Он пустился рысью, желая первым добраться до Фитеруса. Если Кериансерай поймает колдуна, Шоббат никогда не сможет вытащить из него необходимое контрзаклинание, чтобы вернуть себе прежний вид. Он проведет остаток своей жалкой жизни в качестве зверя. Не такую судьбу обещал ему Оракул Дерева.

Он размышлял, как убедить Фитеруса освободить его от заклятия. Колдун привык к жизни в Кхури-Хане. Его временное пребывание в этой безжизненной долине, скорее всего, заставило его еще сильнее желать восстановить свое положение. Шоббат мог бы предложить ему место при дворе, собственное имение и любое количество денег — как только Шоббат займет свое место хана. Если же это не убедит колдуна, Шоббат будет рвать его на части, кусок за куском, пока тот не согласится.

Его губы искривились в рыке. Возможно, ему следует начать с того, чтобы рвать на части, и в Бездну попытки купить помощь колдуна. Зачем раздавать сокровища и привилегии ненадежному магу? Намного лучшими стимулами были боль и страх. Он оставит целой лишь часть Фитеруса, достаточную, чтобы снять проклятие, а затем разорвет его на кусочки.

Еще одна пара глаз наблюдала поднимавшийся со склона горы Ракарис дым. Они были в разводах слез. Британ Эверайд карабкалась вверх по восточному склону, к югу от широкого уступа, с которого шел дым. Оценив высоты над этим уступом, она осторожно проделала путь по более высокой гряде к выступавшей над Лестницей скале в форме лодки. Усталость, продолжительная боль от сломанного ребра и постоянное присутствие наступавших на пятки призраков долины туманили ее разум и затрудняли шаг, пока, наконец, она не совершила критическую оплошность. Британ поставила ногу на потрескавшуюся сланцевую плиту и перенесла на нее полный вес, не убедившись сперва в ее устойчивости. Узкая плита вдруг сместилась, отправляя ее ногами вперед на сотню метров вниз по склону горы.

Ее падение закончилось лишь когда левый сапог угодил в щель между пнем дуба и валуном с острыми кромками. Ее тело пролетело мимо, пока его импульс не был погашен резким рывком, вызвавшим щелчок в лодыжке. Боль была жуткой. Из горла вырвался резкий вскрик, и она сунула кулак в рот. Вне всяких сомнений, она выдала себя, и ждала неизбежных криков обнаружения и града эльфийских стрел, которые продырявят ее измученное тело.

Ничего не произошло. В муках, с ободранным и кровоточащим лицом, она осторожно высвободила сломанную лодыжку и легла на спину, тяжело дыша и глядя в небо. Сквозь слезы она видела поднимавшийся из углубления в склоне горы под ней густой столб дыма. Ветра почти не было. Дым поднимался прямо как стрела. Идеальные условия для ее арбалета, если она все еще была в состоянии обращаться с ним. Ее лодыжка немилосердно пульсировала. Она распухла внутри сапога. Британ не могла ступать на нее, но, если она хотела закончить свою миссию, ей нужно было двигаться. Ближайшим местом, обеспечивавшим точный выстрел по уступу внизу, был выступ в форме лодки, к которому она направлялась. И он находился все еще в ста метрах вверх по склону.

Британ перевернулась на живот. Раз она не могла идти, то поползет.

В шести метрах вверх по каменистому склону, ее раненая нога зацепилась за корень дерева, и она от боли потеряла сознание. Придя в себя на холодном воздухе через несколько минут, она сделала неровный вдох, погрузила пальцы в каменистую землю и возобновила мучительное продвижение. Лорд Бернонд Эверайд до последнего вдоха выполнял бы свою миссию. Его дочь не могла поступить по-другому.

Приготовления были долгими и непонятными. Вернув Беседующего от края гибели, Са'ида уединилась в палатке на краю лагеря. Она оставалась там два дня, никого не видя, ни с кем не разговаривая, и игнорируя оставляемую снаружи палатки пищу и воду. Они не могли растрачивать еду, поэтому утром и вечером нетронутые пищу и воду забирали и распределяли где-то еще.

На исходе второго дня жрица, наконец, нарушила молчание, попросив воды. Стоявший на страже снаружи ее палатки воин принес чашку, а вместе с ней привел старого генерала.

Полог палатки приоткрылся на несколько дюймов. Из темноты Са'ида сказала: «Мне нужно больше воды, чем эта чашка. Намного больше».

Она сообщила свои требования Хамарамису. Его брови поднялись, но он согласился, не споря. Жрица-человек вернула Беседующего с Солнцем и Звездами из объятий смерти и обещала освободить его от ужасной болезни. Если ей нужна была вода, то она получит воду.

Из ближайшего ручья была наполнена и выставлена у палатки жрицы пестрая коллекция ведер, кувшинов и горшков. Спустя несколько часов после наступления темноты Са'ида попросила Хамарамиса позвать Беседующего. Она по-прежнему не покидала своего убежища.

Беседующий прибыл в своем паланкине. Он проспал большую часть дня. С молитвами жрицы и собственной силой воли Гилтаса, он прибыл, сидя в деревянном кресле вместо того, чтобы лежать, обложенным подушками. Большая часть остатков его армии и великое множество обычных эльфов уже были там в молчаливом ожидании. Са'ида стояла снаружи своей палатки, спиной к толпе, склонив голову. Прибыли носильщики, но они не опустили паланкин на холодную землю. Хамарамис возвестил о присутствии Беседующего.

«Ты привел меня на самое большое кладбище в мире, Великий Беседующий», — прошептала Са'ида.

«Это наш дом. Или станет им. Ты можешь помочь нам?»

Она повернулась к нему лицом. Стоявшие в толпе ближе всего, раскрыли рты при виде перемены в ее внешности. Полная сил женщина-человек пятидесяти лет с типичным темным кхурским лицом, Са'ида, казалось, съежилась. Ее лицо стало землистого цвета, губы посинели, точно от холода. В своем белом платье она сама казалась бледным призраком. Она выглядела почти столь же больной, как Гилтас.

«В своем служении богине, я общалась со множеством духов: мирными и беспокойными, завывающими безумцами и невозмутимо спокойными. Но я никогда не встречала подобных обитающим в этой долине. Они набились в этом месте, точно селедки в бочках в сууках. Ряд за рядом мертвых душ, очень старых и очень разгневанных».

Ее шатало. Гилтас послал за стулом. Пока несли стул, Хамарамис поддерживал ее. Са'ида с благодарностью села. Несмотря на страстное желание услышать, что еще она скажет, Гилтас волновался за ее состояние. Но она отклонила его предложение пищи и воды.

«Здесь как минимум четыре слоя захваченных душ».

«Четыре?» — Гилтас был удивлен. — «Мы думали, два — зверолюди и блуждающие огоньки».

Она покачала головой. — «Глубоко в первозданной ткани этой земли заключены души древней колонии твоей расы». — Скривившись от боли, она прижала руку ко лбу. — «Еще глубже, голоса столь старые и внушающие страх, что я не осмеливаюсь пытаться говорить с ними». — Она направила на Гилтаса пылающий взор. — «Здесь не место живым, Великий Беседующий».

Среди стоявших ближе всего в толпе поднялся шепот. Он распространялся по мере того, как слова жрицы передавались стоявшим дальше.

«У нас нет выбора», — ответил ей Гилтас, повышая голос. Толпа снова притихла. — «Все остальные королевства отвергли нас. Мы должны выстоять здесь или умереть».

Са'ида подняла обе руки, чтобы помассировать лоб. — «Тогда, несмотря на мои дурные предчувствия, я попытаюсь помочь вам».

Вздох облегчения Гилтаса был почти не слышен. Он улыбнулся.

«Защити нас от этих плавающих огоньков, святая госпожа. Те, кого они касаются, переносятся в туннели глубоко под долиной, и больше не просыпаются».

«Это можно сделать».

«Наша следующая насущная необходимость — это еда. Здесь должно быть позволено жить животным и произрастать съедобным растениям».

«Ох, это потребует вступить в битву с великой силой. На это место наложено могущественное заклинание. Жизнь строжайше сдерживается».

«Кем?» — спросил Хамарамис.

Она выдавила усталую улыбку. — «Заклинания не подписываются, как поэмы. Здешняя магия столь древняя, что все предательские отпечатки его происхождения давно стерлись. Я лишь могу сказать вам, что это была работа волшебников лэддэд, огромного числа их, действовавших сообща».