— А ты откуда такой орёл?

— С Украины, — отвечает Моргай. — Мы — эвакуированные. — Он всегда так говорил: «Мы — эвакуированные», как будто опомниться не мог от эвакуации. Генерал засмеялся и сказал:

— Бегите все к водокачке, к разведчикам, проводите их на мартены и выбейте немцев, а то они еще укрепятся там.

Когда мы прибежали на водокачку, разведчики уже выскакивали из подземелья. Человек пятьдесят их было. Развернулись цепью и пошли на мартены.

— Ну, показывайте же, где вы их видели! — говорили они.

Мы, заводские, сразу почувствовали себя смелее, стали забегать вперед, высматривать из-за углов и балок, где немцы. Злость появилась: как так — в нашем цехе немцы, сейчас вот перебьем их! Моргай беспокоился за товарищей, оставшихся под печами. Торопил всех, говорил:

— Да скорее же, скорее, а то наши там остались, немцы убьют их, — а потом закричал:

— Вон немцы по насадкам ходят!

Они, должно быть, собирались уже осматривать насадки и дымоходы. Мы увидели их в нижнем пролёте цеха, под рабочей площадкой, с которой печи загружаются шихтой. Они уже не цепью шли, а кучками.

Огневая позиция сталинградцев.

Красноармейцы ударили из автоматов, и немцы рассыпались по цеху, скрылись за печами, изложницами, стали с боем отходить с новых мартенов на старые.

После этого боя осталось заводских при дивизии всего двадцать четыре человека. Почевалов был ранен, за командира я стал. Передовая наша еще несколько дней держалась за трамвайной линией в окружении. Но и немцы, прорвавшиеся на завод, тоже были в окружении, пока наши с трамвайной линии Банным оврагом не отошли к Волге.

На новых печах, начиная с восьмой печи, заняли оборону красноармейцы. А на первых печах немцы засели. Передовая проходила теперь по мартеновскому цеху между старой и новой группами. В других цехах немцы пробрались еще ближе к Волге. Командир дивизии приказал мне занять рубеж у лесопилки, окопаться на берегу, над самым обрывом.

С 25 октября держали мы оборону у лесопилки. Справа от нас был учебный батальон. Он несколько дней подряд геройски отбивался от немцев. Они всё время на него наступали, а потом увидели, что им тут не пройти, и пошли в наступление на нас, забросав минами. Мы отстреливались из одного ручного пулемёта и винтовок. Немцы шли во весь рост, но, не дойдя метров сорока-пятидесяти, залегли.

Я попросил поддержки у генерала. Он ответил:

— Держитесь, пока получим пополнение из-за Волги.

В резерве дивизии уже никого не было. Все-таки генерал прислал нам на помощь троих красноармейцев: повара и двух санитаров. Явились они из-под горы, весёлые; особенно повар — маленький, востроносенький. Он всё голову задирал — каска ему, должно быть, видеть мешала: велика была для него, крутилась на голове, как на шесте.

— Прибыл, товарищ командир, резерв главного командования. Какое будет приказание?

— Да вот, — говорю, — немцы залегли рядом. Бьём, бьём, а выбить их не можем.

Не успели мы оглянуться, как двое из этих троих — повар и санитар — поползли вперёд, быстро-быстро, к бугорку. Наши заводские высовываться стали из окопов, смотрят и не поймут, куда это ползут красноармейцы — неужели такие отчаянные, что вдвоём фрицев атаковать хотят.

Не пришли нам генерал этих смельчаков, не знаю, что бы мы делали. Очень помогли — доползли до бугра и закидали немцев гранатами. Немцы отступили и пошли в атаку левее, на полк майора Мазного.

Майор просил у генерала поддержки. Генерал приказывает мне:

— Поддержите соседа слева, подкиньте ему шесть своих заводских. У меня к этому времени еще четверо выбыло из строя. Каменщика бригадира Ильюшина тяжело ранило. Любили его очень рабочие, говорили:

— Вот это чистейшей воды коммунист!

Пока мы ждали пополнения с левого берега, разные были разговоры. Некоторые думали, что погибнем мы все до одного, так и не дождавшись поддержки. Ильюшин говорил:

— Чего вы, ребята, скисли? Неужели думаете, что вам тяжелее всех? Когда погрузили Ильюшина ночью на наш заводской катерок «Сталь», прощаясь, он сказал каменщику Крюкову:

— Бейтесь, ребята, не отступайте, дотерпите как-нибудь до поддержки, оправдайте надежду товарища Сталина.

В эту же ночь прибыло в дивизию большое пополнение, и нас отправили на левый берег для обмундирования. Мы все еще ходили в гражданском. Красноармейцы спрашивали:

— Что это за народ ходит на передовой — в кепках, пиджаках, а с оружием?

Нас часто задерживали, документы проверяли, в штаб водили для выяснения личности. Генералу надоело это, и он сказал:

— Пора, наконец, обмундировать их по-гвардейски.

5 октября по приказу командования Сталинградского фронта наш рабочий отряд Баррикадного района был передан в дивизию, которой командовал полковник Леонтий Николаевич Гуртьев.

Ночью часа в два, вместе с комиссаром отряда товарищем Ченцовым, секретарем партбюро одного из цехов нашего завода, я пробирался по берегу Волги в штаб дивизии, который был расположен в одном из оврагов между заводами «Баррикады» и СТЗ, у шлаковой свалки.

То и дело нас останавливали приглушенным криком: «Стой! Кто идёт?» — и только после проверки документов пропускали дальше.

По узким, крутым тропкам на верх оврага подымались бойцы и пропадали в темноте.

У входа в блиндаж штаба дивизии, закрытого плащ-палаткой, мы доложили о себе дежурному командиру. Ждать пришлось недолго. Полковник Гуртьев и его комиссар приняли нас очень тепло. Мы доложили о том, чем располагаем и как воюем. Наш отряд до этого был подчинён военному коменданту района; сначала мы несли патрульную службу, ловили шпионов и диверсантов; наш строительный взвод возводил переправы, строил противотанковые заграждения. С первых чисел октября мы дрались с немцами, наступавшими на Верхний посёлок. В этих боях мы понесли большие потери: из всего отряда осталось человек семьдесят пять — восемьдесят.

Полковник Гуртьев подробно расспросил нас о заводе. Узнав, что я работал заместителем главного конструктора и до войны окончил Артиллерийскую академию имени Дзержинского, он сделал небольшую паузу, посмотрел на нас, а потом сказал:

— Это хорошо, что среди вас, гражданских, много людей, которые проходили военную службу и знают военное дело. — И тут же он стал рассказывать нам, как два полка остановили немцев, рвавшихся к Волге. Эти полки понесли очень тяжелые потери, но поставленную задачу выполнили.

— Я надеюсь, что рабочие будут драться не хуже моих сибиряков. Передайте это рабочим, нашим новым бойцам, — сказал он.

Полковник включил нас в состав роты лейтенанта Бурлакова. За нами сохранялось название Рабочего отряда.

В это время наш отряд с боем отходил с Верхнего посёлка на территорию завода. Утром все бойцы собрались на заводе. От него оставались уже только полуразрушенные стены.

Мы шли по заводскому двору и вспоминали тех, кого уже не было вместе с нами. Здесь погиб молодой инженер Петр Денисович Борозна, заместитель начальника сборочного цеха. До последнего своего часа он собирал и отправлял на фронт боевое оружие. Отсюда наши баррикадцы уходили на фронт в составе орудийных расчётов.

В железнодорожном тупике стояла батарея морских орудий дальнего действия. Из этих пушек моряки Волжской флотилии вместе с нашими рабочими вели огонь по немцам, и теперь эта батарея стояла тут же, но она была уже разбита немецкой авиацией.

Я доложил о прибытии нашего отряда командиру роты, старшему лейтенанту Бурлакову. Он сам был сталинградцем: до войны работал директором МТС, с первых дней обороны Сталинграда сражался в рядах войск НКВД. Его рота недавно была передана в дивизию Гуртьева.

Бурлаков приказал нам проделать бойницы в железобетонном заводском заборе. В любую минуту со стороны «Красного Октября» и с Верхнего посёлка могли появиться немецкие танки.