Денни вел Окси лабиринтами катакомб, показывая, где пригнуться, чтобы не въехать лбом в связку свисающих проводов, или наступать осторожнее, дабы не споткнуться о трубы. Наконец, дорогу преградила железная дверь. Пробежавшись по кнопкам, Денни опустил рычаг и вошел в комнату первым.

– Алоха, – поздоровался он.

– И тебе того же, засранец, – отозвался знакомый скрипучий голос.

В широкой комнате осветительные приборы отсутствовали как класс. Жестяные столы, сети проводов и десяток пультов управления освещали дисплеи, увесившие стены мигающей мозаикой. Глядя на пестрящий калейдоскоп можно было проследить эволюцию мониторов от мастодонтов, работающих на ЭЛТ, до голографической плоскости, по которой сновали мириады пульсирующих красных червячков. С высокого потолка свисал исполинский вентилятор, лопасти вращались с размеренным гулом, образуя серый круг.

Среди всего этого хлама, за литым столом восседал Псионик, словно паук в сердцевине своего кружева. Обычно лохматый, с привычными огромными очками на горбатой переносице и неизменной щетиной.

– Черт возьми, как я рада тебя видеть!

– Ой, сестра, – скривился экстрагент и импульсивно замахал руками, – давай только без нежностей. Денни, подкати ей стул и принеси пожевать что-нибудь.

Мальчишка вывез из-за угла кресло, придвинул к столу напротив Псионика и исчез за дверью в противоположной стене.

– Ну как тебе мое логово? – хитро прищурился хозяин.

Окси еще раз огляделась. Без издевки ответила:

– Впечатляет.

– Здесь, – раскинул руки Псионик, – собраны сокровища со всех помоек Вернинска. Нелегальным засранцам иного не достать.

– Я смотрю, у тебя новое любимое слово.

– А я смотрю, у тебя синяк намечается.

Окси нахмурилась, коснулась ушибленной челюсти. Опухшая щека тут же отозвалась ноющей болью.

– Ерунда. Связалась тут с одним…

– Знаю-знаю, – оборвал Псионик. – Крис Вериз та еще скотина. Но когда-то был одним из лучших. Ты знаешь, что именно он за Праттом следы заметал? И в Вегасе он шуму наделал.

– Разве в Штаты наших бросали?

– Если их головорезы не справлялись. Или своих приструнить надо было. Тут, если помнишь, второй вариант.

Вернулся Денни. Прикатил маленький гувернерский столик с бутербродами и минералкой. Спросил:

– Арти позвать?

Псионик на минуту задумался.

– Пусть попозже заглянет. Зверя взяли?

– Пока нет, работаем.

Окси переставила бутылки и тарелку на большой стол, открыла шипящую минералку.

Мир тесен, каста экстрагентов и вовсе мала, но все же…

– Откуда ты знаешь Криса? – поинтересовалась она, когда Денни исчез из пропахшей металлом и изоляцией комнаты.

Псионик глубоко вздохнул, прищурился, глядя на один из экранов.

– Хорошо! Хочешь сразу к делу, значит – к делу. Видишь ли, сестренка, я слежу за всеми экстрагентами. Знаю, где вы, чем занимаетесь, даже как друзья вас называют – знаю.

– Откуда?

Бутерброд остановился на полпути. Десять лет «свободной» жизни под пристальным взглядом Большого Брата. Да разве ж можно поверить, что один, пусть гениальный пацан держит на прицеле самых опасных врагов неблагодарного общества? Штаб под зданием правительства, мальчишка в роли прислуги (явно не единственный), подкупленная охрана – все это слишком похоже на бутафорию, за которой звенят стальные мускулы девятого отдела. Окси почти физически ощутила направленный в спину парализатор.

– Не беги вперед процессора – зависнешь, – нравоучительно изрек Псионик. Он будто не заметил возникшего напряжения. – Я знаю, что тебя засекли, и новый идентификатор – не проблема. У меня их сотни две. Успел перехватить еще лет семь назад. Но, Окси, сестренка, мне нужна твоя помощь.

– Издеваешься? Чем я-то помочь могу?

– Ты – экстрагент. Один из трех оставшихся.

– Трое?! Всего трое? Ты, я и Крис? – Окси откинулась на спинку кресла. Есть расхотелось. Желудок свела иная сила. Страх. – Не верю.

– Нет, сестренка. Ты, Крис и чертов паршивец Влад, за которым я гоняюсь со дня сотворения мира!

Окси не успела задать вопрос. Псионик развернулся и выкатился из-за стола. С сидения инвалидного кресла свисала одна нога и стянутая узлом у колена второго штанина.

– Да не строй ты опечаленную мину, – отмахнулся бывший экстрагент, подъезжая к Окси. – Зато все думают, что помер. Даже с базы данных потерли. Ну, я помог, конечно. Совсем чуточку.

– Как ты живешь… брат? – Окси впервые за вечер обратилась к Псионику привычным когда-то словом. Инвалидность объясняет многое.

– Помнишь легенду про Одина? Он отдал глаз, чтобы увидеть. Я ногу, конечно, сам не отрубал, но сил это прибавило. И открыло многое. Скажи только, Окси, – он взял ее руку, сжал худыми пальцами до боли, – ты со мной?

– Не знаю. Пси, меня воротит от слежки, оружия и бега. При одном упоминании об экстрагентах не хочется выходить из квартиры даже за едой. Веришь – нет, держу в кладовке… держала месячный запас консервов. Первые годы шарахалась от сигналов лайвера. Пси, не втягивай меня. Дай спокойно исчезнуть.

– Ты нужна мне, Окси. Как никогда.

Дверь распахнулась. Первой показалась сгорбленная спина. Мальчишка тряхнул светлой шевелюрой и засеменил внутрь, бережно втаскивая за короткую ручку огромный никелированный ящик с дырявой крышкой. Его помощник напрягался ощутимо меньше, из-под рукава футболки выступали накачанные бицепсы. Последней вошла стройная девчонка.

– Прибыли, – радостно сообщила она, заправляя красные волосы за ухо.

– Умница, – оживился Псионик. – Давайте сразу в третий отсек. И позови Арти. Где он вообще шляется?

– Как всегда виртуалов препарирует, наверное, – засмеялась девчонка. Коротко кивнула Окси, не представляясь. – Ладно, ребята, пошли.

Похожий на цинковый гроб ящик унесли. Экстрагенты снова остались наедине.

– Во что ты меня втягиваешь? – спросила Окси. Она как никогда чувствовала себя скованной. Общим прошлым, привязанностью и зависимостью от некогда надежного друга.

– В самое пекло, сестренка. Но без тебя – никак.

Если прячешься под крылом врага, грань между изворотливостью и самоубийством опасно тонкая. Мышь может дурить кота очень долго, но посягнуть на содержимое его миски означает заметить обед своей тушкой.

Псионик не решался воровать у властей электричество. Питание обеспечивали генераторы, которые раз в три месяца по одному вывозили подряжаться за пределы катакомб. Энергии хватало, чтобы поддерживать работоспособность базы при должной экономии. Потому освещение и ограничивалось тусклыми отблесками мониторов.

Но во всем бывают исключения.

Лаборатория оказалась небольшой комнатой три на три метра, однако здесь горели четыре лампы дневного света. Полдюжины экранов транслировали пейзажи городов, бегущие строки запущенных процессов и графические модули черт знает каких программ. Со всех сторон свисали тросы и кабели со штекерами разных модификаций – от магнуса до пятипалого джека. В дальнем углу сиротливо ютился единственный стол, захламленный передатчиками, разобранными лайверами, банками и лоскутами черной ткани. Рядом стояло высокое кресло, увешанное проводами – некоторые крепились к полутораметровым системным блокам и настольным приборам. Рядом болтались на крючке вирт-очки.

И куда ни глянь – клавиатуры, кнопки, рычаги, тумблеры.

Неторопливые движения Арти были приятны, как и размеренное тиканье сканера, выявляющего нано-фип. Окси и раньше слышала о фиксаторах информационных полей, но представляла себе вирт-шлем, и не могла предположить, что двадцать пять лет таскала на голове неощутимо тонкую пленку, записывающую мысли, образы, сны. Скрытая от взглядов, позволяющая волосам расти сквозь себя, словно рыхлая почва, она хранила огромные объемы информации и, попав в метровый диапазон детектора, заставляла его истерично пищать.

Окси старалась не обращать внимания на верещание цилиндрического кулона Арти, послушно наклоняя голову то вправо, то влево, пока парень исследовал череп тонкой трубочкой. В конце концов, какая женщина не любит прикосновений к волосам?