Но вот учеба позади. Андрей, как и его товарищи, получает диплом. Ректор напутствует выпускников академии торжественной речью, в которой призывает их отдать все силы служению богу и церкви.
Зная уже приходскую жизнь, Андрей почувствовал, сколько лицемерия и ханжества было в этих высоких фразах. Ректор не мог не знать истинного положения в церкви и тем не менее говорил о бескорыстии, о призвании пастыря, о самоотречении.
Кандидатская диссертация Андрея была посвящена истории русской церкви. Он умышленно уклонился от выбора темы, в которой затрагивались бы принципиальные мировоззренческие проблемы. Ему не хотелось лицемерить, кривить душой, писать о том, с чем он был не согласен.
Большинство товарищей Андрея по академии пошло по тому же пути. Они писали либо по истории Церкви, либо брали темы, в которых систематизировали учение какого-либо святого отца по какому-либо вопросу.
Один лишь Гатукевич избрал тему, связанную с философской проблематикой. В своей диссертации он выдвинул новое понимание чуда. Если в традиционном богословии чудо трактовалось как явное вмешательство сверхъестественных сил в жизнь, при котором нарушались законы природы, то Гатукевич постарался доказать, что при чуде не нарушаются эти законы, а только проявляются необычным образом, что чудо есть не что иное, как случайное стечение обстоятельств.
Диссертация Гатукевича привлекла к себе внимание начальства, вызвала споры среди профессоров академии. Одни из них считали, что нельзя подрывать устои веками проповедуемого церковью учения, другие ратовали за модернизацию богословия.
Гатукевичу было предложено остаться в академии преподавателем. Отец Лев согласился.
Остальные бурсаки разъехались по семинариям в качестве преподавателей, помощников инспекторов, часть из них получила места священнослужителей в Москве или в смежных со столицей областях.
Андрей остался дьяконом в том приходе, где служил. Однако его временное положение студента-практиканта кончилось. Нужно было решать вопрос о зачислении его в штат прихода. Это понимало и само духовенство храма. Но тогда оно лишалось той доли дьякона, которую оно делило между собой в течение длительного времени.
На тайном совещании причта, в котором Андрей не участвовал и о котором он узнал после, было решено избавиться от дьякона. Это доставляло им двойной выигрыш: давало возможность прочнее закрепить каждому отцу в храме место, потому что рано или поздно Андрея могли посвятить во священники, и позволяло неопределенное время пробыть без штатного дьякона.
В одно из воскресений настоятель передал дьякону конверт, на котором рукой благочинного было написано его имя. Андрей при всех распечатал его и прочел, что ему надлежит явиться в патриархию на прием к отцу протопресвитеру.
«Зачем бы это? — подумал Андрей. — Уж не собирается ли протопресвитер предложить мне место священника?» Своей радостью и предположением он простодушно поделился с батюшками. Те, улыбаясь, пожелали ему успеха.
На другое утро, полный самых радужных надежд, сидел он в приемной протопресвитера, ожидая, когда подойдет его очередь. Наконец его вызвали.
— Садитесь, — сухо сказал протопресвитер. — Что ж вы, отец дьякон, не оправдали наших надежд?
— Ваше высокопреподобие, простите, я вас не понимаю, — пробормотал испуганный Андрей.
В церкви все зависит от благоволения начальства. Оно распоряжается священнослужителями, как шахматный игрок фигурами на доске. Оспаривать его решение невозможно, сложившееся о тебе мнение — окончательное. Прийти к начальству без вызова нельзя: слушать тебя не станут. Опровергнуть ложный донос тоже не удается: обычно ты о нем и не знаешь. Доносчикам, даже анонимным, верят, обвиняемому — нет. Все делается тайно. Тебя могут перевести из города в далекую деревню или в другую область, не спросив твоего согласия, не поинтересовавшись, есть ли тебе где жить, удобно ли это твоей семье. В церкви нет никаких общественных организаций, к которым можно было бы обратиться в поисках правды. Протопресвитер практически высшая инстанция, в которую может обратиться московский священник. Как он скажет, так и будет.
Вот почему Андрей перетрусил. Гнев протопресвитера мог перечеркнуть все долгие годы учебы в семинарии и академии, диплом, степень кандидата богословия. Все это вместе взятое ничего не значило, если у начальства складывалось о тебе плохое мнение.
Протопресвитер молча протянул Андрею лист бумаги, исписанный бисерным почерком.
— Читайте! — приказал он.
«Его Высокопреподобию, досточтимому отцу протопресвитеру! — говорилось в письме.
Смиреннейше припадая к стопам Вашего Высокопреподобия, мы, нижеподписавшиеся, считаем своим священным пастырским долгом сообщить нижеследующее.
Около года назад соизволением Его Святейшества и Вашим мудрым решением в наш храм был назначен молодой дьякон А. Смирнов, встреченный нами с братской любовью. Осиротевший после ухода прежнего нашего дьякона причт надеялся, что новый дьякон будет благоговейным и нравственно чистым, как и подобает быть служителю Божию. К глубокому прискорбию нашему, сих добрых качеств у отца Андрея Смирнова не оказалось.
Вместо бескорыстного служения Церкви Божией он являет собой образец алчности и стяжания, неприличных всякому священнослужителю, наипаче же начинающему тернистый путь пастыря. Не довольствуясь положенными ему деньгами, он чуть ли не ежедневно докучает всечестному отцу настоятелю требованиями перевести его на братскую кружку. Причт давно бы удовлетворил сие дерзостное требование молодого дьякона, однако поведение и образ мыслей отца Андрея свидетельствует о том, что сие не полезно для него самого.
Отец Андрей ведет непристойный для священнослужителя образ жизни. Неоднократно появлялся он во святом алтаре в нетрезвом виде. Имея матушку, он не живет с ней, а пребывает в Москве один. Роскошествует. Посещает театры и кино. Некоторые верующие видели нашего отца дьякона в ресторанах в пьяном сообществе и самого нетрезвым. Возможно ли давать такому человеку в руки еще большие деньги? Не явится ли сие поощрением к сугубым со стороны его непристойностям в поругание Церкви Божией?!
В обязанностях своих отец дьякон небрежен. Так, например, имена усопших, написанные в записках верующими, пришедшими в храм помянуть своих родственников, дьякон читает из пятого на десятое. Святые тайны потреблять отказывается. Со старшими священниками непочтителен. Гонится за славой. Про священников говорит, что они неверующие.
Суть же и ина многа, что можно было бы рассказать о молодом отце дьяконе, но мы не желаем и не смеем отнимать драгоценное время у Вашего Высокопреподобия, а потому ограничиваемся вышеизложенным и слезно молим Ваше Высокопреподобие избавить причт от нынешнего дьякона нашего. Во избежание повторения подобного случая сыновне умоляем не спешить с назначением нового дьякона, дабы торопливостью не повторить такой же ошибки. Трудно престарелым пастырям служить одним, но все мы жаждем лучше лишнее время претерпеть, нежели испытать бремя общения со столь неблагоговейным дьяконом, каков нынешний отец Андрей».
Ниже стояли подписи всех четырех священников, служивших вместе с Андреем. Один лишь настоятель не приложил своей руки к этому письму. Теперь уже не страх владел Андреем — будь что будет! — а стыд за своих «собратьев», с которыми еще вчера он вместе служил богу, у престола целовался со словами: «Христос посреде нас!»
— Что вы скажете в свое оправдание? — строго сказал протопресвитер.
— Отец протопресвитер, воля ваша, хотите — верьте, хотите — нет, но в письме все с начала до конца ложь!
— Докажите! — потребовал протопресвитер.
— Отец протопресвитер, поймите, как я могу доказать, что я не пьяница, не бываю в ресторанах, ревностно читаю поминальные записки и прочее? Чтобы удостовериться в этом, надо стоять за моей спиной. Клянусь всемогущим богом, что все письмо — выдумка.
— И про матушку тоже?
— А что про матушку? То, что она живет в Загорске, а не в Москве, правда. Но ведь нам негде жить. Я сам ночую в храме на раскладушке.
