Он вытащил Штучку.

— Шозафигня? — спросил пивовар, слишком пьяный, чтобы правильно выразить вопрос.

— Эт... такая безделюшка... вот!

— Она похожа на Штучку, которую сделал злой Шарон, — сказал пивовар.

Кивнув головой три или четыре раза, Бинго ответил:

— Точно!

Пивовар потрепал его по щеке и умиленно спросил:

— И нафига она нужна?

— Щас покажу, — сказал соддит и поднес устройство к губам.

Однако его мозг заклинило напрочь. Каким был план? Прекрасный план. Самый лучший из всех. Он ничего не помнил.

— Ты что-то хотел сделать? — спросил пивовар.

— Я не помню, — ответил Бинго.

Его слова прошли через Штучку. Он тут же вспомнил о своем хитром замысле.

— Я пьяный, — произнес Бинго, немного растянув последнее слово.

Соддит тут же протрезвел.

Став достаточно трезвым, чтобы осознать весь риск момента, он затаил дыхание и выждал несколько секунд. Что, если Штучка внесла в его трезвость какое-то злобное дополнение? Однако время шло, а мир вокруг него по-прежнему был нормальным — кроме того факта, что Бинго стал трезвым, как стеклышко[39]. Только через несколько недель он понял, что его физиология была навсегда изменена зловещей магией Шарона. С той поры он больше никогда не пьянел — сколько бы ни выпил и чего бы ни выпил. Его наколдованная трезвость имела абсолютное качество. Перебрав алкогольных напитков, он все так же мучился похмельем, но самого опьянения больше не чувствовал. Впрочем, это мрачное открытие ожидало его в будущем, и он пока о нем еще не знал.

Бинго осмотрел храпевшие и сопевшие фигуры. Гномы спали мертвецким сном (они выпили очень много). Пивовары дремали более чутко — включая того мужчину, с которым Бинго только что разговаривал. Пивной Ал, лежавший на спине, напоминал макет горы.

Соддит содрогнулся от ужаса. Раньше пиво затуманивало страх. Но теперь, став трезвее, чем когда-либо в жизни, он почувствовал отчаянное желание покинуть пивоварню. Они хотели утопить его! Потому что нашли его шутки не смешными! А, между прочим, это были лучшие шутки Соддлсекса.

Бинго склонился над Мори, который спал в объятиях Торри. От зычного храпа их бороды дрожали и извивались, как морские водоросли.

— Мори! — прошептал он в ухо гнома. — Мори, проснись! Нам нужно выбираться отсюда. Мори!

Никакой реакции!

То же самое вышло и с другими гномами. Гэндеф спал мертвецким сном. Бинго метался от одного неподвижного тела к другому. Его тревога продолжала нарастать. Он никогда так трезво не оценивал ситуацию. Более того, соддит предвидел ее дальнейшее развитие. Пивовары, закаленные пожизненным пьянством, могли проснуться в любой момент. Будут ли они милосердны к ним в похмельном озлоблении? Естественно, нет! Он не мог ждать естественного пробуждения гномов. Когда они выйдут из пьяной дремоты, будет уже поздно что-то выяснять и делать. Но каким образом разбудить их сейчас?

Он вытащил Штучку из кармана и осмотрел ее. Трезвый ум соддита не смел использовать магическое устройство. Оно могло еще больше усугубить их положение. Или привести к ужасным последствиям.

Оставалось единственное решение. Бинго проверил стеллаж, который был ближе всего к люку. Очевидно, две доски, прибитые к полу, направляли бочки к отверстию. Стоило вытащить деревянный клин в основании нижнего ряда, как вся пирамида на этом стеллаже пришла бы в движение. Быстро просчитав приложение сил, он привязал бороду Фэйлина к лодыжке Гэндефа. Затем, перетащив гномов к люку, Бинго создал остальные звенья этой живой цепочки: Он—Фэйлин, Гофур—Он, Торри—Гофур и, наконец, Мори—Торри. Соддит открыл люк, под которым с журчанием проносилась вода. По оловянным блесткам холодного рассвета он понял, что пьянка длилась весь вечер и всю ночь.

— Вы уж простите меня, парни, — сказал Бинго, складывая колдуна и гномов в одну большую кучу у самого края отверстия.

Он сел на храпящих и лепечущих во сне гномов, вытянул ногу и выбил фиксирующий клин. Закрыв глаза, Бинго услышал нараставший грохот катившихся бочек. Затем первая из них врезалась в кучу тел. Соддит почувствовал неприятный толчок, мгновение невесомости и внезапный холод, когда вода с сильным всплеском накрыла его с головой. Он даже выругаться не успел, потому что поток потащил его мимо свай к основному руслу реки. Перед открытыми глазами зароились пузыри. Течение выбросило Бинго на поверхность воды и помчало куда-то вдаль под матово-серым небом.

Покачиваясь на волнах, как связка пробок, они плыли вниз по реке Стремительной мимо рощ и полей. Бочки вращались и стукались друг о друга, внося в их плаванье элементы паники. Гномы пребывали в глубоком опьянении, но шок внезапного погружения в холодную воду быстро привел их в чувство. Представьте себе удивление и досаду этих горемык, когда они обнаружили, что каждый из них привязан бородой к ноге сородича. Мори, отличавшийся большим самообладанием, вскарабкался на бочку, и остальные последовали его примеру. Бинго тоже взобрался на одну из проплывавших бочек, которая, как айсберг, едва приподнималась над волнами. Он распластался на ней и замер, наслаждаясь минутами покоя, потому что, несмотря на быстрое течение, полные бочки плыли сравнительно медленно.

В этой манере отряд продвигался вниз по реке почти все утро. К полудню из-за туч появилось солнце. Разбросав на изогнутых гребнях волн алмазные и золотистые блики, оно согрело продрогшего соддита. Ландшафт на обоих берегах напоминал ему родные края: широкие поля, на которых пшеница и ячмень колосились под высоким, глубокого синего цвета небосводом.

Внезапно один из гномов, крутившийся на бочке словно стрелка компаса, позвал его на помощь:

— Соддит! Бинго! Друг! Я больше не могу!

Это был Гофур. Очевидно, рывки за бороду не доставляли ему большого удовольствия. Чтобы остаться на бочке и не оказаться в воде, ему приходилось менять положение тела с невероятной быстротой. Бинго сделал несколько гребков руками и подплыл к нему почти впритык.

— Отвяжи мою бороду, — крикнул Гофур. — И лодыжку тоже... глуб-глуб-глуб...

Судя по всему, последние три слова не были попыткой общения — просто Гофур соскользнул в речной поток. Бинго выудил его из воды, развязал сначала бороду, затем лодыжку. Гном начал ругаться, но, найдя другую бочку, успокоился. Соддит, как мамаша-утка, подплыл к остальным своим подопечным и освободил их от пут. Колдун дрейфовал на спине и с блаженной улыбкой напевал о каких-то цветочках.

Бинго приблизился к Мори, который выглядел мрачнее тучи. Соддит так и сказал ему об этом.

— Я пьян и жутко замерз, — огрызнулся гном. — Ты спрашиваешь о причине моего недовольства? Похмелье после пьянки несовместимо с сыростью и холодом. Оно должно проходить в приятной теплой атмосфере у огонька, который мило потрескивает у твоих ног. Еще можно лежать под одеялом. Похмелье и холод вызывают в гномах озлобление. Они делают их несчастными. Понял?

Последнее слово он произнес язвительным тоном.

— Конечно, понял, — ответил Бинго. — Ты прав.

Он тоже находился в ледяной воде, но, лежа на бочке под лучами палящего солнца, находил ее скорее освежающей.

— Теперь мы далеко от пивоварни. Если хочешь, можем выбраться на берег и погреться у костра.

Осмотревшись по сторонам, он увидел, что река в этом месте неслась мимо высоких обрывов. Сразу за полоской ила возвышались неприступные кручи меловых холмов. У отряда не было другого выхода, как только цепляться за бочки и ждать, когда ландшафт позволит выползку[40] на берег.

Через несколько часов берега по обеим сторонам реки начали плавно понижаться. Все это время релаксационный эффект быстротекущих струй сводился к минимуму из-за стонов, ворчания и болтовни недовольных гномов. Затем течение вынесло их в широкое озеро, до самых краев наполненное чистой и почти прозрачной водой.