чего ты не понимаешь, опасно, пока ты его не понимаешь.
— Параноидальная идея.
— Для брюхошлепа — да. Ты живешь на ручной планете, приспособленной к тебе настолько, что ты считаешь Вселенную уютной, как раковина улитки. Вспомни мое приключение с нейтронной звездой. Я погиб бы, если бы вовремя не понял, какая сила на меня воздействует.
— Поэтому ты считаешь, что все брюхошлепы дураки?
— Нет, Слон. Просто им недостает параноидальных настроений. Извиняться не стану.
— Кто тебя просит?
— Я приземлюсь, если ты объяснишь, почему наш корпус рассыпался в пыль.
Слон скрестил на груди руки и уставился прямо перед собой сердитым взглядом. Я молча ждал.
— Мы сумеем добраться до дома? — спросил он немного погодя.
— Не знаю. Гиперскоростной двигатель работает, гравитационный тормоз, когда потребуется, погасит скорость. Теоретически сумеем.
— О’кей. Поехали домой. Только учти, Бей, если бы я был один, обязательно приземлился бы, и черт с ним, с корпусом!
И вот мы повернули домой, хотя Слон и не дал полного согласия. Через четыре часа мы удалились от Пушечного Ядра на достаточное расстояние, чтобы можно было уйти в гиперпространство.
Я включил гиперскоростной двигатель, ахнул и поскорее выключил. Мы сидели и дрожали. Слон сказал:
— Можно надуть комнату отдыха.
— А как мы туда войдем? Там нет тамбура.
Все-таки мы вошли. В кабине был регулятор давления, и мы установили его на ноль. Электромагнитное поле, которое складывало комнату, теперь надует ее без давления. Мы вошли в комнату, создали в ней давление и сняли шлемы.
— Радиации нет, — сказал Слон, — я смотрел.
— Отлично.
Даже за несколько секунд полета в гиперпространстве можно пролететь большое расстояние.
— Теперь скажи мне вот что: ты не боишься отсюда выходить?
— А ты? — Слон пожал плечами и вздрогнул.
— Я нет. Могу взять все управление на себя.
— Все, что под силу тебе, под силу и мне.
— Ты не боишься, что сойдешь с ума?
— Нет.
— Тогда будем меняться. Если передумаешь, сразу же скажи. На Слепом Пятне свихнулось много хороших людей, а у них было всего-то по паре окон.
— Я тебе верю. В самом деле, сэр. Что будем делать?
— Мы полетим через область космоса, где плотность звезд наименьшая. Ближайший населенный мир — это Кцин. Очень не хочется просить помощи у кцинти, тем более что рискованно, но, возможно, придется.
— Слушай, Бей. Давай попробуем сразу на Джинкс. Поедем по твоему номеру и зададим кукольникам жару.
— Ладно. В крайнем случае свернем к ближайшему миру.
Около часа я потратил на разработку маршрута. Когда закончил расчеты, был уверен, что нам не придется выходить к индикатору массы чаще чем раз в сутки. Мы бросили жребий, кому первому идти, и я проиграл.
Мы надели скафандры и выпустили из комнаты воздух. Ныряя в лаз, я увидел, что Слон затемняет стены.
Оказавшись один среди звезд, я вжался в сиденье; когда я закончил маневр, впереди были голубые звезды, а сзади красные. Протосолнца я не увидел.
Звезды и черный космос. Поймал себя на том, что разглядываю тамбур — металлическую камеру, одиноко стоящую на краю палубы. Обе двери были закрыты. Внутренняя дверь захлопнулась, когда упало давление, и теперь автоматика поддерживала давление внутри тамбура. Некому дышать этим воздухом, но разве датчикам объяснишь?
Я тянул время: корабль выведен на курс. Сжав зубы, я нырнул в гиперпространство.
Этот эффект называют Слепым Пятном. Удачное название.
Есть несколько способов обнаружить слепое пятно в глазу. Закройте один глаз, нарисуйте на листе бумаги две точки, сфокусируйте взгляд на одной из них и поднесите бумагу к лицу. Если вы правильно держите бумагу, одна из точек пропадает.
Если корабль с прозрачными окнами входит в гиперпространство, окна пропадают. Пространство вокруг них тоже. Предметы, находящиеся вокруг, вытягиваются или приближаются друг к другу, замещая пропавшее пространство. Если смотреть долго, Слепое Пятно начинает расти. Стены и предметы, стоящие у стен, подтягиваются все ближе к исчезнувшему пространству и сами пропадают в нем.
Это всего лишь оптический обман, скажете вы. Конечно, но все же.
Я повернул ключ, и половина Вселенной превратилась в Слепое Пятно. Пульт управления вытянулся и поплыл перед глазами, индикатор массы попытался меня поглотить. Я протянул к нему руку и увидел, что рука искривилась. Я сделал над собой усилие, вытянул руки по швам и постарался успокоиться.
В искаженном гримасой индикаторе светилась одинокая размытая линия. Масса, соответствующая ей, находилась сбоку и сзади. До выхода Слона кораблем можно не управлять; я ощупью добрался до лаза и влез в комнату отдыха.
Гиперпространство — еще полбеды.
Конечно, это серьезная проблема. Каждые двадцать четыре часа один из нас должен был выходить к приборам, проверять, нет ли поблизости опасной массы, и переключаться в обычный полет, чтобы сориентироваться и уточнить курс. Я поймал себя на том, что за несколько часов до выхода становлюсь ужасно раздражительным. То же самое происходило со Слоном. В эти часы мы не решались заговаривать друг с другом.
В третий выход я случайно взглянул вверх — и больше чем ослеп. Слепое Пятно заняло все поле зрения.
Это хуже, чем просто слепота. Слепой человек, то есть человек, глаза которого не выполняют свою функцию, по крайней мере помнит, как выглядят окружающие его предметы. Человек, у которого поврежден зрительный центр мозга, этого не помнит. Я помнил, зачем вышел — посмотреть, нет ли вблизи массы, которая нам может угрожать, но не мог вспомнить, как это делается. Коснулся рукой округлой стеклянной поверхности и понял, что этот прибор может ответить на мой вопрос, если я сумею его задать.
Через некоторое время у меня затекла шея, и я опустил голову. Зрение вернулось ко мне.
Когда мы набрали в комнату отдыха воздух, Слон спросил:
— Что ты там делал целые полчаса?
— Слава Богу, что только полчаса. Не вздумай смотреть вверх, когда выйдешь.
— О!
Вторая половина беды была в том, что мы со Слоном перестали общаться. Ему не хотелось ничего говорить и неинтересно было слушать, что говорю я. Только через неделю понял, в чем тут дело. Тогда я к нему пристал:
— Слон, из нашего лексикона пропало одно слово…
Он оторвал глаза от экрана читающего аппарата. Если бы не читающий аппарат, мы не выдержали бы этого перелета.
— Больше, чем одно, — ответил он. — Мы все время молчим.
— Только одно. Ты так боишься произнести это слово, что вовсе ничего не говоришь.
— Что это за слово?
— «Трус».
Слон насупил брови и выключил читающий аппарат.
— Ну ладно, давай поговорим. Я не говорил этого слова, ты сам сказал, верно?
— Верно, но ты так думал.
— Нет, я думал эвфемизмами вроде «излишняя осторожность», «нежелание рисковать жизнью». Но если уж мы об этом заговорили, ответь, почему ты так хотел повернуть назад?
— Испугался. — Я подождал, пока он переварит это слово, и продолжал: — Люди, которые меня учили, допускали, что в определенных обстоятельствах я могу испугаться. При всем моем уважении к тебе, Слон, не могу не напомнить, что меня готовили к космическим полетам серьезнее, чем тебя. Мне кажется, твое желание приземлиться явилось результатом невежества.
— Мне кажется, — вздохнул Слон, — что с нами ничего не случилось бы, если бы мы приземлились. Ты считаешь по-другому. Спорить здесь бесполезно.