Солт, элегантный мужчина под пятьдесят лет, всегда носивший сшитую по фигуре форму и усы и похожий на лондонского денди, был старым лисом, умевшим обращаться с солдатами. Сын валлийского книготорговца, он должен был стать священником согласно желанию отца, но, в восемнадцать лет оказавшись перед выбором, он предпочел сутане военную форму. Его отметки в кадетской школе были удовлетворительными или даже плохими, но Роберт с самого начала прорывался вперед за счет отваги и жесткости. Поскольку драки выигрываются не головой, а кулаками, а также из-за того, что не был замешан ни в одну любовную историю или уличен в склонности к ирландскому виски, — каковые грешки часто встречались среди солдат, — он сделал потрясающую карьеру. В девятнадцать лет он участвовал в проигранной битве против Гордона в Хартуме, позже под руководством лорда Киченера добился большого успеха в качестве командира части и достиг бы невероятных высот, если бы не загадочная болезнь, не знакомая ни одному из наблюдавших его врачей. Два месяца Солт, лежа в жару, не мог подняться на ноги. Медикаменты не помогали. Когда он несколько оправился — о выздоровлении и речи быть не могло, — Роберт Солт стал другим человеком. Виски и женщины стали основным содержанием его жизни, но более всего его влекла игра. При любой возможности он брался за карты, и его долги в казино и у собственных солдат во много раз превышали его жалованье. Солт добровольно вызвался работать в египетском рабочем корпусе, но назначение это скорее было шагом назад, более того, оно означало конец карьеры Роберта Солта.

Солт прокричал свою речь до конца и приказал тем, кто умеет читать и писать, выйти вперед. Таковых нашлось сотни две. Затем он спросил, кто из вышедших настолько хорошо владеет английским языком, что смог бы передавать рабочим приказы.

Омар вызвался.

— Как тебя зовут?

— Омар Мусса, сэр.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать, сэр, — солгал Омар.

Полковник обошел юношу, смерил его взглядом, щелкнул себя кнутом по руке и спросил:

— Школа?

— Нет, сэр. — И, встретив удивленный взгляд полковника, пояснил: — Я четыре года работал у английского профессора. Его призвали в армию его величества, сэр.

Омар стоял прямо, руки по швам, будто на нем были не свободные одежды его народа, а британская форма, подняв подбородок, как и следовало солдату — или, скорее, как по его мнению следовало солдату, — и не двинулся с места и тогда, когда Солт, обернувшись к остальным, повторил вопрос.

Еще около двадцати человек умели читать, писать и знали английский язык. Из них у одного вместо ноги был протез, еще один мог передвигаться, лишь опираясь на палку. Солт отмахнулся от них, как от надоедливых мух.

В то время как остальные расходились по палаткам, ища в них укрытия от песчаной бури, Солт задержал выбранных и разъяснил им их обязанности в качестве помощников, правила дисциплины и подчеркнул, что и в рабочем лагере для солдат его величества сохраняется обязанность отдавать честь.

Буря завывала и билась о стенки палаток, на плацу хлопали флаги, и Омар чувствовал, как на зубах скрипит песок.

— Стоять смирно! — взревел Солт, пытаясь перекричать бурю, заметив, как один из солдат пошевелился. Затем, испытывая определенные затруднения, он прочел помощникам распорядок, который те должны были донести до солдат. Четырнадцать пунктов, регулировавших жизнь и работу в лагере, и причитающиеся часовым шаги и удары палкой.

Тучи песка с невероятной скоростью оседали на коже, причиняя боль, и Омар пожалел, что признался в своих способностях. Он чувствовал, как его лицо краснеет, а глаза слезятся так, что он теперь видел лишь смутные очертания упрямого полковника. В какой-то момент ему захотелось с криком броситься на англичанина и ударить его в лицо, чтобы положить конец царившему безумию, но разум победил, и Омар решил не доставлять полковнику такой радости. Тот стоял перед египтянами, и лицо его выражало надменное чувство превосходства, постепенно превращавшееся в садистскую усмешку. Казалось, он только и ждал, пока кто-нибудь сдастся.

Солт, как безумный, размахивал кнутом, чтобы придать значимость своим словам, он явно любовался своей ролью героя, противостоящего даже песчаной буре над Синаем.

Но Аллах карает высокомерных. Внезапно произошло то, чего никто не ожидал: голос полковника стал постепенно стихать, слова сменились невнятными хрипами, и, как дерево, долго противостоявшее ветрам и, наконец, уступившее им, полковник упал на землю. Офицеры отнесли его в палатку.

На следующий день буря так и не утихла. Рабочие бастовали, сидя в палатках, так как еда не могла быть доставлена в лагерь из-за погоды. В их распоряжении оказались лишь вода и вареный рис, да и того но миске на человека в сутки, что не поднимало их дух. Люди без дела лежали по палаткам, разговаривали или пытались заснуть. Омар, забившись в свой дальний угол, изучал выданные ему планы. Остальные рабочие невзлюбили его: ведь он, самый молодой, получил право отдавать им приказы. И более всех его ненавидел Хафиз, худой старик, Омар чувствовал ненависть в его глазах, когда тот подолгу смотрел на него.

Через день буря стихла, и от порта в лагерь потянулась бесконечная череда тележек и повозок, везших шпалы и рельсы. Британские инженеры начали с вбивания свай по пути будущей железной дороги. Раздача рабочих инструментов — лопат, кирок, корзин — произошла позже из-за того, что складская палатка была наполовину занесена песком. Полковник Солт вновь пришел в себя и отдавал распоряжения офицерам, которые передавали приказания своим помощникам, которые, в свою очередь, переводили их рабочим. В принудительном порядке египтяне были поделены на группы по триста человек.

Омар служил у офицера по фамилии Кларендон, которого сослуживцы, ленившиеся произносить длинное имя, называли просто Клэр. Он был сыном фермера из Шрузбери, разводившего овец, скорее авантюристом, нежели солдатом, что успел доказать в Индии. Клэр дал задание на день, Омар перевел его на арабский. Дневная норма на одного человека составляла один кубометр; машины использовались только на особо трудно обрабатываемых участках. По расчетам британцев, в день должна была быть уложена миля путей. Первая выплата зарплаты должна была осуществиться после прокладки семи миль рельсов. С криками египтяне принялись за работу, но уже через несколько часов Омар заметил, что, как ни бились его рабочие, молотя вокруг себя лопатами, насыпь на отведенном участке не увеличивалась, потому что люди не были обучены обращению с этим инструментом. Все, что набирали на лопату, они рассыпали, не донеся до цели.

Омар побежал к складу и попросил предоставить ему 150 корзин, в чем ему было отказано: каждой части рабочих предназначалось тридцать корзин. Через десять часов безостановочной работы египтянам не удалось выполнить и половины дневной нормы. Выполнение работ в намеченный срок оказалось под угрозой.

Полковник Солт созвал офицеров и помощников на экстренное заседание; он бушевал, называл офицеров безмозглым сбродом, а рабочих — ленивым скотом и заявил, что высечет каждого, не выполняющего норму.

— Сэр! — Омар выступил вперед. — Разрешите сделать замечание.

Солт подошел к нему, привычно помахивая кнутом.

— Сэр! — начал Омар. — Я наблюдал за рабочими, они не могут быстрее работать…

— Ах, не могут, не могут! — Солт злобно рассмеялся. — Я заставлю работать этих лентяев!

— Нет, — настаивал на своем Омар, — египтяне не привыкли копать лопатой. Я знаю это по опыту археологических раскопок Дайте людям корзины — широкие плоские корзины, в которые они смогут руками сгребать песок, и они будут работать вдвое быстрее.

Полковник Солт посмотрел на Омара. Предложение его звучало несколько странно, однако логично. После непродолжительных сомнений он спросил:

— Если считать, что ты прав, сколько нам понадобится корзин?

— Пятнадцать тысяч, как минимум. По корзине на двух рабочих.