Фаваронас распростерся ниц, моля о пощаде, настаивая, что у него не было выбора, кроме как присоединиться к Робину. Его трясущаяся рука коснулась мешка со свитками. Думая быстро, он толкнул его вперед, высыпая цилиндры на землю. — «Взгляните, хозяин! Смотрите, что я нашел!»

Фитерус удивленно выругался. Узловатые пальцы потянулись к свитку, застыв в сантиметрах от его поверхности. — «Ты скрыл это от меня». — Это было очевидной правдой, но Фаваронас все равно отрицал это. Колдун спросил, знает ли он, чем были эти свитки.

«Да, хозяин! Это хроники, написанные теми, кто воздвиг каменные столбы», — прокудахтал Фаваронас.

Повинуясь знаку, он продолжил рассказывать, как научился открывать свитки, и что смог, с определенными трудностями, прочитать часть содержащегося в них текста. Огромная сила схватила его за воротник мантии и подняла в воздух. В одной руке у колдуна все еще горел огонь. Другую руку он поднял вверх, сжав пальцы.

«Я принимаю твою дань», — произнес он. — «Ты переживешь эту ночь, жалкий дурак, если прочитаешь мне Анналы Потерянных».

Невидимая рука выпустила Фаваронаса. Бледный и дрожащий, он вернул цилиндры в мешок и прижал его к груди.

Следуя за колдуном, он на прощание оглянулся. При угасающем свете огонька Фитеруса было видно, что Робин был скован уже по грудь. Словно живые существа, зерна песка поднимались вверх, взбираясь одно на другое, вокруг его плеч. Фаваронас отвернулся и потащился прочь. Он был так же беспомощен, как охотник за головами, они оба находились во власти безжалостного хозяина.

День Беседующего начался с путешествия к реке. Гилтас сидел на камне между двумя маленькими ивами и пил воду из чаши. Холодная свежая вода была одним из преимуществ долины — по словам его жены, возможно, единственным преимуществом. Раннее утреннее солнце окрасило золотом гребни западных гор, но сама долина все еще находилась в тени. В низинах стоял утренний туман. Несмотря на слои одежды, Гилтас дрожал. Казалось, он больше не мог согреться.

Когда вода закончилась, он попытался было встать, чтобы снова наполнить чашу, но едва успел перенести вес тела, как у него забрали из руки сосуд. Кериан погрузила чашу в реку и вернула ему.

«Тебе тепло?»

Гилтас кивнул и воспользовался водой, чтобы вымыть руки и лицо. — «Сегодня они голосуют», — добавил он. — «Интересно, не останусь ли один к закату».

«Не смеши меня. Ты — Беседующий с Солнцем и Звездами. Твой народ не покинет тебя».

На другой стороне реки приземлился Орлиный Глаз. В отличие от диких золотистых грифонов, пойманных ими в Харолисовых горах, он был Королевской породы, крупнее и с белым оперением на шее. На предвзятый взгляд Кериан, он был намного умнее любого из найденных ими диких животных.

Он издал вопросительную трель и захлопал крыльями. Кериан кивнула, поднимая руку. Орлиный Глаз прыгнул в небо и отправился поймать себе завтрак.

«Ты уверена, что не можешь читать мысли этого зверя?»

Ворчливый тон голоса Гилтаса вызвал слабую улыбку. — «Оставлю это Эльхане», — ответила она, набрав и выпив пригоршню воды. — «Но грифоны — простые существа».

В отличие от эльфов. Казалось, эти слова повисли несказанными в воздухе между ними. Кериан погрузила пальцы в реку. Гилтас любил шутить, что ревнует к вниманию, которое она уделяла Орлиному Глазу, но она стала замечать, что это больше, чем просто юмор. Долгое время муж с женой разделяли лишь тяжелую работу и конфронтацию, а позже, из-за болезни Гилтаса, осторожный нейтралитет.

Вопреки своему мнению, Кериан выполнила его приказ и привела отряд, чтобы обследовать Инас-Вакенти на пригодность стать новым домом для их народа. Проход ее экспедиции через пустыню вызвал насилие со стороны кхурских кочевников, а проведенное в долине короткое время привело к массовым исчезновениям и сражению с редким и злобным песчаным зверем. В конце было поставлено еще больше вопросов, чем получено ответов. Для Кериан один факт стал очевидным: эта долина не была подходящим домом для нации эльфов.

Затем пришло ее решение отбыть из долины в одиночку на Орлином Глазе, после того как у нее было видение подкрадывавшейся к Гилтасу опасности. Он выжил, но их брак едва ли. Он уволил ее с командования своей армией за то, что она оставила своих воинов в Инас-Вакенти. Лишь восьмерых из них увидели снова. Архивариус Гилтаса, Фаваронас, пропал, так же как и Глантон, брат Планчета, последнего телохранителя и близкого друга Беседующего. По словам выживших, отряд заблудился в пустыне, так что Глантон разделил его на группы по десять воинов и отослал в разных направлениях. Эти восемь набрели на кхурский город Калин Ак-Фан; никого из остальных больше не видели.

«Как насчет тебя? Какой выбор ты сделаешь сегодня?» — спросил Гилтас.

«Здесь нечего выбирать».

«Но ты хочешь идти».

Она не ответила, лишь сменила позу на камне и опустила в реку босые ноги. При этом она прижалась к нему спиной. Ей хотелось немного уединенности, времени, чтобы собраться с мыслями. Вопрос идти или остаться был одним из тех, над которыми она предпочитала не задумываться, пока это не станет абсолютно необходимо. Это решение не было выбором между разумом и сердцем; ту битву Кериансерай часто вела. Это был выбор между сердцем и сердцем.

На протяжении большей части своей взрослой жизни она сражалась за свободу Квалинести. Она планировала, сражалась и маневрировала, чтобы вернуться домой с армией за спиной. Лишь самые чрезвычайные события могли заставить ее уйти. Ее желание освободить их родину являлось причиной продолжительных разногласий с Гилтасом. Она хотела вернуть армию в Квалинести. Он не разрешал, говоря, что пока эльфы жили в изгнании в Кхури-Хане, армию нельзя было разделять.

В результате длинной череды запутанных событий это должно было вот-вот случиться. Армия совершит переход в Квалинести, и Львицы не будет с ними. Она должна остаться, в противном ей месте, выполняя миссию, которая, она чувствовала сердцем, являлась абсолютно бессмысленной. Тем не менее, никакие жалобы на судьбу не могли изменить единственный наиболее важный факт: она не оставит Гилтаса, пока того мучила чахотка, в одиночестве в безжизненном кладбище Инас-Вакенти. Как ни сильна была ее привязанность к своим воинам, связь с Гилтасом была намного сильнее.

«Иди, если хочешь».

Его попытка сохранять беспечный тон привела ее в ярость, тем не менее, она не ответила, лишь поглядела на долину за широкой спокойной рекой. Дымка рассеивалась, утончаясь и открывая чахлые деревца и каменные колонны за ними. Ее острых слух совсем не улавливал никаких звуков. Даже шум, создаваемый огромной массой находившихся на некотором расстоянии позади них эльфов, поглощался губительной тишиной Инас-Вакенти.

«Кери-ли». — Гилтас использовал самую интимную форму ее имени. — «Я не позволю своей болезни удерживать тебя здесь. Ступай в Квалинести. Отвоюй его для нас».

Это было последней каплей, его самоотверженное предложение того, что могло бы соблазнить ее поменять решение. Ее захлестнула волна стыда, и сердце стиснуло болью, от которой невозможно было избавиться. При всех их разногласиях — а их была тьма — она по-прежнему любила его, а еще, вполне возможно, он умирал.

Как обычно и случалось с Львицей, сильные эмоции проявлялись в виде гнева и действия. Она стремительно поднялась на ноги и с гордо поднятой головой подошла к нему. Она схватилась руками спереди за его кхурский геб и с поразительной легкостью подтянула вверх истощенное тело Гилтаса. Его глаза расширились в изумлении.

«Послушай меня, Великий Беседующий! Я никуда не иду! Понятно тебе? Ты обречен быть со мной навечно! Мы перейдем эту реку, сразимся с призраками, пляшущими огоньками и чем бы там ни было еще, что станет у нас на пути, а затем посадим каждое сохраненное с момента покидания дома семя. Мы заставим цвести эту чертову долину, а затем …» — Она с пылом поцеловала его. — «Затем я отправлюсь в Квалинести и верну его законному королю!»