Из головной части гроба выходила обитая мягкой тканью трубка, увенчанная воронкой, еще более сильно обитой резиновой губкой. Офицер открыл крышку воронки и тихо заговорил:

— Не бойся. Я друг. Я собираюсь помочь тебе уснуть.

Он отогнул край мягкого бинта с руки Полли, вытащил свой пистолет и выстрелил ей в руку. Полдюжины красных крапинок появилось на коже, но девушка не шевельнулась. Он не мог быть уверенным, что она слышала его и что она почувствовала укол.

Он закрыл крышку гроба и воронку переговорной трубки.

Он покрылся испариной, наблюдая, как меняются показания приборов. Наконец он достал отвертку и стал что-то подкручивать в задней части приборов. Когда он закончил, все восемь шкал показывали то же самое, что и тогда, когда он вошел туда.

Но теперь они лгали. Они показывали, что Полли Торнквист бодрствует, но неподвижна, в сознании, но лишена всяких чувственных раздражителей. Они показывали, что она постепенно сходит с ума. В то время как Полли Торнквист спала. Она будет спать в течение всех восьми часов вахты Лорена.

Лорен вытер лицо и сел. Ему совсем не улыбалось так рисковать, но это было необходимо. Девушка, должно быть, знала что-то очень важное, иначе ее бы здесь не было. А теперь она сможет продержаться на восемь часов дольше.

Человек, которого вкатили в операционную комнату банка органов, был без сознания. Это был тот самый человек, которого отряд Джезуса Пиетро обнаружил заснувшим на включателе взрывного устройства, один из тех, Кого Джезус Пиетро допросил на следующий день. Джезус Пиетро закончил с ним, его судили и приговорили к смерти, но по закону он все еще жив. Это была лишь буква закона и больше ничего.

Операционная комната была большой, и в ней царило оживление. Вдоль одной длинной стены размещались двадцать маленьких контейнеров для анабиоза, укрепленных на тележках, чтобы перевозить органы в соседнюю комнату. Врачи и ассистенты работали спокойно и умело за многочисленными операционными столами. Здесь также были холодные ванны: открытые контейнеры, содержащие жидкость, температура которой постоянно поддерживалась на уровне десяти градусов по Фаренгейту. Около двери находился двадцатигаллонный сосуд, наполовину заполненный соломенного цвета жидкостью.

Два ассистента вкатили осужденного в операционную комнату, и один из них немедленно ввел в его руку целую пинту жидкости соломенного цвета. Они подкатили каталку к одной из холодных ванн. Женщина подошла к ним, чтобы помочь, аккуратно укрепляя дыхательную маску на лице мужчины. Ассистенты наклонили каталку. Приговоренный соскользнул в ванну без всплеска.

— Это последний, — сказал один из них. — Мой Бог, как я устал.

Женщина посмотрела на него с укором, который можно было бы прочитать по выражению ее губ, скрытых маской, но который не проявлялся в ее глазах. Ее глаза были бесстрастны. В голосе ассистента чувствовался почти полный упадок сил.

— Вы оба идите, — сказала она. — Можете поспать завтра подольше. Вы нам не понадобитесь.

Когда они закончат с этим осужденным, банк органов будет заполнен. По закону он был все еще жив, но температура тела быстро падала и работа сердца замедлялась. Постепенно сердце совсем остановилось. Температура этого человека продолжала падать. Через два часа она опустилась значительно ниже точит замерзания, но соломенного цвета жидкость, которая находилась в его сосудах, не давала его органам замерзнуть.

По закону он все еще жив. Иногда приговоры отменялись на этом этапе и заключенных возвращали к жизни без каких-либо пагубных последствий для их здоровья, хотя они вспоминали об этом с ужасом в течение всей своей жизни.

Сейчас осужденного перенесли на операционный стол. Его череп вскрыли, на его шее был сделан надрез, и спинной мозг был перерезан под основанием головного. Головной мозг был вытащен аккуратно — потому что окружающие его мембраны не должны быть повреждены. Хотя доктора и отрицали это, все же ощущалось какое-то глубокое уважение к человеческому мозгу и к этому моменту. В этот момент осужденный становился по закону мертв.

В Госпитале Нью-Йорка сначала произвели бы вскрытие сердца и заключенный считался бы мертвым после этой операции. На покоренной планете законным моментом смерти является тот момент, когда температура тела достигает тридцати двух градусов по Фаренгейту. Это законная точка. Ведь нужно же было где-то провести черту.

Они сожгли его мозг в электрической печи и положили пепел в урну для похорон. Затем наступила очередь его кожи. Ее удалили целым куском, все еще живую. Почти всю работу выполняли машины, но машины на Плато не были настолько совершенными, чтобы работать без человеческого контроля. Доктора продолжали операцию, как будто бы они разбирали очень нежную, очень ценную и очень сложную головоломку. Каждый орган помещался в анабиозный контейнер. Затем кто-то взял с помощью шприца небольшой образец и протестировал его на реакцию отторжения. Операция по трансплантации всегда проходила очень сложно. Тело пациента отторгло бы любой инородный орган, если реакция отторжения не была сбалансирована сложными химическими веществами. Когда тесты заканчивались, каждый орган детально фиксировался и перевозился в соседнюю комнату в банк органов.

Мэт заблудился. Он бродил по коридорам в поисках двери с табличкой «Вивариум». На некоторых из дверей, мимо которых он проходил, были таблички, на некоторых нет. Госпиталь был огромен. Он легко мог ходить по нему несколько дней, но так и не найти вивариума, о котором говорил полицейский. Отдельные люди проходили мимо него по коридорам, одетые или в полицейскую форму, или в белые халаты и белые маски, завязанные на шее. Когда Мэт видел, что кто-то приближается, он прижимался к стене и оставался совершенно неподвижным, пока человек не проходил. Никто не замечал его. Его странная невидимость хорошо защищала его.

Но он не продвигался в своих поисках.

Сейчас ему очень нужна была карта.

Некоторые из этих дверей могли вести в кабинеты. В некоторых, или во всех, кабинетах должны быть карты, возможно, укрепленные на стене или на столе. Ведь это помещение такое запутанное, подумал Мэт. Перед ним была дверь со странным символом и надписью: «Только для персонала». Может быть…

Он открыл дверь. И замер на пороге, потрясенный.

Стеклянные емкости заполняли всю комнату и были похожи на аквариумы высотой до потолка, каждый из которых был разделен на небольшие отсеки. По своему устройству они напоминали лабиринт или книжные шкафы в публичной библиотеке. В первое мгновение Мэт не узнал, что находилось в этих емкостях, но по их асимметричным формам и по оттенкам темно-красного цвета их происхождение можно было определить безошибочно.

Он вошел внутрь. Он потерял контроль над своими ногами, и они двигались сами по себе. Эти темно-красные предметы, эти полупрозрачные мембраны, эти мягкие на вид шарики чуждых форм, большие прозрачные цилиндрические емкости, наполненные ярко-красной жидкостью… Да, это все когда-то было человеческими существами. И здесь были надписи:

Тип АВ, RH⁺. Содержание глюкозы…

Щитовидная железа, мужская, класс отторжения С, 2, pn, 31. Слишком активна для тела с весом, меньшим чем…

Левая плечевая кость, живая. Тип костного мозга О, Rh, № 02. Длина… Внимание: прежде чем использовать, проверить на совместимость с суставом.

Мэт закрыл глаза и прислонил голову к одной из этих емкостей. Стекло было холодным и приятно остужало его разгоряченный, покрытый потом лоб. Он всегда слишком сильно сопереживал чужому несчастью. И сейчас он был полон горя, и ему нужно было время, чтобы оплакать этих незнакомцев. Демоны Тумана, лишь бы они оказались незнакомцами.

Поджелудочная железа. Класс отторжения F, 4, pr, 2. Склонность к диабету: использовать только для извлечения сока. Не трансплантировать.

Открылась дверь.

Мэт скользнул за емкость и наблюдал из-за нее. На женщине был надет халат и маска, и она везла перед собой что-то на колесах. Мэт смотрел, как она достает из тележки какие-то предметы и помещает их в различные большие емкости.