Рыков не раз выезжал на Тульский, Ижевский, Симбирский и другие оружейные заводы. Вообще личный поезд ЧУСО в те тревожные месяцы почти не покидал прифронтовые районы, а по мере разгрома врага продвигался в освобождённые районы. Здесь Рыков, не разделяя свои обязанности и председателя ВСНХ, и Чрезвычайного уполномоченного Совета обороны, активно включался в восстановление Советской власти, налаживание пострадавшего от войны хозяйства.
Просматривая сейчас выходивший в 1919–1921 годах «Бюллетень Чрезвычайного уполномоченного Совета обороны по снабжению Красной Армии», поражаешься многообразию сделанного: борьба за увеличение выпуска оружия и одновременно сбор и строгий учет трофейных винтовок, орудий, боеприпасов; тщательное обследование всех военных складов (ещё времён первой мировой) и организация мастерских по производству экипировки для кавалерии — ведь без уздечек, седел и шашек лозунг «Пролетарий, на коня!», хоть его и провозгласил сам Троцкий, нельзя было осуществить.
Такие перечни больших и малых, а то и совсем вроде бы незначительных (но жизненно необходимых в своей совокупности) дел ЧУСО можно продолжать долго. Не будем идеализировать степень снабженности Красной Армии, однако самое необходимое, а точнее, максимально достижимое в тех условиях было обеспечено. Те сверхчрезвычайные меры, которые были приняты ЦК партии и правительством с лета 1919 года по снабжению армии, в целом себя оправдали. Ленин отметил это лаконичной фразой: «Рыков, когда работал в Чусоснабарме, сумел подтянуть дело, и дело шло»[19].
Деятельность Рыкова во главе ВСНХ и на посту Чрезвычайного уполномоченного Совета обороны — главные вехи его первых послеоктябрьских лет. Вместе с тем он активно участвовал во всей общественно-политической жизни страны, был делегатом IV–VIII Всероссийских съедов Советов (1918–1920), избирался в составы ВЦИК, входил в руководящие органы ВЦСПС, был членом правления Всероссийского хозяйственного центра рабочей кооперации, руководил рядом государственных комиссий и т. д. Не нужно удивляться обилию и разнообразию выполнявшихся им поручений. Это было свойственно тогда всем руководящим работникам, которые были на счету, и круг их деятельности порой становился безграничным, что требовало полной самоотдачи и огромных усилий.
На IX съезде РКП (б) (весна 1920 года) Алексей Иванович вновь — после своей ноябрьской отставки 1917 года — был избран членом ЦК партии, а на состоявшемся затем пленуме последнего — членом его Оргбюро. Возвращение Рыкова в высшие партийные органы совпало со временем, когда забрезжили признаки, что движение в неведомое, начатое в семнадцатом, постепенно минует свой драматически-кровавый период…
Субботний день 6 ноября 1920 года был в Москве по-осеннему хмурым. Предвечерние сумерки наползли рано, как бы увеличивая своей мглой громаду здания Большого театра. Скудно был освещён и его зал. Подача электроэнергии уже давно почти катастрофически сократилась. Когда шесть недель спустя на сцене этого же зала зажглись лампочки огромной карты плана электрификации России (ГОЭЛРО), представленного VIII Всероссийскому съезду Советов, то, чтобы обеспечить питание этих, в общем-то, немногих лампочек, была отключена чуть ли не вся энергосеть города.
И все же после промозглой осенней мглы ноябрьских улиц едва отапливавшийся и слабо освещённый зал театра казался уютным. Его заполняли люди в рабочих куртках, пальто, шинелях. Члены Московского Совета, городского комитета партии, совета профсоюзов собрались на совместное торжественное заседание, чтобы отметить третью годовщину пролетарской революции. Но вот гул зала перекрыли аплодисменты. Председатель Моссовета Л.Б. Каменев, помедлив, пока разберутся со стульями в президиуме — здесь сверкнуло пенсне Л.Д. Троцкого, скинул с плеч шинель Ф.Э. Дзержинский, о чем-то разговаривая с А.И. Рыковым, рассаживаются секретари ЦК партии Н.Н. Крестинский, Е.А. Преображенский, Л.П. Серебряков, руководитель профсоюзов М.П. Томский, редактор «Правды» Н.И. Бухарин и другие, — предоставил слово Владимиру Ильичу Ленину.
Когда на верхних ярусах замолкли последние хлопки, Ленин начал свое выступление с характеристики главного итога первого советского трехлетия: «Сегодня мы можем праздновать нашу победу. При неслыханных трудностях жизни, при неслыханных усилиях наших врагов, мы все же победили… Это является гигантской победой, в которую раньше никто бы из нас не поверил». И, точно желая утвердить эту мысль, он с новой силой повторил её:
— Три года тому назад, когда мы сидели в Смольном, восстание петроградских рабочих показало нам, что оно более единодушно, чем мы могли ожидать, но, если бы в ту ночь нам сказали, что через три года будет то, что есть сейчас, будет вот эта наша победа, — никто, даже самый заядлый оптимист, этому не поверил бы.
— Мы тогда знали, — продолжал Ленин, — что наша победа будет прочной победой только тогда, когда наше дело победит весь мир, потому что мы и начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию.
Не делая паузы, выступающий завершил свою мысль:
— Империалистическая война изменила все формы, в которых мы жили до сих пор, и нам не дано было знать, в какие формы выльется борьба, которая затянулась значительно дольше, чем можно было ожидать. Теперь после трех лет, оказывается, что мы неизмеримо сильнее, чем были до этого, но всемирная буржуазия тоже ещё очень сильна, и, несмотря на то, что она неизмеримо сильнее нас, все же можно сказать, что мы победили.
В соответствии со сложившимися в нашей исторической литературе представлениями (а может, лучше сказать стереотипами?) эти ленинские слова, кстати, весьма редко приводимые, подвели первые итоги окончания периода гражданской войны и интервенции 1918–1920 годов. Но если вдуматься, их значение шире и глубже, они, в сущности, относятся к целой исторической эпохе.
Великой борьбой 1917–1920 годов назвал эту эпоху Ленин, имея в виду весь процесс всемирно-исторического развития, в эпицентр которого выдвинулась пролетарская революция в России. Она начиналась «исключительно в расчете на мировую революцию», и, как видится теперь, по прошествии десятилетий, прогноз возможности последней (по крайней мере для некоторых европейских стран) был небезоснователен. Недаром вера в неё захватила широкие массы не только в России, но и на какой-то период определённые социальные слои за её пределами, о чем мы ныне нередко забываем.
В силу целого ряда причин указанная возможность не пробила себе дорогу, была, так сказать, заглушена, а затем, в начале 20-х годов, и погашена другими альтернативами мирового развития. Однако эта несостоявшаяся революция имела поистине всемирно-исторические последствия. Не будем сейчас касаться капиталистических стран и их тогдашних колоний или полуколоний, заметим лишь, что современный капитализм возник не только из успехов научно-технического прогресса, но и в силу обнаружившейся его способности адекватно реагировать на социальные потрясения, мощным импульсом которых стали Великая борьба 1917–1920 годов и появление на развалинах Российской империи первого во всемирной истории рабоче-крестьянского государства.
Его возникновение (именно как пролетарского государства) является, на наш взгляд, результатом сложного, диалектически противоречивого взаимодействия указанной потенциальной тенденции (или возможности, альтернативы) мирового развития и внутренних, то есть собственно российских, общественных процессов, на протяжении длительного времени неотвратимо подводивших огромную и разноликую империю к всеобщему мощному социальному взрыву, действительно великой по своим масштабам, глубине и детонирующей силе революционной бури.
Поскольку это наше «теоретическое отвлечение» связано с сугубо практической и относительно узкой задачей — общей характеристикой времени Рыкова и деятельности его поколения революционеров, — ограничимся констатацией приведенного положения. Следует, однако, подчеркнуть, что первая составляющая названного взаимодействия сохраняла свою силу не только в 1917-м и ближайшие гады, но своеобразно сказалась в дальнейшем. Немалое время сохранявшаяся у некоторых высших руководителей партии и страны надежда на возможность «мировой революции» (председатель Исполкома Коминтерна Г.Е. Зиновьев даже прогнозировал её «точную дату» — 1927 год) серьезно сказывалась на проведении разработанной Лениным в начале 20-х годов политики мирного сосуществования, порождала определённый дуализм во внешних сношениях, способствовала известной изоляции единственного в мире Советского государства и проявлению сталинской автаркии 30-х — начала 50-х годов.
