Из глубины сцены появляется д о ч ь А р д ь е, сопровождаемая З а м е с т и т е л е м п р о к у р о р а.
Д о ч ь (многочисленным фоторепортерам, которые снимают ее). Пощадите меня! (Улыбается, повернувшись на вспыхнувший блиц.) Я же так волнуюсь! (Резко поворачивается на объектив телекамеры.) Мне кажется, что я не выдержу! (Поправляя меховую горжетку.) Боюсь, что от радости у меня будет разрыв сердца! (Снова позируя.) «Отец увидит своего ребенка!» (Снова разворачиваясь на телекамеру.) «Встреча через сорок с лишним лет…» (Улыбается.) Нет, я не плачу — я ликую!
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а (журналистам). Господа! Время покинуть помещение!
Сопротивляющихся репортеров решительно выпроваживают полицейские. Заместитель прокурора и дочь Ардье остаются вдвоем.
Прошу.
Д о ч ь (растерянно). Как? Уже… (Пауза.) Так сразу?
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Время здесь расписано по минутам.
Д о ч ь. Я боюсь, что у отца… будет разрыв сердца, когда он увидит меня!
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. В его жизни было слишком много случаев, чтобы получить разрыв сердца. Но, как вы увидите, он жив!
Д о ч ь. Да, да, конечно. Но так — сразу… Вы войдете со мной?.. Вы поддержите меня?
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Это лишнее.
Д о ч ь. Мой отец… Папочка… Бедный мой папочка!
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Не стоит начинать со слез. (Мягко подталкивает ее в камеру. Но сам, после колебания, не входит. Осторожно закрывает тяжелую стеклянную дверь.)
Д о ч ь (делает шаг к отцу, который спит или делает вид, что спит). О! Боже мой!
Пауза. Она невольно оборачивается на стоящего по другую сторону двери Заместителя прокурора. Тот молча удаляется.
А р д ь е (тихо). Это я, Лизхен.
Д о ч ь (неуверенно). Да, да…
А р д ь е. Когда ты успела так повзрослеть? (Пауза.) Ты же для меня по-прежнему длинноногая, голенастая девочка с русой челкой… Подойди поближе!
Дочь не решается.
Я понимаю… Вид старости ужасен! Даже если это твой родной отец…
Д о ч ь. Не говори так!
А р д ь е. У тебя по-прежнему те же светлые-светлые глаза? Как два заиндевевших цветочка? Я хочу заглянуть в них. Так подойди же…
Д о ч ь (словно в трансе). Да, да… «заиндевелые цветочки…» Что-то знакомое! Да, да, это отец говорил так. Именно так.
А р д ь е. А кто же для тебя я? Как не отец?
Д о ч ь. Я думала, ты… (Неожиданно.) Здесь чем-то пахнет!
А р д ь е. Тюрьмой…
Д о ч ь. Нет, еще чем-то…
А р д ь е (спокойно). Еще здесь пахнет старостью! А ее ты больше всего боишься, маленькая моя Лизхен! Ты еще не перешла этот рубеж, за которым уже нет страха. (Неожиданно.) Тебе еще нужны любовники?
Д о ч ь (шокирована). О!
А р д ь е. Кто, как не отец, может задать тебе такой вопрос?
Д о ч ь. Нет! Я пока не могу…
А р д ь е. Не можешь признать во мне своего отца? Это место в твоей душе заросло небытием… Я понимаю! Так радуйся, что тебе не надо ухаживать за этим полуживым старцем! Все заботы о нем взяло на себя государство! (Тихо.) Ха-ха…
Д о ч ь. Нет! Ты же был… Ты же был такой мощный! Высокий! Такой красавец… А твои большие белые руки… Твои пальцы, длинные, холеные! С овальными, всегда ухоженными ногтями. (Бросилась к нему.) Покажи мне твои руки!
А р д ь е (протягивает руки). Лизхен!
Д о ч ь (отшатывается). Что с ними?
А р д ь е. Девочка! Пожилая моя девочка! Эти руки два раза горели…
Д о ч ь. Но… как же…
А р д ь е. Первый раз я должен сам был поджечь их. Это малоприятно, поверь мне.
Д о ч ь. Но зачем? Почему?
А р д ь е. Ты забыла про отпечатки пальцев? Про такую малость? Или ты не знала, кто твой отец?
Д о ч ь (машинально). Герой… Мой отец — гордость нации!
А р д ь е. Я знаю, мои товарищи не забывали о тебе.
Д о ч ь. Нет, это ты… Ты в первую очередь! (Замолчала.) Прости, я уже живу в другом мире. Я не могла, наверно, быть достойной тебя! Я просто… обывательница!
А р д ь е. Я рад за тебя. (Пауза.) Ты замужем? У тебя есть дети? Мои внуки?
Пауза.
Хорошо. Не будем об этом. Надеюсь, ты не нуждаешься?
Пауза.
Ну что ж… Теперь, после процесса, твои мемуары принесут тебе немного денег. (Попытался улыбнуться.) И почти никаких забот обо мне.
Д о ч ь. Я готова! Но я не знаю…
А р д ь е. Сделай мне приятное. Вспомни. Хоть что-нибудь… О той жизни. Ты же не была тогда несмышленышем.
Д о ч ь (после паузы). Мы так хорошо жили. В Равенсбрюке. Как в сказке. Сад… вишни, лавры…
А р д ь е. А нашего добермана… Ты помнишь, как его звали?
Д о ч ь. Не-е-ет…
А р д ь е. Что с твоей памятью?
Д о ч ь (тихо). Я… я боюсь тебя.
А р д ь е (не сразу). Разве я когда-нибудь наказывал тебя?
Д о ч ь. Меня — нет.
А р д ь е. Разве ты видела, чтобы я наказывал других!
Д о ч ь. Нне-е-ет!
А р д ь е. Хотя бы нашего милого добермана? Кстати, его звали Рулли!
Д о ч ь (радостно). Правильно — Рулли! Рулли! Как же я могла забыть? Нет-нет, я просто сегодня как сумасшедшая! Конечно, Рулли!
А р д ь е (раздраженно). Что-нибудь еще ты помнишь?
Д о ч ь. Твою форму… Нашу машину… Черную, длинную, «даймлер». Твой стек!
А р д ь е. Ну!
Д о ч ь. Помню твою флейту. Как ты играл на ней!
А р д ь е. Ты все спутала! (Не сразу.) У нас была другая машина. И я не играл на флейте!
Д о ч ь. Да-да, на ней играл наш садовник, из заключенных…
А р д ь е (перебивает ее). Ты помнишь какого-то садовника и не помнишь меня!
Д о ч ь. Но ты же сжег все свои фотографии! Тогда, перед самым концом! А садовник… Почему он мне запомнился? У него еще была такая смешная болезнь, вроде падучей. Он начинал дрожать и вертеться. Словно танцевал. А ты бил его стеком, которым наказывал и Рулли. Ты доводил его до такого состояния, что все гости смеялись. Он начинал кричать, прыгать как бешеный! Как какой-нибудь…
А р д ь е (жестко). Ты ошибаешься. Я никогда не наказывал Рулли! Я только показывал ему стек, чтобы он знал, кто его хозяин…
Д о ч ь. Да-да, конечно. А этого Дени ты…
А р д ь е (резко). Хватит про него… (Тихо.) Как ты могла запомнить его фамилию!
Д о ч ь (бесхитростно). Жан Дени! Ты же хвастался перед гостями, что такой знаменитый музыкант у тебя вроде второй собаки.
А р д ь е (жестко). А он и был второй собакой. Я вышиб из него дух! Самое главное — дух! Тем стеком! И это был не танец, а болезнь… Пляска святого Витта. Болезнь вырождения.
Д о ч ь. Да, ты возил его с собой как диковинку. И в Мюнхен и в Пруссию. И только здесь, когда уже все было кончено, расстался с ним.
А р д ь е. Да, я послал его в «газенваген».
Д о ч ь. Он плакал? Целовал твои сапоги?
А р д ь е. Нет, он ничего не знал. Я даже налил ему стакан рейнвейна. И он сыграл в последний раз. «Газенваген» уже урчал у ворот. (Тихо.) Он так играл…
Д о ч ь. Я знаю… Это… Не надо! Это как наваждение… На всю жизнь! (Отвернулась.)
Ардье молчит. Тихая, далекая флейта. Моцарт. Переложение для флейты.
А р д ь е (долго смотрит на нее). Поцелуй меня, Лизхен!
