Наступили ужасные морозы, особенно сильные ночью. Тринадцатого января температура упала до минус тридцати четырех градусов по Цельсию. В Корее такие голода — редкое явление.

Спать приходилось прямо в окопах. Завернувшись в солдатские одеяла, большую часть ночи мы безуспешно пытались согреться. Изматывала нас и ночная караульная служба. Поэтому мы старались отсыпаться днем. Ко всем нашим несчастьям теперь прибавилось еще одно — солдаты не выдерживали морозов и заболевали воспалением легких. Но случаев обморожения почти не было: спасала добротная обувь и тщательный уход за ногами.

Вскоре корейская Народная армия развернула интенсивное наступление на восточном участке фронта. Она наступала западнее наших позиций. Мы переживали напряженные минуты, ожидая начала наступления китайских войск, которые стояли перед нами. Наша задача состояла в том, чтобы как можно дольше одерживать их, а затем быстро отойти.

Китайцы стойко переносили морозы, хотя, должно быть, ужасно страдали от них. Лишь у немногих были одеяла, а костров они не разводили, чтобы не демаскировать своих позиций. Обогревались китайцы в пещерах и землянках, отрытых в склонах холмов, где разжигали древесный уголь. Не у всех была теплая одежда и обувь. Опасность обморожения угрожала им больше, чем нам, но они отличались необыкновенной выносливостью. Все же мы не раз находили трупы замерзших китайских солдат — им выпали на долю суровые испытания, но никакие невзгоды не могли их сломить. Да, это были мужественные, неустрашимые воины. Сказать так — значит только воздать им должное.

Разведка болтала об упадке морального и боевого духа противника, но мы ничего подобного не замечали. Китайские войска и корейская Народная армия дали нам хороший урок ведения войны в зимних условиях. Днем их части не производили никаких передвижений, а в ночные часы совершали форсированные марши по горам. Китайцы не останавливались в крупных городах, а держались в горах. Во время воздушных налетав они маскировались в снегу с помощью белых полотнищ. Наши летчики подолгу кружили, тщетно разыскивая их.

В боях китайцы демонстрировали превосходную дисциплину. Подкравшись вплотную к нашим позициям, они могли часами лежать в снегу, чтобы с рассветом внезапно броситься в атаку. Даже видавшие виды английские солдаты не могли не восхищаться стойкостью и упорством этих людей.

В одном письме домой я писал о событиях последних нескольких недель: «Англичанам всегда приходится вести арьергардные бои, так как янки не обучены отступать организованно. Возможно, в их учебных программах будущего года это будет предусмотрено. В районе Чанчжинского водохранилища янки угодили в ад кромешный… Макартур пытался преуменьшить потери американцев, заявив, что они не превышают обычных. Но на самом деле потери американцев были огромны, и напрасно он старается их скрыть. Сейчас корейская Народная армия просачивается сквозь наши позиции, но ослабила натиск на восточном фланге. Из этого я заключаю, что противник сосредоточивается на западном побережье, готовя крупный прорыв. Лично я считаю, что нам остается только поскорее убраться из Кореи, а пусанский периметр использовать для прикрытия отхода. Разумеется, это означало бы признать полный провал кампании, предпринятой под флагом ООН. Впрочем, допустим даже, что мы выберемся отсюда, все равно будущим летом война может возобновиться, если не будет принято никаких мер для ее предупреждения. Под Сеулом больше всего досталось 29-й бригаде. Потом пришлось даже отвести ее в тыл для переформирования. Мы же отделались сравнительно легко, хотя нам пришлось удерживать позиции, пока не ушли все янки. Они не имеют ни малейшего представления о том, что нужно делать при отступлении, — просто вскакивают в машины и удирают».

Так относился к корейской войне не только я, но и большая часть английских солдат.

В Чидоне я близко познакомился с некоторыми нашими переводчиками-корейцами. Они согласились работать у нас скорее для изучения английского языка, чем ради целей, во имя которых нас послали воевать. Они считали, что эта война ни к чему хорошему не приведет и что необходимо закончить ее как можно скорее.

Они не понимали, зачем нам эта война, и еще меньше понимали, почему к ним относятся, как к дикарям и презрительно называют «гуками». Не могли они также понять, почему наши солдаты, настойчиво подчеркивая свое «превосходство», в то же время грабили все, что попадалось им под руку, издевались над населением, разоряли страну.

Все наши переводчики получили образование, которое в Англии считается вполне приличным. Они окончили колледжи или университеты и разбирались в политической обстановке. К сожалению, их не очень интересовали проблемы международной политики. А ведь только при условии, что молодая интеллигенция интересуется судьбами страны, можно достичь определенных результатов. Наши переводчики искренне беспокоились о благополучии своей страны и своего народа, но рассматривали это только с одной точки зрения: их глубоко огорчала пропасть, разделяющая народ Кореи, и они мечтали прежде всего об объединении и независимости своей родины.

Они были против иностранной интервенции, от которой достаточно пострадали во время японской оккупации. Они считали раскол Кореи трагедией всего народа. Хотя все наши переводчики, кроме одного, были из Южной Кореи, они мечтали прежде всего об объединении своей страны любыми средствами.

Один наш переводчик до войны жил в Северной Корее. Захваченный водоворотом войны, он очутился на юге вместе с беженцами. Он был очень молод, и если бы этот юноша остался в Северной Корее, он, несомненно, вступил бы в ряды корейской Народной армии.

Страна распалась на два враждебных лагеря — армия Ли Сын Мана на юге и корейская Народная армия на севере, но трудно себе представить, чтобы образ мыслей людей, живущих в разных частях Кореи, настолько отличался, как это пытаются представить. Я твердо убежден, что не будь Корея разделена, не было бы и причины для гражданской войны. Все корейцы, особенно молодежь, патриоты своей родины. Какой бы идеологии они не придерживались, их главное желание — видеть Корею единой и независимой.

Я не раз имел возможность обсуждать эти вопросы со своими корейскими друзьями, горю и страданиям которых я искренне сочувствовал. Мне было бы очень приятно познакомиться и с другими корейцами, жителями различных районов страны, но нас непрерывно перебрасывали с места на место, и потому я коротко знал только тех корейцев-переводчиков, которые служили у нас.

При каждом удобном случае я беседовал с крестьянами на Севере и Юге Кореи. Правда, корейский язык так труден, что мне приходилось обращаться к услугам переводчиков. Я убедился, что корейцы — миролюбивые, хорошие, добрые люди, если обращаться с ними по-человечески. Они ненавидят войну, и поведение оккупационных войск вызывает у них негодование. Хотя из страха перед жестокими репрессиями они опасались открыто проявлять свою ненависть и презрение к оккупантам, я видел, как эти чувства росли и крепли в их сознании.

Вместе с переводчиками я проводил долгие вечера в домах корейских крестьян, беседуя с ними. Настроены они были весьма патриотично и готовы были отдать все силы за счастье своей родины.

Если бы иностранные державы не вмешивались в жизнь Кореи, народ этой страны мог бы добиться больших успехов в своем развитии.

Когда в других странах происходили крупные общественно-экономические сдвиги, японцы, хозяйничавшие тогда в стране, всячески стремились задержать ее развитие. После изгнания японцев из Кореи в ее жизнь вмешался белый человек. Но невозможно приостановить развитие одной страны, когда другие, окружающие ее государства растут и развиваются. Иначе неизбежны события, подобные тем, которые происходят сейчас в Азии.

Все это я понял, ближе познакомившись с народами Азии. И это следовало бы понять каждому. Когда я был в Корее, эти мысли постепенно, но прочно овладевали моим сознанием. Я благодарен корейским друзьям — они помогли мне разобраться в обстановке. Они неплохо говорили по-английски, а я делал робкие попытки изучить хотя бы немного корейский язык.