Зверь находился с ними два дня. По ночам он охотился, утоляя голод редкой крысой или кроликом, и возвращался перед рассветом. Днем он прятался в палатке Адалы, проходившие мимо видели лишь зеленоватый отблеск его глаз. Мало кто ходил мимо. Распространился слух о предположительной личности зверя. Кочевники верили, что проклятия передаются, как болезнь, и что любой, кто подойдет слишком близко к зараженному принцу, мог пасть жертвой того же несчастья. Сторонники Адалы умоляли ее убить или прогнать его. Ничего хорошего нельзя было ждать, держа рядом такое противоестественное существо, говорили они. Но она не обращала на них внимания.

Со своей непоколебимой маитой, Адала не боялась чудовища. Его повиновение ей доказывало, что Те, Кто Наверху намеренно прислали его к ней. В других обстоятельствах, она бы не мешкая уничтожила подобную мерзость, но он рассказал ей о своем намерении войти в Алия-Алаш, и она придержала руку. Пусть зверь, если хочет, убьет лэддэд, а затем пусть они убьют его в ответ.

Хлеб был готов. Адала достала его из кастрюли. Она влила немного воды. С шипением поднялись клубы пара. В кипящую жидкость отправились кусочки сушеной баранины. Появилась волосатая лапа, тянясь к небольшой стопке лаваша. Адала сильно стукнула по ней медным черпаком. Лапа отдернулась.

«Ты сможешь поесть, когда все будет готово», — сказала она. — «Не раньше».

Она бросила пригоршню риса в кипящий бульон, а затем накрыла кастрюлю перевернутой деревянной миской, чтобы не выпускать пар. Несмотря на огонь очага, Адала дрожала. Солнце село, и в лагерь заползала болезненная прохлада. Липкий холод каждую ночь сочился из долины. Он проникал в кости и заставлял ныть все тело, словно вымывая малейшие частицы тепла. Лишь добрый горячий огонь сдерживал могильный холод. Если холод был столь сильным здесь, у входа в долину, она могла лишь представить, насколько хуже было внутри. Возможно, это была смерть, уготованная лэддэд Теми, Кто Наверху: превратить их в трупы, пока они спали.

Когда рис был готов, Адала сняла накрывавшую миску и зачерпнула в нее скромную порцию баранины с рисом. Две буханки дополнили блюдо, и она передала его своему необычному гостю. Шоббат глубоко вдохнул пар от дымящейся миски, и облизнул губы.

«Когда ты войдешь в долину?» — спросила Адала, приступая к своей собственной скудной трапезе.

«Скоро. Жду знака».

Он говорил так каждый вечер, когда она задавала этот вопрос. На этот раз она не приняла его.

«Завтра».

Язык Шоббата перестал лакать пищу. Он посмотрел на хмурую женщину, вопросительно выгнув бровь.

«Почему… за-а-тра?» — Его звериная пасть с трудом подходила для формирования определенных звуков.

«Те, Кто Наверху учат нас быть гостеприимными три восхода солнца. После этого гость становится костью. Ты уйдешь завтра».

«Я — Шоббат!»

«Так ты сам сказал, но принц или чудовище, ты исчерпал запас гостеприимства. Уходи по собственной воле, или будешь выгнан. Выбор за тобой».

Он зарычал, обнажая свирепые клыки. Адала взяла из костра горящую ветку и ткнула ей в него. Он отпрянул. Губы изогнулись, снова пряча длинные зубы, он сдался.

«За-а-тра».

С тех пор, как зверь начал спать в ее палатке, Адала стала спать снаружи. Она раскатала спальный мешок перед палаткой и устроилась на ночь. Хотя Адала верила, что ее маита защитит ее от трусливой твари, она все равно прятала кинжал под круглой парчовой подушкой. Как всегда, дневная работа так сильно утомила ее, что она заснула, едва сомкнув веки.

Наверху незаконченной стены четверо часовых кочевников плотнее обмотали шеи шарфами и сбились в кучу. Без отгоняющего холод огня, их дежурство было мукой. У предприимчивых Вейя-Лу была следующий после огня отличный способ согреться. Из рук в руки переходила бутыль с пальмовым вином. Один из дозорных отошел, чтобы ответить на зов природы. Он успел сделать лишь несколько шагов, когда земля внезапно ушла у него из-под ног, и он рухнул со стены в сторону долины. Его товарищи рассмеялись и принялись отпускать грубые комментарии касательно его неспособности пить. Один из кочевников, сочувствовавший больше остальных, направился ему помочь. Он, пошатываясь, спустился с груды камней, зовя своего товарища по имени. Внезапно его зов прекратился.

Оставшиеся двое кочевников ждали, но пропавшие люди не появлялись. Они принялись звать своих исчезнувших товарищей.

они едва успели обменяться озадаченными взглядами, как темнота ожила. Призраки бесшумно вскарабкались по каменной пирамиде, сокрушили двоих часовых и потащили их прочь, удаляясь столь же бесшумно. После чего налетчики вновь скрылись в темноте.

С имевшимися у него силами Портиос мог проехать прямо сквозь кочевников. Большинство оставшихся людей были стариками, но хитрость больше подходила Портиосу, чем грубая сила. Он берег свою армию от любых не необходимых потерь, и скрывал от большого мира их отбытие. В противном случае, каждый доносчик и каждый болтливый путешественник между Кхуром и Квалинести распространит весть о передвижении вооруженных сил эльфов. Не требовалось быть военным гением, чтобы сделать вывод о цели такой силы. Самувал с неракцами были бы предупреждены.

Эльхана, ведя своего грифона за уздечку, присоединилась к Портиосу, ожидавшему во главе укрытой кавалерии. Он пояснил свой план.

«Мы обогнем край стены. Мы должны двигаться абсолютно бесшумно. Никто не вступает в бой, не будучи атакованным. Грифоны будут в намордниках».

«В этом нет необходимости. Я объяснила им…»

«В намордниках, Эльхана. Все они». — Он плотнее запахнул плащ и направился прочь.

Фырканье Чизы вызвало примирительное похлопывание. — «Я знаю», — пробормотала Эльхана, прижавшись лбом к пернатой шее грифона. — «Это лишь ненадолго, обещаю».

Эльхана предложила, чтобы всадники на грифонах задолго до лагеря кочевников поднялись в воздух и пролетели достаточно высоко, чтобы запах зверей не достиг кхурских пони. Портиос ответил, нет. Его лучшие лучники были среди всадников грифонов, и они могут понадобиться, если кочевники попытаются сражаться. Эльхана не стала спорить с ним, как сделала бы Львица. Она просто подождала, и Портиос предложил компромисс. Всадники на грифонах перелетят через лагерь, но лишь после того, как армия, ведя коней на поводу, безопасно пройдет мимо.

Эльфы и кони крались узкой колонной. Лагерь кочевников располагался не прямо за стеной, а на коротком расстоянии от ее незаконченного края. Из-за каменистой местности эльфам пришлось пройти намного ближе к лагерю людей, чем хотелось бы Портиосу. Какое-то время все шло хорошо; а затем внезапно заржал кхурский пони. Возможно, он почуял чужих коней, а возможно его беспокоила странная сырая атмосфера возле прохода. Портиос, стоявший в ожидании позади воинов, махнул вперед всадникам на грифонах. Один из них первой же стрелой сразил животное.

Шоббат открыл глаза. Он не выходил на охоту, пока не наступала глубокая ночь, но что-то потревожило его отдых. Он принюхался к открытому пологу палатки. Лагерь спал. Он несколько раз глубоко втянул носом. Мешали ароматы дымящегося дерева и обуглившегося мяса, но он учуял шедший от стены запах недавно пролитой крови. Не отрывая глаз от возвышавшейся темной массы, он обошел спящую Адалу и стал красться к каменной пирамиде. Запах крови становился тем сильнее, чем ближе он подходил. Его уши вертелись вперед-назад. До него донеслись звуки, звуки не из спящего лагеря кочевников: скрип кожаной сбруи, глубокое дыхание движущихся коней, и, дважды, приглушенный звон металла по металлу.

Одним прыжком он оказался на верхушке стены. Было какое-то движение на северо-западе. Сквозь проход проникала вереница темных фигур. Хотя они были завернуты в плащи и шарфы, острое звериное зрение Шоббата уловило предательское мерцание металлических доспехов. Шли эльфы. Он запрокинул голову и завыл.

Адала тотчас проснулась. Она взглянула на стену, ожидая увидеть четырех часовых. Вместо них она увидела силуэт зверя в бледном звездном свете. Он скакал взад-вперед и завывал, точно совершенно свихнулся. Она вскочила и подбежала к прикрытому костру. Она швырнула несколько горстей стружки на слабо мерцавшие угли. Хворост вспыхнул.