Нагиб чуть не потерял контроль над собой, по крайней мере он выглядел так, будто собирался броситься на начальника порта и потащить его в полицейский участок. Но что бы это изменило? Начальник порта оспорил бы любое заявление, и, что еще хуже, им троим пришлось бы назваться, а этого им делать было нельзя. Так что Халима протянула Георгиосу сотню фунтов, и тот уладил с капитаном все формальности, включая документы, и с наступлением темноты они «абсолютно легально» взошли на борт корабля.

«Кенигсберг» был судном, перевозившим как грузы, так и пассажиров и совершавшим раз в месяц рейсы из Гамбурга в Александрию. Путешествие на корабле, бесспорно, было комфортнее, но путь по морю до Неаполя с пересадкой на поезд до Гамбурга сократил бы путешествие на одну треть.

Троим запоздавшим пассажирам была предоставлена каюта на нижней палубе, где в основном размещались слуги, сопровождавшие господ, путешествующих на двух верхних палубах. Нагиб, единственный, кто уже плавал на кораблях, сказал, что каюта без иллюминаторов более чем скромна, но им она подходила своим незаметным расположением. Здесь они не должны были привлечь внимание других пассажиров.

Когда корабль отчаливал, за час до полуночи, Омар, Халима и Нагиб стояли у перил среди других пассажиров. Огни Александрии становились все меньше, Омар следил за ними, обнимая Халиму. Она тихо плакала. Омар крепче прижал ее к себе, так что теперь вздрагивал и он.

Не произнеся ни слова, они, однако, чувствовали одно и то же — счастье оказаться вместе и страх перед будущим. Inscha’allah.

Они надеялись, что бегство в Европу освободит их от проклятия прошлого, что они смогут начать новую жизнь, не обремененную страхом. Для этого они покинули Египет, направившись в неизвестность. Но человек может скрыться от настоящего, бежать же от прошлого не в его власти.

Когда Омар, Халима и Нагиб сошли с корабля в Гамбурге после двухнедельного путешествия и остановились в нерешительности, куда направиться в незнакомой стране, к ним приблизился мужчина, одетый в серое. На нем была кепка шофера с золотой накладкой. Он неожиданно появился перед ними и с вежливой сдержанностью спросил:

— Господа прибыли из Египта?

Нагиб, единственный, кто понимал немецкий язык, ответил утвердительно и спросил, почему это интересует господина. Мужчина в сером пропустил вопрос мимо ушей и продолжил:

— Тогда вы должны быть господами Омаром Муссой и Нагибом эк-Касаром?

Услышав свое имя из уст незнакомого человека, Омар пришел в ужас; он схватил Халиму за руку и думал уже было бежать, скрывшись в толпе. Нагиб же, заинтересованный тем, откуда тому известны их имена, удержал Омара за рукав: «Спокойно. Не торопись». И, вновь обернувшись к незнакомцу, ответил:

— Бесспорно, эти имена принадлежат египтянам. Их разыскивает полиция?

Вопрос Нагиба вызвал улыбку на лице господина. Он понял тактику Нагиба и решил попытаться добиться доверия путешественников другим способом.

— Разрешите представиться, — сказал он, наклонив голову и оставаясь при этом прямым, как дерево, — мое имя — Ханс Калафке, но называют меня просто Жан. Я секретарь, шофер и слуга Густава-Георга, барона фон Ностиц-Вальнитца, если вам что-нибудь говорит его имя.

Говорит ли ему что-нибудь это имя! Нагиб сглотнул. Ностиц-Вальнитц был одним из богатейших людей в Германии, владел дюжиной компаний тяжелой индустрии, имел собственный банк, считался главой немецкой центристской партии, и каждый ребенок знал его имя: «Стальной барон». Ya salaam! Чего хотел от них Стальной барон?

Омар, заметивший удивление, даже изумление Нагиба, вопросительно смотрел на него.

— Господин барон хочет поговорить с вами, — сказал Калафке и продолжил, предупреждая дальнейшие расспросы: — Я должен отвезти вас в Берлин. Вы позволите? — И, не ожидая ответа, он взял их багаж и направился к припаркованному на набережной автомобилю.

Нагиб торопливо пытался объяснить Халиме и Омару происходящее. Халима прижималась к Омару, тот же убеждал Нагиба, что все это — полицейские штучки, их просто хотят арестовать и отправить в Египет следующим рейсом.

Подойдя к автомобилю, Нагиб попросил подождать их. Слуга, привыкший подчиняться, занял место за рулем темного лимузина, нарочито безучастно глядя в пустоту.

— С каких это пор полиция присылает лимузины с шофером? — спросил Нагиб, оглянувшись на Ханса Калафке.

Омар пожал плечами. На уловки полиции это действительно похоже не было.

— Но откуда ему известны наши имена? Как он узнал о нашем прибытии?

— Главное, чего он от нас хочет? — вмешалась Халима и беспокойно огляделась в поисках спрятавшихся полицейских агентов.

Разговор затянулся, и Калафке заметил нерешительность египтян. Он вышел из автомобиля, подошел к Нагибу и сказал:

— Я понимаю ваше недоверие, сударь, но смею заверить вас, барон фон Ностиц имеет лучшие намерения!

— Вы знаете, о чем идет речь? — осведомился Нагиб.

— Сударь, — продолжал Калафке, — мне не пристало вмешиваться в дела барона, а если бы я и знал что-либо, то счел бы своим долгом промолчать. Но вы можете быть уверены, что барон — человек чести.

Нагиб перевел слова Калафке друзьям, Омар и Халима беспомощно переглянулись.

— Что значит человек чести? — спросила Халима.

— Человек чести? В нашем языке такого понятия нет. Это значит, что он справедлив и что ему можно доверять.

— И ты веришь этому кучеру?

Нагиб пожал плечами. Затем подошел к шоферу, который вновь сел за руль, и спросил:

— А если мы откажемся?

— Сударь, я не могу принудить вас. Мое задание — передать вам пожелание барона. Впрочем, барон фон Ностиц-Вальнитц не привык, чтобы ему отказывали. Не могу сказать, как он отреагирует.

— То есть вы хотите сказать, что мы можем идти туда, куда захотим, и с нами ничего не случится?

— Я не могу помешать вам в этом.

Обдумав слова слуги, трое беглецов решили ввериться судьбе и сели в машину Калафке.

Между Жандарменмарктом и Уранией на Фридрихштрассе располагался дворец «Стального барона». Несмотря на то что в распоряжении барона была также вилла в Грюневальде, где он раньше и проводил большую часть времени, развлекаясь разведением почтовых голубей, с тех пор как пару лет назад умерла его супруга Эдигна, которую он называл «Эдди», барон предпочитал суету города уединению природы.

Берлин походил на пороховую бочку. Правые экстремисты убили министра иностранных дел Вальтера Ратенау. Каждый день происходили убийства на политической почве. И несмотря на репарации англичан, в стране наступила инфляция. Средний класс разорился, в то время как отдельные личности увеличили свое состояние до нереальных размеров. Одним из них был барон фон Ностиц-Вальнитц.

Дворец на Фридрихштрассе, выкрашенный в цвет охры, с высокими, блестящими окнами с жалюзи, был окружен железным решетчатым забором. Вход днем и ночью охраняли вооруженные стражи, благодаря чему здание стали называть «Кафе Рейхсвер».

Несмотря на такую откровенную демонстрацию личного богатства в городе голодающих, барона здесь не ненавидели. Одной из черт его характера была периодическая потребность творить добро и громко заявлять об этом — или, скорее, слушать. Когда он — а случалось это нередко, — проезжая на своем лимузине по шикарной улице Унтер ден Линден, видел нищего, барон выходил из машины, расспрашивал об имени и судьбе несчастного и одаривал его, в зависимости от ситуации, квартирой, работой или оплатой его долгов. Случайно же находящийся неподалеку фотограф «Берлинер Цайтунг» или «Моргенпост» каждый раз помещал соответствующую статью в газету.