Я не стал говорить об этом Николке. Когда-нибудь он сам об этом узнает, а до тех пор пусть тешит себя обманом. Ведь сказано же, что «тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман».

Я проснулся на закате. Меня знобило. Казалось бы, сон должен был прибавить мне сил, но когда я встал, меня вновь шатало, как утром. Подойдя к зеркалу, я увидел то, чего боялся увидеть — в моем лице отчетливо проступили черты угасания: глаза несколько ввалились, щеки осунулись, морщины обозначились гораздо заметнее, чем раньше. А главное — цвет лица. Я был бледен, как будто напился уксуса или съел полкрокодила. Это означало, что если я не умер сегодня на рассвете, то смерть моя будет медленной, поэтапной, от свидания к свиданию. А ведь я вновь жаждал их — этих свиданий!

За ужином Ардалион Иванович сообщил нам, что он звонил в клинику, где лежал дядюшка Сунсун, владелец «Дядюшки Сунсуна». Сегодня в полдень Хасан Абдель Хуссейн скончался.

Ближе к полуночи нас отвезли на вокзал и посадили на поезд до Луксора. Поезд был шикарный, в каждом купе обеденный столик можно было поднять, а под ним обнаруживался умывальник. Мягкие постели, устланные чистейшим бельем, откидывались от стены. Хотя я и выспался после обеда, меня снова потянуло в сон, и я с наслаждением зарылся в душистую, ароматизированную постель, предоставив Николке, с которым мы делили двухместное купе, возможность в одиночестве вздыхать о своей Ларисе и считать, что это серьезное чувство.

Мы ехали в глубь Африки.

Светило яркое солнце, за окном мелькали сады и огороды, пасущиеся ослы и дочерна загоревшие крестьяне, махающие мотыгами. Изредка попадались верблюды. Изящные очертания пальм отвлекали от мыслей, что не так-то легко сейчас махать мотыгой в поле.

Только сейчас, проезжая в поезде по берегу Нила, можно было воочию увидеть и осознать, что это за страна — Египет. Вся она, как кристаллы, облепливающие нитку, брошенную в крутой соляной раствор, нанизана на реку, и очень часто, то тут, то там, вдалеке, за зеленью крестьянских наделов, мелькала безжизненная желтизна пустыни. Таков Египет — зеленая кожа змеи по имени Нил.

В Луксоре нас поселили в гостинице «Виндсор».

Номера здесь были еще лучше, чем в «Индиане». В любой стране так — роскошный номер в гостинице небольшого городка стоит столько же, сколько номер с минимумом удобств в гостинице крупного административного центра.

Приняв ванну, я тщательно осмотрел в большом зеркале собственную персону. Мне показалось, что моя обычная телесная подтянутость стала переходить в нездоровую худобу, отчетливее выделялись ребра и ключицы, живот втянулся, как будто нас не кормили здесь «на убой». «Именно, что на убой», — усмехнулся я.

Выйдя из ванной, я спросил у Николки, не находит ли он во мне каких-либо изменений в худшую сторону. Он долго разглядывал меня и, в конце концов, обнаружил где-то за ухом седой волос, выдернул его и сказал:

— Не волнуйся, парень, ты еще хоть куда. Захочешь жениться, мы тебе найдем какую-нибудь одинокую старушку.

«Бог его знает, — подумал я, — может, это все от мнительности?»

— Что же ты не расскажешь, как прошло ваше вчерашнее расставание с Сильвой и Марицей? — спросил я, продолжая внушать себе: пустяки, померещилось, жизнь прекрасна и будет длиться еще по крайней мере лет двести.

— Тебе хорошо, — прогундел Николка. — Мало того, что нежданно-негаданно на тебя свалилось такое, тебе еще здесь назначено свидание. Вообще, я удивляюсь, почему тебе так везет, ведь я, например, намного эффектнее тебя. Странная история: почему госпожа Галал выбрала именно твою юмористическую личность? А может, ты все выдумал, чтоб только не ехать в Александрию? А? Признайся.

— Конечно, выдумал. А иероглифическое письмо я нарочно заранее в Москве изучил. Тоже, чтобы в случае чего не ехать в Александрию. Короче, со мной ясно, у тебя-то что?

— Худо, брат. Олимпиаду уже закрутили какие-то два хлюста из ихней хохляцкой компании. Как бы и Ларису не отсекли от меня, покуда мы тут ищем ту, которой по большому счету давно бы нужно было в каком-нибудь музее мумией лежать.

— Но-но! — грозно осек его я, шутливой миной показывая, что отныне мне не безразлична моя Бастшери.

— Что «но-но»! У нас по программе сначала Луксор, а потом Асуан, а у них — сначала Асуан, а потом Луксор. Правда, в Асуане мы должны пересечься ненадолго. А там что — неизвестно. Может, встречусь с ней в Асуане, а у нее уже тоже какой-нибудь цыганский барон завелся.

— Погоди еще, может, мы долго здесь в Луксоре просидим. Ведь, если не ошибаюсь, Уасет и есть та столица, в которой правила династия фараонов по имени Рамсес. То есть, это то самое место, откуда раскручивается в веках история моей Бастшери.

— Рамсес — это не династическое имя. У египтян принято династию называть числом, а не фамилией. А вообще, гляжу, ты уже увлекся историей Египта. Ишь ты — «моей Бастшери»!

— Завидуешь?

— Боюсь за тебя. Что, если все окажется правдой? Очень бы не хотелось возвращаться в Москву с Мамониным мертвым. Как-то привычнее с Мамониным живым.

— А ты умеешь мумифицировать?

Сразу после обеда, а кормили здесь еще лучше, чем в Каире, мы, воспользовавшись тем, что на сегодня было объявлено свободное времяпровождение, посвятили остаток дня проведению разведовательной операции. Поделив надвое все гостиницы Луксора, список которых с адресами был приобретен всего за один египетский фунт у портье, мы отправились выяснять, не поселилась ли где-нибудь Закийя Азиз Галал. Нам быстро повезло — только мы с Николкой побывали в одной из гостиниц, как на пути в следующую Мухин и Тетка перехватили нас с сообщением, что в первой же гостинице, куда они зашли, им сказали, что мисс Галал забронировала для себя один из лучших номеров и ожидается ее приезд завтра. Эта гостиница называлась «Савой» и, по оценке Мухина и Тетки, была гораздо лучше, чем наш «Виндсор». Она имела внутренний дворик с бассейном.

— Там такое патио[36], — объяснил Ардалион Иванович. — Стоят столики вокруг бассейна, лежаки для тех, кто хочет загорать. Разносятся напитки и закуски. В общем, высший класс. И главное, платишь один доллар и тебе дают билет на право посещения этого патио в течение суток. Даже если ты не живешь в гостинице. Так что завтра после обеда мы там расположимся и будем ожидать нашу подопечную.

Все это было радостно. Во-первых, уже завтра я вновь увижусь с моей Бастшери, а во-вторых, если мне суждено умереть во время второго свидания, то у меня в запасе еще целый вечер жизни и ожидания, еще целый вечер в Египте.

Мы принялись не спеша прогуливаться по городу, вышли к Нилу и, увидев купающихся мальчишек, решили, а почему бы и нам не искупаться. Правда, врач Мухин отнесся к этому скептически, рассудив, что неизвестно, какую заразу можно тут подцепить. Ардалион Иванович вошел в воду по пояс, трижды окунулся и сказал:

— Ну вот, я и в Ниле искупался, слава те, Господи!

Николка принялся плавать на спине туда-сюда параллельно берегу. Меня же вдруг обуяла дерзкая мысль переплыть Нил. Пловец я не из худших, противоположный берег был не так далеко — Нил здесь примерно как Волга под Ярославлем — и я решил рискнуть. Но отплыв от берега метров на тридцать, я вляпался в большое маслянистое пятно, оно всеми цветами радуги переливалось на солнце, и я решил, что лучше как-нибудь переплыву Волгу под Ярославлем. Однако, развернувшись, обнаружил, что меня довольно далеко унесло течением. Так вот почему трудно было плыть — быстрое течение. Кроме того, мне вдруг стало страшно — хоть и говорят, что здесь нет крокодилов, что они там, дальше, на юге, за Асуанской плотиной, а черт его знает — вдруг да какой-нибудь мудрый перестарок сидит себе на дне и лишь время от времени выплывает, чтобы полакомиться лихим русским человеком, устремившимся переплыть Нил.