Сакс-Виллат более трех месяцев занимался лишь поисками указаний на местонахождение гробницы Имхотепа, он продумал все возможности и вероятности, он нашел лучших людей и добился в секретной службе предоставления бюджета, достаточного для того, чтобы раскопать всю Саккару. Лишь об одном он ни разу не задумался: что делать в том случае, если они действительно найдут гробницу. Действительно, никаких указаний, как действовать в таком случае, разработано не было. И, не видя возможности дольше тянуть с ответом, консул сказал:

— В таком случае следует засыпать вход, хранить молчание и ожидать дальнейших инструкций из Парижа.

Такой ответ не добавил энтузиазма, что стало заметно по безразличию людей, сквозившему в их вопросах. Безвыходность, безнадежность, беспомощность, приведшие каждого из них из Парижа в Египет, постепенно превращались в упрямство и возмущение. Поэтому Сакс-Виллат нашел необходимым напомнить присутствующим, что все они знают, о чем идет речь и какой важный долг они выполняют по отношению к родине.

— Да здравствует Франция! — Курсье, от природы наделенный чувством юмора, отреагировал на слова консула фразой, над которой не позволено шутить ни одному французу. Увидев обращенные на него взгляды и уже готовясь к скандалу, он внезапно спросил: — Рано или поздно мы столкнемся с британцами, националистами или немцами — что тогда?

К этому вопросу Сакс-Виллат был готов:

— Этого допустить нельзя! Но мы понимаем, что такого развития ситуации и исключать нельзя тоже. В таком случае главное — это сохранение тайны. А значит, вы не должны подать повод к сомнению относительно научности ваших исследований. В ваших записях и схемах не должно встречаться имя Имхотепа. Разговоры и обсуждения в непосредственной близи рабочих исключены, так как некоторые из них могут владеть французским языком. В случае возникновения экстренной ситуации или конфликта, требующего немедленного прекращения работ, используйте пароль «фараон». Он будет действовать как при общении внутри команды, так и при обращении в центр в Александрии. И означать он будет полное уничтожение следов и ожидание дальнейших указаний.

Пароль мог вызвать улыбку, что свидетельствует об ограниченности мышления даже сотрудников тайных служб. Именно из-за таких мелочей порой проваливаются операции, потребовавшие больших физических, умственных и финансовых затрат. Конечно, пароль «фараон» сам напрашивался. Он был даже слишком очевиден, настолько, что секретные службы двух государств обозначили им эту операцию. То, что фараоном Имхотеп не был, было упомянуто лишь вскользь.

Тем временем Эмиль Туссен раскурил трубку, и сладковатые облачка дыма поплыли по комнате. Он упорно разглядывал бумагу, лежавшую перед Курсье, и тот, поняв взгляд, передал лист Туссену со словами:

— Я уже сотни раз читал эти строки и, поверьте, не продвинулся ни на шаг.

В порыве гнева, частично вызванного заметным безразличием говорившего, д’Ормессон ударил кулаком по столу. Он был единственным, кто смирился с происходящим и даже начал получать удовольствие от предчувствия необычного задания.

— Таким образом, — воскликнул он, — мы никогда ничего не добьемся! Чего мы хотим от этих строчек, от обрывков слов, когда даже неизвестно точно, принадлежат ли они к одному тексту. Нам нужны факты, следы, указания, а не предположения!

Своими словами д’Ормессон задел луврского профессора. Миллекан достал из кармашка жилета очки с круглыми с золотой окантовкой стеклами, надел их изящным движением, попросил передать ему лист с надписями и начал тоном докладчика:

— Господа, настоящие отрывки, без сомнения, являются фрагментами единого текста, выбитого на базальтовой плите, обломки которой были обнаружены в Египте, Париже и Берлине. Фрагменты, находившиеся в Египте и Берлине, идеально дополняют друг друг а, в тексте нет пропусков, что подтверждает их единое происхождение. Элемент, находившийся в Лувре, не соотносится с текстом первых двух обломков непосредственно, однако, если вы обратите внимание на расположение строк, у вас не останется сомнений в едином происхождении фрагментов текста. Кроме того, размер шрифта, глубина букв и их написание подтверждают, что все это — составные части одного текста. Гладкие левый и нижний края последнего фрагмента свидетельствует о том, что это край плиты.

— Пустая болтовня! — прервал профессор д’Ормессон своего парижского коллегу. — Допустим, что вы правы. Я согласен. И все же вы должны признать, что эти три текста гроша ломаного не стоят, пока в наших руках не окажутся недостающие части плиты. А мы ведь даже не знаем, один ли это обломок или их множество. Они могут покоиться в песках Египта или пылиться в магазине где-нибудь в Европе.

Миллекан пожал плечами и развел руками. Начало было не лучшим, он признавал это. Археология могла опьянять, как опиум, и возбуждать, как шампанское, но могла быть и сухой, как высушенная кожа. Но разве не в этом крылась прелесть их задания?

В караван-сарае, находящемся на расстоянии мили на юго-восток от Асуана Нагиб эк-Касар в условленный день принял пять ящиков специй из Судана. Климат, жара и тысячи огромных черных мух, с особым удовольствием облеплявших глаза, нос и губы, делали короткое пребывание невыносимым, и Нагиб поторопился найти упряжку мулов, которые бы отвезли груз к причалу.

Старый феллах с темным морщинистым лицом пообещал исполнить работу за вознаграждение в пятьдесят пиастров. Сумма была огромная, но Нагиб думал лишь об одном — исчезнуть из проклятого места. Последние дни он жил в страхе.

Последнюю ночь он провел в дешевом отеле «Абталь эль-Тахир», окна его комнаты были забиты досками, чтобы защитить постояльца от жары; живописный отель «Катаракт» с красными балконами был, во-первых, дорог, во-вторых, населен англичанами. Но и в «Абталь эль-Тахир» их было ненамного меньше, и в постоянном страхе быть опознанным Нагиб рано забирался в свою комнатку, спал же мало и беспокойно. Страх и ненависть жили в его душе. Британцы заняли все чудесные уголки страны, египтяне же все ждали данного перед началом войны обещания — вернуть им их страну.

Старик молча шел возле повозки, Нагиб же ехал на ней, укрыв голову платком от палящего солнца. Было бы счастьем, пришло ему в голову, достичь цели вместе с грузом. Нагиб только сейчас понял, на что он согласился — почти у каждой дорожной развилки стояли полицейские, зачастую вместе с британскими солдатами.

И не было ничего странного в том, что Нагиб, погруженный в раздумья, ни разу не взглянул на красоты пейзажа. На скалы цвета охры, величественно, как слоны, возвышавшиеся над песками пустыни и сгрудившиеся у берега Нила, как звери, пришедшие на водопой. На пальмы, качавшиеся под порывами жаркого ветра пустыни, стоя поодиночке, словно не терпели возле себя соперниц, и изгибавшиеся, как танцовщицы.

Непонимание того, почему Али ибн аль-Хуссейн не забрал груз сам, почему он поручил это ему и Омару, о которых ничего не знал, а следовательно, и доверять им не должен был, вселяло тревогу в сердце Нагиба. Он смотрел на ящики. Они были сколочены из нетесаных досок, схвачены полосками жести, на крышках виднелась арабская надпись «Хартум-Каир». Нагиб чувствовал себя не в своей тарелке, не зная, что находится в ящиках; и чем больше он раздумывал об опасности предприятия, тем более усиливались его сомнения в том, что вез он действительно специи, и росла уверенность, что в ящиках нечто таинственное, запретное. Однажды его обвинили в преступлении, которого он не совершал, похоже, он вновь попал в ловушку.

Нагиб подскочил от неожиданности, когда старик остановил повозку резким окриком «Эээйя». Портовый служащий в тюрбане и с повязкой на глазу помог разгрузить повозку, сообщил, что отправление задержится до поздней ночи, и спросил, куда направляется Нагиб с грузом.