Метров двадцать было до пулемёта, когда я кинул в него гранату. Кидая вторую, почувствовал удар по боку и сразу же кровь, полившуюся изо рта. Сначала мне показалось, что это слюни текут, я подумал: чего это они текут? Провёл по губам пальцем и увидел кровь! Пуля пробила грудь и вышла в бедро.

Назад я полз по тому же пути, что и туда, — через бугорок. Но Моргая возле бугорка уже не было. Посмотреть вокруг мне не удалось: пули прижали меня к земле, я сполз в воронку. В этой воронке лежало несколько трупов наших бойцов. Моргая среди них я не нашёл.

Во фляжке одного убитого оказалось немного водки. Я омылся водкой, и мне стало легче, хотел выглянуть, посмотреть — не видно ли где Моргая, но выглянуть невозможно было: шапку, которую я приподнял на палке, пробило несколько пуль.

До вечера пришлось пролежать в воронке. В темноте приползли санитары с носилками. Меня доставили в санбат, помещавшийся в насадке седьмой печи, а утром с площадки, очищенной на берегу Волги, отправили на самолёте У-2 в Ленинск.

Может быть, и Моргая тоже подобрали, отправили на самолёте в госпиталь, куда-нибудь ещё дальше в тыл, — в Ленинске я его не встречал. А может быть, и погиб. Жаль очень: почти перед победой.

Больше суток работали мы, переправляя раненых. Ночью нам приказали отдохнуть. Добрались до блиндажа и в изнеможении повалились на землю. Только теперь почувствовали, как устали: ломило затекшие руки, горло пересохло, хотелось пить, но трудно было подняться. Некоторые сразу же заснули. Но не прошло и несколько минут, как в блиндаж торопливо вошёл полковник. Он потребовал к себе секретаря райкома комсомола. Я поднялась.

— Товарищи, нам нужна ваша помощь, — сказал полковник. — Наши бойцы грудью стали против танков. Много раненых на поле боя. Санитары вышли из строя.

Всё было ясно. Ребята поднялись, взяли сумки; некоторые потягивались, борясь со сном.

Полковник внимательно обвёл нас всех взглядом, помолчал, а потом сказал:

— Работа трудная и опасная, товарищи; но речь идёт о сохранении жизни защитников Родины.

— У нас хватит сил с честью выполнить ваше поручение, товарищ полковник, — ответила я за всех присутствующих.

Мы снова пошли на поле боя: вытаскивали раненых, переносили их в укрытия, а потом отправляли в госпиталь.

Это было в день наступления. Тогда наш тракторозаводской райком комсомола находился рядом с воинскими частями на обрыве Волги.

Посёлки Спартановка и Рынок были уже освобождены от немцев. В этих сожжённых посёлках жители ютились в полуразрушенных подвалах — мёрзли, голодали, с трудом двигались.

Среди жителей были и дети. Мы собрали их всех вместе и поселили в блиндажах, недалеко от берега. Здесь они были сравнительно в безопасности. Неподалёку, в разбитом подвале (другого помещения поблизости не было) мы отремонтировали уголок и назвали его «Домом молодёжи». Толстые стены защищали от пуль, от осколков. Тогда это помещение казалось нам настоящим дворцом. Здесь мы решили под новогоднюю ночь устроить традиционную ёлку — настоящую, весёлую, с подарками; как до войны.

Кто-то из бойцов сказал, что видел в Латашинском саду две целехонькие ёлки.

Сад был близок, но чтобы попасть туда, надо было проползти мимо немцев. Под вечер с двумя комсомольцами мы отправились к линии фронта. Вот и сад — голый, почерневший, изрытый воронками. Здесь год назад в зимние каникулы устраивались игры для школьников и лыжные прогулки.

Ёлки мы отыскали сразу; целёхонькие, они и без всяких украшений выглядели нарядно. Но нас выследил немецкий снайпер. Стоило чуть приподняться, пули ложились рядом. Возвращаться же обратно без ёлок — нельзя. Хорошо, что захватили с собой верёвки. Они помогли. Мы начали набрасывать петли на ветки и обламывать их. Наломали много веток, собрали и — скорее обратно.

Крепко связали между собой веточки, сделали деревянную подставку, и получилась настоящая ёлка. Тогда казалась она нам чудесной. Дуся Кострина испекла много пряников. Они были крохотные, но очень аппетитные.

Долго мы ломали голову: чем же нам украсить ёлку. Игрушек не было никаких. И тут нам помогли бойцы. Из обрезков бумаги и лоскутков смастерили фигурки животных. В гильзы патронов были вставлены деревянные палочки с надетыми на них бумажными фигурками. На одной такой фигурке ясно виднелся петушиный гребешок, но за неимением красного он был выкрашен в зелёный цвет и украшал голову не то утки, не то носорога. Курица имела три ноги и петушиный хвост. Оранжевый пудель довольствовался одной ногой зелёного цвета. Этот пудель был сделан из толстого шинельного сукна.

Так общими усилиями мы убрали ёлку и поставили её в центре подвала. По окопам, тянувшимся к «Дому молодёжи», по ходам сообщений патрули провожали маленьких сталинградцев, которые уже несколько месяцев жили под огнём.

Ребята входили в подвал и не верили своим глазам. Елка! У многих на глазёнках выступили слёзы. Завели патефон, и это тогда всех поразило. Ведь и детишки и взрослые уже отвыкли от музыки. Запели. Вначале дети сидели поражённые, — смотрели то на ёлку, то по сторонам. Но потом освоились и все вместе в этом подвале у новогодней елки спели «Интернационал».

За этот вечер мы по-настоящему сдружились с детворой. Старшие дети скоро стали нашими помощниками. В развалинах они собирали разные вещи: электрические провода, ролики, выключатели, гвозди, лопаты… Всё это могло пригодиться. Пионеры помогали воинским частям подвозить воду, поили лошадей.

Наш завод был в руках немцев, а уже на небольшой освобождённой территории района начиналась жизнь. Строились мосты, оборудовалась баня, рыбаки готовили сети.

Когда замёрзла Волга, я несколько раз переходила с одного берега на другой. Наконец, я попала в свой район — туда, где в оврагах и балках, на небольшой территории, не занятой немцами, под непрерывным огнём, оставались еще наши жители.

С группой бойцов МПВО мы переправлялись на правый берег по льду ползком у завода «Красный Октябрь», а оттуда перебрались к третьей группе Нефтесиндиката.

Здесь невдалеке друг от друга были расположены штабы Чуйкова и Родимцева.

Первым делом я явилась в комендатуру штаба 62-й армии.

Военный комендант товарищ Шевченко повёл меня в полуразрушенный домик, врытый в землю.

Вот как произошло мое знакомство с генералом Чуйковым.

— Кто же это додумался вас сюда прислать? — слегка улыбаясь, спросил он.

— Я председатель райисполкома, — ответила я.

— А какую вы работу будете проводить?

— У вас в блиндажах живут жители нашего района, — сказала я.

— Да. Вы бы детворе сахару привезли.

— Вот этого нет.

— Где же мне вас поместить? С артиллеристами или со связистами? — спросил он.

— Всё равно, — ответила я.

— Ну, хорошо, идите к Родимцеву.

Военные товарищи вначале никак не могли понять, зачем мы приехали и что будем делать тут. Но так или иначе всюду встречали нас гостеприимно и с большим радушием — не как гостей, а как хозяев этих мест.

Я ходила из блиндажа в блиндаж, брала на учёт всех жителей, которые жили вместе с бойцами. У Тагиевского взвоза, в будке стрелочника, я встретила мать и дочь Дегтярёвых. По всему было видно, что они уже привыкли к боевой обстановке. Здесь же я впервые узнала об Александре Черкасовой, которая вместе с другими женщинами и детьми во время боев жила на одном из южных склонов Мамаева кургана. Всего за несколько дней мы взяли на учёт в своем районе семьдесят семей, живших в самом пекле войны вместе с солдатами. И каждый день, через овраг, который был как бы границей, переползали новые люди, спасавшиеся из немецкой неволи.

Мне приходилось часто посещать госпиталь, помещавшийся здесь же на берегу, в туннеле дамбы, по которой проходит железная дорога. Внутри дамбы, в четыре яруса, были сооружены нары. В земляное дно туннеля вбиты сваи, на них положены доски. Под полом протекала вода. Здесь лечились от ран защитники Мамаева кургана. Прямо из туннеля они снова шли в бой. Среди бойцов в этом госпитале были и мирные жители. Я сама направила сюда несколько человек, нуждавшихся в срочной медицинской помощи. Уже потом их удалось переправить на левый берег Волги.