В а ж н о в (оправдываясь). Ну, боремся, боремся. Разъясняем!
Г о л о щ а п о в. Знаешь, как надо им разъяснять? Как в Финляндии. Украл — руку отрубают. На всю жизнь!
Г е й. Да никто в Финляндии ничего не отрубает.
Г о л о щ а п о в. Значит, в Швеции! Я точно знаю. Читал!
Г е й. Нигде ничего не отрубают. В Турции, правда, за курение на кол сажали. Но все равно не отучили!
Г о л о щ а п о в. Как на кол? Что, и за «Столичные» — на кол? Бред какой-то!
Г е й. В средние века.
В ы б о р н о в (раздраженно). Чего на иголках сидишь?
Г е й. Вам же сейчас надо позвонить… товарищу…
В ы б о р н о в. Ох уж эти мне товарищи! (Решается.) Сам звони! Я от обязанностей освобожден. Сам звони.
Гей уходит.
У с т и н ь я К а р п о в н а (женщинам за столом). Сегодня на рынке один шапки продавал. Из ондатры. Я как увидела, ну, думаю, Пашке-то надо! Ведь в чем ходит — срамота! Ты же, говорю, на начальника-то не похож! (Смеется.)
В а ж н о в. Значит, все-таки освободили?
В ы б о р н о в. Да что все об этом! Разве только в этом жизнь! Ну? Чего скисли?
Г о л о щ а п о в (решительно). Ты объясни! Сколько мы в обороне будем сидеть?! То — незаконно! То — нельзя! То — не соответствует духу времени! Тебя сняли! Это что? В духе времени?
В ы б о р н о в. Сняли не сняли… (Махнул рукой.)
Г о л о щ а п о в. Не дело! Не дело! Сегодня — тебя, завтра — вон его! Из-под Павлушки дом… этот… вытягивают! Мол, незаконно построен! Потом мне тоже что-нибудь придумают…
В а ж н о в (искренне). Ага! Вроде полетаевского дела…
В ы б о р н о в (насторожился). Какого дела? На Серафима Полетаева? Дело? Вы что молчите? (Пауза.) Да, да… Что-то вспоминаю теперь! Жена его мне что-то писала. Ну, думаю, у вас ума-то хватит! Сами разберетесь! Друзья же! (После паузы. Резко.) Где он?
В а ж н о в (замахал руками). Не беспокойся, Георгиевич. Все по закону! И прокурор областной подписал…
В ы б о р н о в (тихо). Где он? (Пауза.) Там? (Пауза.) На сколько?
Г о л о щ а п о в (почти кричит). А кому позволено районную организацию на весь свет позорить?! А? Первого секретаря с дерьмом смешивать?! Во все инстанции кляузничать?! Народ на всякие мысли наводить?! Партийный билет мне в морду бросать?!
В ы б о р н о в. А ты где был?
В а ж н о в (тихо). Язва. В Карловых Варах.
Г о л о щ а п о в. Следствием. Народным судом доказано! Сбил человека! Будучи за рулем в нетрезвом состоянии. И все апелляции…
В ы б о р н о в (еле слышно). На сколько?
В а ж н о в. На двенадцать.
В ы б о р н о в (догадываясь о многом). Ого-го! А она?.. А вы? Антонина? Дочь Серафима?
В а ж н о в. Да.
В ы б о р н о в. Значит, мать-то не зря… (Выходит в столовую.) Устинья Карповна… Как ты говорила: «После бани хоть укради, да выпей»?! Так не доведи до воровства!
У с т и н ь я К а р п о в н а (с рюмкой, широкой, старинной, граненой). С легким паром!
В ы б о р н о в. Хорошо живете! Хорошо!
У с т и н ь я К а р п о в н а. Не жалуемся! Все превозмогли! И тебя в обиду не дадим! (Неожиданно.) А уж если попрошу — не откажи…
В ы б о р н о в. Ну! Проси! Я сегодня добрый.
У с т и н ь я К а р п о в н а. Прими сердцем меня, грешную, заместо матери твоей! Праведницы!
В ы б о р н о в (не сразу). Да, да… Совсем забыл. (Пауза.) Ведь я теперь — круглый сирота! Даже не думал никогда… Что до такого доживу! (Оглянулся.)
Входит Гей.
Г е й. Геннадий Георгиевич, Москва.
В ы б о р н о в. Нет меня! Нигде нет! Ни для Москвы! Ни для кого! (Выпивает.)
У с т и н ь я К а р п о в н а. Повторишь, батюшка?
В ы б о р н о в (тихо). Да разве жизнь… повторишь? Разве что… закончить бы ее… по-человечески?! А? Мамаша на́званная?!
Поворачивается и через столовую и прихожую быстро выходит из важновского дома. Все смотрят ему вслед.
З а н а в е с
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Вечер следующего дня. Снова накрывается стол. Дверь в кабинет Важнова закрыта. Около телевизора сидит С и р ы й. Тут же К а л е р и я с м у ж е м. У с т и н ь я К а р п о в н а по-прежнему на кухне. Из кухни с блюдом в руках шествуют то Г е й, то Т о н я. Л и д и я бегает из кухни в столовую, заглядывает в кабинет мужа.
Открывается дверь кабинета Важнова. Все невольно оборачиваются на вошедшего Г о л о щ а п о в а.
В а ж н о в. Ну?!
Г о л о щ а п о в. Через часок-другой! Просили перезвонить… (Пауза.) Все ему привет передают… соболезнования.
Л и д и я. Зря бы не стали…
К а л е р и я. А его нет как нет! Почти сутки. (Гею.) Александр Ильич! Ну вы-то должны знать, в конце концов?
Г е й. В конце концов, мы в отпуске!
У с т и н ь я К а р п о в н а (из кухни). А домой-то, в Москву, не торопят?
К а л е р и я. Где же все-таки он? У кого?
Г е й (на ходу). Ай-ай-ай. Человек, можно сказать, пропал… А вы и в ус не дуете? Что же вы, товарищи, — «власть на местах»?
Г о л о щ а п о в. Дуем, дуем…
Т о н я (почти весело). Что-то незаметно!
У с т и н ь я К а р п о в н а. Ишь, как осмелела, мерзавка! (Смеется.)
Л и д и я. Ой, пирог, Тоня!
У с т и н ь я К а р п о в н а. Что блажишь на весь дом — домового накличешь!
Л и д и я. Да будет у нас когда-нибудь серебряная свадьба? Или опять псу под хвост?
В а ж н о в. Лидия!
Т о н я (вносит пирог). Ой, как пахнет! Лавровым листом! Перчиком… И еще чем-то…
Г о л о щ а п о в. Вами, Тонечка.
Тоня отмахнулась, снова убежала на кухню.
Вот кому я завидую. Ракета! Прямо «эм-экс» какой-то!
К а л е р и я. В Москву он ее забирает!
Г о л о щ а п о в. Жена с него живого скальп за такую кобылицу снимет! У нас с этим делом строго! (Смеется.)
В а ж н о в. Думаешь… все… обойдется в положительном смысле?
Г о л о щ а п о в. Для меня вопрос давно ясен. Для гарантий звоню.
В а ж н о в (вздохнул свободно). Там, конечно, виднее. Все-таки область.
К а л е р и я. Только бы чего не случилось. А то вам тогда, Пал Романыч, головы не сносить!
В а ж н о в. Не в милицию же звонить. «Выборнов пропал!» Он лучше нас район знает.
Т о н я. Да еще я ему кое-что порассказала.
Л и д и я. Антонина! Оленятина подгорает!
Г е й (на ходу). А вы ее коньяком поливайте! Коньячком!
У с т и н ь я К а р п о в н а. Господи! Куда же его в Москве возносят?!
Л и д и я. Не знаю!
К а л е р и я. Как скрутило мужика! По старым временам ему бы сейчас по святым местам. Да с посохом!
В а ж н о в. Звони сейчас! Придет — обрадуем…
Голощапов скрывается в кабинете.
Г е й (подходит к Сирому). А вы, Василий Васильевич, что такой индифферентный? Или не переживаете? А если что случилось с благодетелем вашим?
С и р ы й. Как же — переживаю. Профессия у нас такая — переживать. У председателей колхозов! Как у артистов!
Г е й. Значит, и вы — не безгрешный?
Т о н я (пробегает с тарелками). Безгрешными только младенцы бывают!
У с т и н ь я К а р п о в н а (из кухни). Вроде тебя… «утешительницы»!
Т о н я (вспыхнула). Да как вам не стыдно!
У с т и н ь я К а р п о в н а (смеется). Во-во, стыди меня, старуху! Воспитывай моральные кодексы! В папашу-мамашу, смотри! Идейная!
