— Меня зовут Тилли, — сказала малышка, решив, что заинтересовала господина. Она подняла руку с растопыренными пальцами, подмигнув: — Пять, только для тебя!

— Что пять?

— Ну, тысяч. За удовольствие!

Омар, наконец, понял. В то время столько же стоили фунт чая или дешевая рубашка.

— У меня топят. Это возле полицейского участка. Ну, дай же волю своим желаниям! Не можешь же ты оставить несовершеннолетнюю вот так, одну на улице!

У Тилли было милое, открытое лицо. Светлые волосы падали ей на глаза, и она время от времени сдувала их в сторону, выставляя вперед нижнюю губу. Она была стройной и изящной, но ее грудь не заметить было нельзя.

— Ты ведь не здешний? — спросила она, потому что Омар все еще молчал. — Выглядишь как-то удрученно. Я тебя развеселю.

Внезапно Омар потянулся к сумке, вынул пачку купюр и протянул девушке. Тилли сделала реверанс, будто маленькая девочка, и засунула деньги в поношенную бархатную сумочку.

Комната с отоплением находилась на первом этаже, сразу за входной дверью в дом, и Тилли гордо сообщила, что живет с подругой. Та рекламирует сигареты в ночном клубе в Шарлоттенбурге, так что ночью квартира свободна. Омар опустился в яркое кресло, на котором оставили отпечаток пережитые им годы, и посмотрел на девушку, которая начала раздеваться, будто бы это было самым обыкновенным занятием.

— Ты хочешь в одежде? — заметила Тилли, прищурившись, будто это обещало особое наслаждение. — Я не против. — Когда же она наконец заметила, что Омар смотрит будто сквозь нее, унесшись далеко в своих мыслях, Тилли встала перед ним на колени, взяла его руки в свои и сказала: — По-моему, тебе сейчас не нужна женщина для любви, тебе нужна женщина для разговора. Ну, давай, рассказывай.

И будто он только этого приглашения и ждал, Омар начал говорить. Он облегчал свою душу, поток его слов не заканчивался, он рассказывал о своей любви к Халиме, их рискованном побеге, неожиданном его завершении, о пустоте, наполнявшей его теперь, о беспомощности, которую он ощущал в сложившейся ситуации.

Тилли слушала Омара, ни разу не прервав, и, когда он кончил говорить, ответила после долгого молчания:

— Если бы ты спросил меня, я бы сказала, что ни одна женщина не стоит того, чтобы бегать за ней. Поверь мне, если она тебя любит, то вернется сама — у нас у всех бывают помутнения рассудка, а если она не вернется, значит, никогда не любила тебя.

Простые слова этой девчонки принесли внезапное облегчение Омару. Тилли удовлетворенно следила, как он пытается улыбнуться.

— Ты хорошая девочка, — сказал Омар, — почему ты это делаешь?

Тилли все простила бы ему в этой ситуации, любые подлости и бесстыдства, к которым она привыкла, но только не эти глупые слова, произносимые каждым вторым посетителем. И она ответила так же глупо:

— Ну, хорошо, если тебе так хочется знать: потому что это доставляет мне удовольствие и потому что так я зарабатываю больше, чем телефонистка, вот.

— Извини, — ответил Омар, — я не хотел.

— В любом случае, — заметила Тилли, — мать моей матери, то есть моя бабушка, работала на Алексе еще девочкой и тем не менее стала уважаемой женщиной. А по закону господина Менделя дети чаще бывают похожи на бабушек и дедушек, нежели на родителей.

Научное обоснование этого способа существования позабавило Омара, и они заговорили о жизни вообще и об отношениях полов; а потом вдруг пошли к Ашингеру, где даже ночью на столе можно было найти бесплатный хлеб, и пили пиво, и говорили о самом личном, потому что знали, что расстанутся и никогда друг друга не увидят вновь.

Ничего в его жизни за это время не изменилось, и все же Омар почувствовал себя лучше после этого необычного свидания. Самостоятельность девочки произвела на него впечатление, и он отодвинул чувство жалости к себе, которому с наслаждением предавался последние два дня.

На следующий день Омар появился в доме барона фон Ностица, который приносил ему всяческие извинения, ведь именно на его вечеринке Халима познакомилась с Никишем. Он был очень удивлен, услышав из уст Омара, что ни одна женщина не стоит того, чтобы за ней бегали, и если она его любит, то вернется сама, а если не вернется, значит, никогда не любила. После этих слов собеседники перешли к делу.

Омар сообщил барону, что напал на новый след, след, по которому уже шел однажды, но выпустил из внимания из-за нехватки сведений. Короче говоря, человек по имени Карлайль, бесследно исчезнувший, оставив в отеле личные вещи, в том числе листок с надписью «Имхотеп», вновь появился в Лондоне, причем в качестве любовника племянницы профессора Хартфилда. То, что профессор жив, подтверждает некая спорная улика — денежный перевод, осуществленный им в прошедшем году, вследствие чего было отклонено заявление о его смерти.

— Значит, вы полагаете, что Хартфилд жив? — взволнованно воскликнул фон Ностиц.

Омар беспомощно пожал плечами:

— Существуют как свидетельства его смерти, так и того, что он жив. Уверен я только в одном: тот, кто найдет Хартфилда, живым или мертвым, сразу на шаг приблизится к разгадке. И я решил найти Хартфилда!

Густав-Георг барон фон Ностиц-Вальнитц нервно стряхнул пепел:

— И как, если позволите, вы намерены сделать это?

— Я рассчитываю на вашу поддержку, — спокойно ответил Омар. — Как вы знаете, в Египте у меня есть враги, которые охотятся за мной. Вернуться в Египет под именем Омара Муссы было бы настоящим самоубийством. Но если бы вы сделали для меня фальшивый паспорт, все бы стало иначе. Я бы отправился в Египет и не вернулся бы, пока не нашел Хартфилда.

— Ну, если это все! — Маленький, толстый барон рассмеялся. — Все, что нам нужно, — это фотография и новое имя.

— Хафиз эль-Гафар, — сказал Омар, вспомнив имя своего квартиродателя, которое он уже как-то использовал в Луксоре, — Шарья Квадри, 4, Каир.

Узнав о намерении Омара вернуться в Египет, Нагиб приложил все усилия, чтобы отговорить друга. Он вполне может прямо здесь пустить себе пулю в лоб и, таким образом, сэкономить деньги на поездку, потому что с аль-Хуссейном шутки не пройдут. Он понимает боль Омара из-за ухода Халимы, но этой страсти к смертельному риску ему не понять. Самого его и десятью лошадьми в Египет не затащишь, даже если ему придется зарабатывать себе на жизнь, продавая газеты. Омар должен благодарить Аллаха Всемогущего за то, что такого поворота событий они могут не бояться. Во всяком случае, на его, Нагиба, помощь Омар может не рассчитывать.

Омар ответил, что он готов отказаться от помощи Нагиба, с Халимой же его планы также никак больше не связаны. Он собирается искать Хартфилда и найти его, живым или мертвым, и для этого барон оформит ему фальшивый паспорт. Он собирается отпустить бороду, какую имел раньше, став, таким образом, вновь похож на семь миллионов египтян.

Естественно, разговор окончился спором Нагиба и Омара. Через два дня господин Хафиз эль-Гафар сел на поезд до Мюнхена, потом пересел на поезд, следовавший до Триеста, где его ожидала каюта на корабле, следовавшем в Александрию, конечно, первого класса.

Как и всегда, когда Нил, следуя своим собственным законам, поднимается, становясь из зеленого коричневым, Египет оживает. «Изис», старая яхта леди Доусон, поднялась вместе с водами, натянув удерживавшие ее канаты, и волны сильнее прежнего начали биться о ее борт. С запада подул сильный бриз.

Отплывший с противоположного берега, от Луксора, перевозчик боролся с волнами. Он предупредил иностранца, что, когда Нил поднимается, переправа становится небезопасна, особенно в ночное время суток Однако его сомнения были развеяны толстой пачкой денег. Теперь же положение действительно стало опасным, и перевозчик выкрикивал в темноту извечное Inscha’allah! молясь и подбадривая себя и отгоняя страх одновременно.