- Ради семьи, - прошептал Намир.

Жидкость собралась в огромную каплю, а потом резко расплылась и зависла над спящей королевой, превратившись в тонкую смертоносную пленку, повторяющую силуэт беременной женщины. Фармагик всхлипнул, глотая слезы, и медленно опустил руки. Мастерство пожилого лекаря было велико - яд прошел сквозь плотное одеяло, ночную рубашку и кожу Джоанны, не оставив ни единого следа.

- Простите меня. Это только ради семьи, - уже громче повторил Намир, не боясь разбудить ее, ведь он знал, что теперь ей уже ничто не поможет.

Продолжая лежать с закрытыми глазами, королева слегка поморщилась, инстинктивно положила руки на живот и приоткрыла рот, как бы собираясь кашлянуть, но так и не смогла вдохнуть. В следующее мгновение лицо Джоанны разгладилось, и она застыла, продолжая обнимать малыша, дремавшего в ее чреве. Седой фармагик искусно взял на себя тяжкий грех, который должен спасти его семью, - он проводил свою госпожу к гостеприимной смерти прямо во сне, безболезненно и быстро.

- Пообещайте, что позаботитесь о моей семье, - еле слышно произнес Намир.

Довольный Спектр хотел было ответить, но его опередил Семион, неожиданно появившийся из тени за спиной фармагика:

- К сожалению, мастер Карпалок не сможет выполнить вашу просьбу.

Раздался короткий хруст выскакивающих со своих мест шейных позвонков, и Намир Воб тяжело упал на каменные плиты пола, неестественно запрокинув голову. Спектр замер на месте, будучи не в силах оторвать взгляд от уставившихся на него глаз седого лекаря, в которых даже сквозь пелену смерти читались душевная боль и отчаяние - он слышал слова шпиона и понял, что его семья обречена, а гибель Джоанны была напрасной.

- Зачем... - только и успел сказать Карпалок, прежде чем почувствовал, что падает в провал беспамятства.

Когда сознание вернулось к нему, первым делом он ощутил ледяное прикосновение каменного пола крепости, а затем ужасная головная боль напомнила ему, за что следует ненавидеть жизнь.

- Не так уж и сильно я тебя ударил, - голос Семиона раздавался как будто из-под воды. - А ты чуть не умер раньше времени.

Спектр приподнялся и попытался сфокусировать взгляд, но кроме расплывающихся во мраке силуэтов ничего не увидел.

- Где я? - спросил старик, собирая в голове осколки памяти, разбитой ударом шпиона.

- В темнице, - спокойно ответил Лурий. - Где и положено быть отравителю.

Сориентировавшись на хитрый блеск глаз в темноте, Карпалок смог разглядеть стоящего неподалеку фасилийца. Вскоре проступили очертания толстой решетки, стала видна грубая каменная кладка и влажный потолок, с которого равномерно капала какая-то вонючая жидкость. Он действительно в тюрьме.

- Почему ты это сделал? - поморщившись от боли, Спектр выплюнул застрявший в горле вопрос, когда мозаика воспоминаний наконец сложилась.

- Не хочу объяснять.

- Тогда зачем ждал, пока я очнусь?

- Объявить волю короля, - Семион откашлялся. - Король Фасилии Кассий Третий признал тебя виновным в сговоре с фармагиком Намиром Вобом с целью отравить алокрийскую королеву Джоанну Кассию, что вы и совершили под покровом ночи. К сожалению, я не успел ее спасти, но услышал ваш разговор и, нейтрализовав прямую угрозу в лице опытного фармагика, схватил тебя с поличным.

- Ты легко мог ее спасти, но не стал этого делать! - выкрикнул Карпалок и от резкой боли схватился за голову. - Почему?

- Я же сказал, что не хочу ничего тебе объяснять.

- Не боишься, что я обо всем расскажу королю?

Лурий подошел так близко, как только позволяла заржавевшая решетка. Взглянув в его глаза, спина Спектра покрылась мелкими каплями ледяного пота, а сердце старика начало биться через раз, отказываясь гнать кровь к застывшим конечностям. Он внезапно осознал, что больше никогда не выберется из этой клетки.

- Священнослужитель, который всю жизнь гонялся за деньгами и властью. Религиозный лидер, уничтоживший алокрийскую Церковь Света под своим началом. Предатель родины. Отравитель, убивший беременную женщину, - спокойно перечислил Семион. - Неужели ты думаешь, что тебе хоть кто-то поверит?

- Тогда убей меня сразу.

- Нет, - ответил шпион и направился к выходу из подземелья. - Король был в ярости, когда узнал о произошедшем, но все же приказал держать тебя здесь, пока не решит, что делать дальше.

- Неужели Кассий отказался от завоевания Алокрии?

Семион устало вздохнул, но все же вернулся к решетке:

- Любопытный, да? Король еще думает. Но каким бы ни было его решение, тебя ожидает либо смерть, либо что похуже. Впрочем, не буду гадать, мне никогда не постичь его гений...

Что-то изменилось в голосе шпиона, но Спектр, к своему удивлению, понял что именно. Рискуя потерять сознание от головной боли, старик закатился скрипучим смехом, как будто он позабыл о том, что угодил в смертельную ловушку.

- Все же я слишком сильно тебя ударил, - задумчиво произнес Лурий, глядя на бьющегося в истерике на полу камеры старика.

- Неужели ты допустил смерть Джоанны, потому что завидовал ей? - выдавил из себя Карпалок. - Побоялся, что дочка завладеет вниманием папочки, и он забудет про тебя? Почувствовал конкурентку?

Маска невозмутимости треснула и развалилась на части, явив миру покрасневшее от ярости лицо Семиона, который побелевшими от напряжения пальцами впился в решетку, раздирая ржавчиной кожу.

- Даже не представляю, что ты имеешь в виду, - сквозь сжатые зубы прошипел шпион. - Мной движет лишь верность моему королю.

- Так это так теперь у вас в Фасилии называется? - сквозь смех простонал Спектр. - Ну и как, Кассий отвечает взаимностью на твои нежные чувства?

- Как ты смеешь, мразь?! - закричал Лурий, не замечая, как из его рта брызнула слюна и потекла по подбородку. - Да что ты понимаешь, церковная крыса?! Я всю жизнь посвятил Кассию, служил ему, а тут пришла она! Ты видел его нерешительность, видел, как он мямлил? Появление Джоанны превратило его в тряпку, испортило моего короля! Я не видел своего короля рядом с этой алокрийской подстилкой! Он должен любить не невесть откуда взявшуюся дочь, а того, кто был с ним все эти годы, служил верой и правдой!

Лурий зарычал, а затем резко развернулся и скрылся в темноте коридора, оставив истерично смеющегося Карпалока Шола в отчаянном одиночестве посреди темной просторной камеры с ледяным полом, заплесневелыми стенами, влажным потолком и затхлым воздухом.

С увеличением притока беженцев со всей Алокрии жилые кварталы Нового Крустока каким-то удивительным образом превратились в огромную свалку для отбросов общества. Столица Евы и раньше была далеко не самым приятным и благоустроенным городом страны, но теперь умиротворяющая затхлость и спокойное ожидание смерти от старости сменились паническим страхом быть ограбленным, изнасилованным и убитым. В кишащих людьми трущобах царили наркомания, проституция, бандитизм и насилие. Человеком больше, человеком меньше - никто и не заметит. Чем, кстати, активно пользовались фармагики Академии, которым вечно не хватало материала для экспериментов.

Маной Сар вошел во вкус и прекращать свои научные изыскания не собирался. Нащупав правильное направление в своих опытах, глава Академии ликвидировал разбросанные по городу мелкие лаборатории и создал единый крупный исследовательский центр в просторном подвальном помещении одного из особняков в центре Нового Крустока. Фармагики принялись за работу, презрев все человеческое во имя науки.

Новая лаборатории напоминала кошмарный анатомический музей, в котором полумрак подвала отнюдь не скрывал ужасы оборотной стороны медицины, а подчеркивал их. Изувеченные тела несчастных подопытных покоились на широких столах со специально вырезанными каналами для отвода крови, которая стекалась в больше ведра, где и оставалась, покрываясь багровой пленкой и испуская тошнотворный запах, прилипающий сладковатым осадком с металлическим привкусом к зубам и засоряющий легкие. Подгнивающие конечности лежали на полках рядом со склянками, в которых хранились разнообразные внутренние органы, подвергшиеся многократному воздействию всевозможных реактивов и ядов, из-за чего потеряли всякое сходство с тем, что должно находиться внутри каждого человека. Передвижение по лаборатории было сопряжено с риском поскользнуться на вязких лужах непонятной химической слизи и зловонных телесных выделений. В дальнем углу на крючьях висели распоротые трупы, естественно, не изуверства ради, а только лишь в научных целях. Даже после смерти они продолжали дергаться и изредка постанывали, если у них не было вскрыто горло, а их тела источали ценную для фармагиков густую мутную жидкость, которая крупными каплями падала в тару под распятыми мертвецами, сохраняющими некоторые признаки жизни.