— Мы с Лорелеей встречались, много лет назад, — сказал Расселл. — Я работал в городке Шауни, в Оклахоме, меня занесло туда на какое-то время. И ее тоже. Наши пути пересеклись, как орбиты двух столкнувшихся метеоров. Она была горячая штучка, эта Лорелея. Такую нелегко забыть.
У Клер похолодели кончики пальцев. Она появилась на свет в Шауни, в Оклахоме. Клер никогда не признавалась в этом ни одной живой душе, даже родной сестре, но всю жизнь ей снились сны именно об этом. Вот, наверное, почему этот человек показался ей смутно знакомым, вот почему у нее было такое чувство, будто она его знает. Эта фотография объясняла, почему в его присутствии она чувствовала все эти запахи: табачного дыма, пива, маминой помады. Эти запахи были неразрывно связаны в ее памяти с воспоминаниями о матери. За первые несколько лет своей жизни Клер провела в барах больше времени, чем за все остальные годы, вместе взятые, пока ее мать колесила по стране, неугомонная, точно ветер. Пока не родилась Сидни и Лорелея не вернулась обратно в Бэском.
Клер повернулась к Расселлу и вгляделась в его лицо. Хотя на вид она дала бы ему лет восемьдесят — на двадцать больше, чем было бы сейчас ее матери, — годы пощадили его. Однако глубокие морщины, избороздившие лицо, искажали его черты. Унаследовала ли она от него хоть что-нибудь?
— Вы — мой отец? — чужим севшим голосом спросила она.
Он покачал головой:
— Нет, милая. Я не ваш отец.
Она неловко кивнула, почему-то вдруг смутившись, что выдала себя.
— Но и Лорелея Уэверли вам тоже не мать, — добавил он.
— Вашу настоящую мать звали Барби Пьедпойнт, — сказал Расселл Залер, сидя напротив нее за ее рабочим столом в кабинете.
Дом по-прежнему отказывался впустить его в парадную дверь, поэтому Клер пришлось провести его к себе в кабинет через заднюю дверь. В полном смятении она оставила таз со смесью воды, сахара и кукурузного сиропа булькать на медленном огне на плите, а сама предложила гостю кофе, потому что это казалось ей вежливым. Он приехал сюда аж из Батте, из Монтаны, так он сказал. Она решила, что он, наверное, устал с дороги или просто слегка не в себе. В истории, которую он рассказал, что-то не клеилось, и Клер задалась вопросом, есть ли у него родные или друзья, с которыми она могла бы связаться. Он что-то говорил о детях. Как же ей их найти?
— Барби была женщина очень болезненная, — продолжал Расселл. — Сами видите, какая она худая на этой фотографии, где держит вас на руках. Она умерла года через три после того, как была сделана эта фотография. Что-то с сердцем. Вашего отца звали Инглер Уайтмен. Мы с ним какое-то время работали вместе. Он тоже погиб, пару лет спустя. Попал под поезд.
Клер покачала головой и в который раз повторила то, что твердила ему все это время:
— Моей матерью была Лорелея Уэверли, а не эта женщина.
Но Расселл продолжал гнуть свое, медленно, но верно приближаясь к сути своего рассказа.
— Я был удивлен, что вы живете здесь, в этом городке. Лорелея всегда терпеть его не могла. Бэском, Северная Каролина. Слишком маленький. И слишком странный. Она всегда пыталась сбежать от себя, сбежать от своего наследия, как она это называла. Не думал, что она когда-нибудь вернется.
Клер не могла не признать, что ему, похоже, было многое известно о ее матери. Но это еще не означало, что он прав.
— Она и не возвращалась. Вернее, вернулась, но на время. А потом оставила нас с сестрой здесь.
— У нее были крылья, которые не могли прекратить летать.
— Она умерла. Очень давно, — произнесла Клер так мягко, как только могла, думая, что он, возможно, приехал сюда в надежде найти ее мать.
— Я знаю. Читал в газете, когда это случилось. Про ту автокатастрофу в Теннесси. Это была новость национального масштаба. Лорелея Уэверли… — вздохнул он ностальгически. — С тех пор я ни разу о ней не думал. Пока не прочитал про вас в том журнале. Я узнал фамилию и название этого городка тоже. Тогда я и понял, что вы и есть Донна. Так вас зовут на самом деле. Малышка с той фотографии — это вы.
Воздух наполнил запах сахара — такой, каким он бывает ровно за миг до того, как начать пригорать, приторный и щекочущий ноздри. Таз, который она оставила на плите. Клер хотела пойти выключить ее, но не могла найти в себе сил подняться со стула.
— Я признаю, что у меня нет ни одной моей фотографии, на которой мне меньше шести лет, так что утверждать наверняка я не могу. Но временны́е рамки совпадают, и малышка с той фотографии действительно похожа на меня. Но даже если эта женщина и держит меня на руках, это еще не значит, что она моя мать. Вы ошибаетесь.
— Вы не можете отрицать ваше сходство, — заметил он, глядя на нее поверх чашки с кофе, которую поднес к губам.
Все это время он не сводил с нее своих серебристых глаз, пристально наблюдая за малейшим изменением выражения ее лица, за малейшим движением ее мускулов.
Клер вновь взглянула на фотографию, которую по-прежнему держала в руках. Да, у женщины были темные глаза и волосы, как у Клер, и да, у мужчины был такой же, как у нее, длинный нос.
— Это еще не значит, что мы состоим в родстве, — пожала плечами Клер. — Зачем моей матери мог бы понадобиться чужой ребенок? Она вообще детей не любила.
— Барби с Инглером были далеко не образцовыми родителями. Быть может, Лорелея считала, что спасает вас. А может, ей просто хотелось что-нибудь украсть. Однажды ночью она исчезла, а вместе с ней и вы тоже. Они разыскивали вас четыре года, до самой своей смерти.
— Боюсь, мистер Залер, вы зря проделали такой долгий путь.
— О, уверяю вас, совершенно не зря, — возразил Расселл, закидывая ногу на ногу.
Клер протянула фотографию ему обратно, но он ее не взял. У нее начало закрадываться нехорошее чувство. Ее гость вовсе не был не в себе. Напротив, он прекрасно знал, что делает, поняла она запоздало.
— Вы выходите на национальный уровень. Ваш бизнес растет. Все, с кем я разговаривал в вашем городке, упоминали о вашем леденцовом бизнесе, о том, какие у него блестящие перспективы. Но строить что-то исключительно на репутации не всегда дальновидно. Если фундамент ненадежен, все остальное рухнет как карточный домик.
Даже воздух вокруг нее, казалось, потрескивает, источая беспокойство. Свет в кабинете моргнул и загорелся ярче, как будто от скачка напряжения.
— Доказать это легче легкого, — заявил Расселл, смахивая со штанины воображаемую ворсинку. — В этом нет сомнения. Полагаю, ваша мать подделала свидетельство о вашем рождении. В наше время определить подделку не составит ни малейшего труда. И я порасспрашивал местных о вашей семье. Прошу прощения, я хотел сказать, о семье Уэверли. У вас есть сестра, племянница и пожилая дальняя родственница. Каждая из них обладает каким-то даром, о котором люди говорят с придыханием. Магические способности, так ведь? Лорелея рассказывала о них. Простейший ДНК-тест однозначно продемонстрировал бы, что вы не состоите с ними в родстве. Но вам же не нужны никакие тесты, так, Клер? Вы всегда сами это знали. Особенного в вас ничуть не больше, чем во мне. Хотя, должен сказать, мы оба отлично научились это имитировать.
У Клер было такое чувство, как будто она падает, но приземлиться ей некуда.
— Чего вы хотите?
— Вы отлично знаете, чего я хочу. Ваши доходы — публичная информация. Я вернусь завтра за банковским чеком. Уверен, этого времени вам будет более чем достаточно.
Он поднялся и, улыбнувшись ей, выложил перед ней на стол маленький клочок бумаги, на котором была написана сумма. Цифра была немаленькая — это был весь ее доход за лето, — но вполне подъемная.
— Ну-ну, Клер, это же не трагедия. Выше нос. Я могу рассказать вам все про ваших настоящих родителей, чтобы вы могли лучше понять, кто вы такая на самом деле. Всем необходимо знать, кто они такие на самом деле, не так ли? Вы сказали, что у вас нет ни одной вашей фотографии в возрасте до шести лет? Вот, оставьте ее себе. У меня есть копии. У меня есть копии всего на свете.
