— Манн!

— Да?

— Двадцать три-точка-шесть, семьдесят-точка-один, шесть-точка-ноль. Я не знаю номенклатурного названия. Повторить?

Манн забыл о ракетных деревьях.

— Двадцать три-точка-шесть, семьдесят-точка-один, шесть-точка-ноль. Ищите в этом районе, пока не увидите красный гигант, но не слишком большой. Планета, которая обращается вокруг, маленькая, тяжелая, без луны.

— Понял.

— Вы сделаете глупость, если отправитесь туда. Вы кончите так же, как я Потому я и дал координаты.

— Я буду их шантажировать.

— Вас убьют. Иначе я не дал бы вам координат. Зачем вам понадобилось убивать меня, Ричард Манн?

— Мне не понравились ваши высказывания насчет моей бороды. Никогда не высмеивайте вундерлендские асимметричные бороды, капитан.

— Больше не буду.

— Я хочу вам помочь, — Манн вглядывался в клубящийся дым. Дым стоял черным столбом, края его были подсвечены лучами двух солнц. — До сих пор не вижу вашего корабля.

— Сейчас увидите.

Пират застонал… и Манн увидел корабль. Он успел отвернуться, и ему не обожгло глаза.

Я не мог решить, как назвать это произведение искусства — картиной, рельефом, скульптурой, овощным рагу, — но оно стало лауреатом в секции изобразительного искусства на выставке, организованной Институтом Знаний планеты Джинкс. Странно устроены глаза у кдальтино, подумал я. У меня глаза слезились. Чем дольше я смотрел на «ФТЛ-космос», тем меньше видел.

Я уже решил, что картина задумана так, чтобы расплываться перед глазами, когда на моей руке повыше локтя осторожно сомкнулись зубастые челюсти. Я подпрыгнул на целый фут.

— Беовульф Шеффер, какой вы расточительный! — прозвучало нежное, волнующее контральто.

Имея такой голос, можно сделать состояние. Мне даже показалось, что я его где-то слышал. Нет, не может быть — это было на Нашем-Успехе, очень далеко отсюда. Я обернулся.

Кукольник отпустил мою руку и продолжал:

— Что вы думаете о Хродену?

— Глаза от него болят.

— Разумеется. Кдальтино не видят ничего, кроме радиоволн. «ФТЛ-космос» нужно не рассматривать, а ощупывать. Проведите по картине языком.

— Языком? Нет, спасибо.

Я провел по картине рукой. Если хотите знать, что я почувствовал, садитесь на корабль и летите на Джинкс — картина до сих пор там. Я категорически отказываюсь описывать свои ощущения.

Кукольник с сомнением склонил голову набок.

— Я уверен, что ваш язык гораздо чувствительнее, чем пальцы. На нас никто не смотрит.

— Не будем об этом. Знаете, ваш голос очень напоминает мне голос президента филиала «Дженерал Продактс» на Нашем-У спехе.

— Неудивительно. Мы обучались английскому языку у одной и той же учительницы. Он передал мне ваше досье, Беовульф Шеффер. Я президент филиала «Дженерал Продактс» на Джинксе, что вы, без сомнения, определили по форме моей гривы.

В гривах я как раз не силен. Копна бурой шерсти над черепной коробкой, расположенной между двумя шеями, определяет принадлежность кукольника к той или иной касте — для того, кто разбирается в прическах. Чтобы различать прически кукольников, нужно быть кукольником.

Не желая обнаруживать свое невежество, я спросил:

— В этом досье написано, что я расточителен?

— За последние четыре года вы потратили более миллиона звезд.

— Зато сколько удовольствия я получил!

— Конечно. Скоро опять наделаете долгов. Может быть, вы напишете что-нибудь? Я был в восторге от вашей статьи о нейтронной звезде BVS-1. «Утыканное иглами дно гравитационного колодца…», «Голубой звездный свет падал на меня, как мелкий град…». Премило!

— Спасибо. Мне за это хорошо заплатили, но я больше пилот.

— Как удачно, что мы встретились! Я собирался вас разыскивать. Вам не нужна работа?

Он задал провокационный вопрос. Прошлый раз был единственным случаем, когда я согласился выполнить работу для кукольника, — я знал, что рискую жизнью. Едва не погиб. Я не держал за это зла на президента филиала «Дженерал Продактс» на Нашем-Успехе, но позволить им еще раз воспользоваться мной…

— Отвечу уклончиво: смотря какая. Вы думаете, что я профессиональный пилот-самоубийца?

— Вовсе нет. Вы можете обещать, что, если я посвящу вас в подробности, все останется между нами?

— Обещаю, — ответил я, зная, что обещание придется выполнить. Устное соглашение накладывает такие же обязательства, как и зафиксированное документально.

— Хорошо, пойдемте, — он танцующей походкой направился к телепортационной кабине.

Телепортационная кабина доставила нас в одну из вакуумных областей Джинкса. Стояла ночь. Высоко в небе виднелась ослепительно яркая точка Сириуса В. Гористый ландшафт был залит ее холодным голубым светом. Я огляделся, но не нашел на небе Байнари, огромную оранжевую планету, компаньона Джинкса. Значит, мы на внешней стороне.

Над нами что-то висело.

Модель номер четыре, выпускаемая «Дженерал Продактс», — это прозрачная сфера в тысячу с лишним футов диаметром. Большего корабля в Галактике нет. Только государству под силу приобрести такой корабль, и используются четверки только для колонизации планет.

Этот корабль использовался в других целях: он был полон приборов. Наша телепортационная кабина стояла между лапами шасси, как мышь между лапами совы. От двери кабины к люку корабля сквозь вакуум проходил туннель.

— «Дженерал Продактс» уже занимается оснащением кораблей? — спросил я.

— Мы хотим отделиться, но испытываем определенные трудности.

Давно пора разделиться, тем более что компанией владеют кукольники. «Дженерал Продактс» выпускает девяносто пять процентов корпусов для космических кораблей, в основном — потому, что больше никто не знает, как построить неуязвимый корабль. Но то, что я увидел, нельзя было назвать хорошим началом. Помещение, которое, по моему мнению, могло предназначаться для экипажа, груза или пассажиров, располагалось у дна, сразу над люком, и могло вместить лишь одного пилота: в нем было несколько кубических ярдов.

— Вам нелегко будет его продать, — заметил я.

— Верно. Вы заметили что-нибудь еще?

— Ну…

Машины, которыми был занят корабль, стояли очень тесно. Складывалось впечатление, что племя гигантов в десять миль ростом изо всех сил стремилось к миниатюризации. Я не увидел коридоров, по которым можно было бы подобраться к приборам. Выходит, ремонт в полете не предусмотрен. Дно пронизывали огромные ноздри четырех термоядерных двигателей. Реактивных поворотных двигателей не было, значит, внутри должен находиться гигантский гироскоп. Иначе…

— Похоже, что это все — гиперскоростные двигатели. Зачем это нужно? У вас возникла необходимость передвигать луны?

— Когда-то вы работали в компании «Накамура Лайнз», занятой коммерческими перевозками. Скажите, сколько занимает полет с Джинкса на Наш-Успех?

— Если ничего не случается, то двенадцать дней.

Ровно столько, сколько требуется, чтобы выяснить, какая из пассажирок самая хорошенькая, а пока ты выясняешь, автопилот выполняет за тебя всю работу, разве что фуражку не надевает.

— От Сириуса до Проциона четыре световых года. Наш корабль покроет расстояние за пять минут.

— Вы сошли с ума.

— Нет.

Ведь это почти световой год в минуту! Я не мог такого даже представить. Но вот представил, и у меня отвисла челюсть: я понял, что передо мной открывается Галактика. Мы ведь не знаем о Вселенной ничего, кроме того, что видим в ее небольшом обитаемом районе. А с таким кораблем!

— Это чертовски быстро!

— Вот именно. И, как видите, оборудование занимает много места. Корабль обошелся нам в семь миллиардов звезд, не считая нескольких столетий, ушедших на разработку, но он способен увезти только одного человека. Значит, корабль плохой. Давайте войдем.

Жизненное пространство состояло из двух круглых комнат, расположенных одна над другой. Выход был только один. В нижней комнате размещались пульты управления — выключатели, циферблаты, лампочки, — над которыми нависал огромный сферический индикатор массы. Верхняя комната была совершенно пуста, сквозь прозрачные стены просвечивали трубы, по которым в комнату должен поступать воздух и пища.