Он доверял Малфою порой даже больше, чем самому себе. Эта мысль больше не казалось пугающей или дикой. Он просто доверял ему, человеку, который за одну ночь умудрился сказать ему больше правды, чем весь Орден Феникса, вместе взятый, за последний год. Даже то, что Малфой недоговаривал, не выглядело неискренним. В конце концов, каждый имеет право оставлять что-то при себе.

Хотя это что-то Драко беспокоило — и сильно. Гарри почти физически ощущал, как нарастает с каждым днем тщательно скрываемая тревога слизеринца. И, одновременно с ней — боль. Они всегда чувствовались, как мощная волна, когда Малфой входил в дуэльный зал, но почти сразу затихали. Гарри решил, что, возможно, погружаясь в изматывающие тренировки, Драко легче не думать о том, что его так мучает, и не пытался тормошить его расспросами. Захочет — сам поделится. Это его личное право.

Смириться с тем, что у каждого из них своя жизнь, оказалось тоже на удивление легко. Сейчас Гарри уже недоумевал, вспоминая, как они всегда делились всем с Роном и Гермионой, стремясь быть в курсе дел и событий друг друга. Может, именно поэтому теперь им так сложно оставаться хотя бы приятелями? Близость несовместима с ложью. А они лгали ему, и это разрушило все так основательно, что теперь уже казалось странным снова доверять им хоть в чем-то.

Гарри не ждал от Малфоя близости. Она между ними просто была, как нечто естественное, и не зависела от того, как много они друг о друге знают. Хотя узнавать было интересно и важно, и они расспрашивали друг друга о привычках, о прошлом — или просто обменивались мнениями по любому поводу.

Малфой был птицей из другого неба. Для Гарри было почти шоком понять — еще тогда, в первую ночь, в башне — что мир Драко, живя по иным законам и взращивая совершенно иных личностей, тоже может быть не противоречивым и обоснованным. Не все в нем казалось Гарри близким, но где-то в глубине души уже шевелилось не самое приятное понимание, что не бывает плохих или хороших миров. Бывают только похожие или не очень друг на друга люди.

Ценности — понятие относительное, горько усмехался он сам себе. Гриффиндорцев воспитывали быть честными, отважными и безбашенными. Слизеринцев — осторожными, практичными и живучими. Хаффлпаффцев, например — добрыми, отзывчивыми и терпеливыми. Что есть — хуже или лучше? Весь вопрос в том, для чего именно. И слизеринцы не плохие, они просто другие. Хотя, если уж совсем не врать, сейчас Гарри вовсе не казалось, что те, с кем он проводит вечера в гостиной, близки ему по духу. Они такие же ограниченные, так же уперты в свои принципы, как и те, кого они ненавидят.

Эта мысль была страшнее всего, и Гарри еще только начинал осторожно привыкать к ней. О том, что нет, пожалуй, четкого разделения — где добро, а где зло. Именно об этом пытался заставить его подумать Малфой тогда, в башне. И именно это так раздражало и бесило его весь последний год, а он злился — вместо того, чтобы просто сесть и попробовать самому разобраться, что хорошо, а что плохо именно для него.

А еще — понять, что такое он сам. Чего он хочет на самом деле, какой жизни и каких поступков. Сейчас ему было плевать, останется ли он один, если станет, наконец, самим собой. Открывающий каждый день в четыре часа двери дуэльного зала Малфой был слишком наглядной иллюстрацией к тому, что можно получить, просто начав делать то, что хочешь, чтобы Гарри мог чего-то бояться.

Но каждое утро, просыпаясь, он понимал, что одной вещи он все-таки боится. До истерики. До дрожи в коленках. Он боится, что однажды двери дуэльного зала не откроются, и Малфой исчезнет из его жизни так же непринужденно, как и появился в ней.

И Гарри ничего не сможет с этим сделать. Ему останется только принять это. А дальше… Дальше почему-то всегда снова приходил на ум вид с башни Астрономии. Потому что — лучше ничего, чем снова обратно. В то беспросветное отчаяние, в котором он пребывал весь последний год, и откуда Малфой так изящно вытащил его своими тонкими аристократическими пальцами.

Да и нет уже туда пути, признался он сам себе. Малфой изменил его, просто войдя в его жизнь, перевернул вверх дном все представления и принципы, и ничто теперь не сможет вернуть умершего в ту ночь Гарри Поттера.

Гарри ни разу не пожалел о случившемся. Казалось глупым жалеть хоть о чем-то, когда Малфой был рядом и так заразительно улыбался, глядя ему в глаза из-под светлой челки. В такие минуты хотелось только одного — чтобы это никогда не закончилось. И еще очень удивляло — как он мог все эти годы думать, что искренне смеющийся Малфой — существо, в природе не встречающееся?

* * *

— Поттер, — сказал Драко, садясь напротив Гарри на подоконник. — Ты сегодня подозрительно задумчив.

— Мысли одолевают, — ответил Гарри, отворачиваясь и прижимаясь лбом к стеклу.

— По поводу или так? — Драко сцепил пальцы в замок, обхватив ими одно колено.

— Так… наверное. Думаю, что каникулы заканчиваются, нам придется, видимо, сократить тренировки.

— Не можешь придумать повода от меня сбежать?— усмехнулся Малфой.

Гарри фыркнул.

— Скорее уж, не могу придумать, как избежать выпускных экзаменов, — сказал он.

— А что ты собираешься делать после выпуска? — спросил Драко. — Такого, чтобы беспокоиться сейчас об аттестате?

Гарри пожал плечами.

— Раньше собирался в аврорат. Сейчас даже и не знаю, если честно.

— Не знаешь, значит, плюнь, я так считаю, — без обиняков заявил Драко. — Я же не беспокоюсь.

— Очень смешно, Малфой, — приподнял бровь Гарри. — Тебе-то аттестат точно до факела — с твоими планами на будущее.

— Именно, — кивнул Драко. — Хотя отец наизнанку вывернется, если я не окажусь лучшим в выпуске Слизерина.

— Тебя так беспокоит его мнение? — спросил Гарри.

— Поттер, — Драко посмотрел на него, как на ребенка. — Вообще-то, ты мог бы уже и понять, каковы правила игры в Малфой-Меноре.

Гарри вздохнул и прикрыл глаза.

— Он всегда все делает по-своему, так? — негромко спросил он, водя пальцем по стеклу. Драко молчал. — Он хвалил тебя когда-нибудь? В детстве?

— Хочешь поговорить о моем детстве, Поттер? — Драко прислонился затылком к стене и тоже прикрыл глаза. — До десяти лет я своих родителей почти и не видел. В чистокровных семьях не принято, чтобы маленьких детей воспитывали лично. За мной присматривали эльфы, меня учили приходящие на дом учителя. А родители… Когда-то я постоянно скучал по ним. Помню, однажды… мне было, наверное, года три или четыре тогда. Я сбежал из своего крыла, вечером, и пробрался в бальный зал. У отца был прием… Там была куча народу, играла музыка. И мама, в вечернем платье.

— И что случилось?

Драко криво улыбнулся, не открывая глаз.

— Случилось первое в моей жизни Круцио, Поттер. Он даже не вышел из себя. Просто доходчиво объяснил мне, где мое место. Я наследник — и должен соответствовать своему положению. Я запомнил это.

Гарри сидел, боясь пошевелиться.

— Тогда мне казалось… Что надо просто быть лучшим. Деньги и имя — это все, что у меня было. Все, что отличало меня… от других. Ко мне все относились, как к принцу, мне внушали, что я выше всех. Я и чувствовал себя принцем… сыном короля. И всегда боялся еще раз увидеть, как губы отца произносят «Круцио». И палочку, направленную в мою сторону… — Драко горько усмехнулся. — Я все равно это видел, Поттер. Он всегда давал мне понять, что я всего лишь полуфабрикат, и единственная моя задача — вырасти во что-то, что его не разочарует. Я старался… довольно долго. Но никогда не мог стать лучшим. Лучшим для него.

— Ты же его сын, — возразил Гарри. — Он должен был тебя любить.

— Любовь, — снова усмехнулся Драко. — Поттер, ты же даже не знаешь, что означает это слово.

— Это еще почему?

— Потому что тебя никто никогда не любил, — медленно ответил Малфой. — Как и меня. Не употребляй слов, смысл которых тебе не ясен.