Ты Из цикла «Местоимения и корни» (1961–1968 гг.) 1 Ты – небо-убежище, отклик неразделённый, дверь закрыта в стене и не хочет открыться. (Отзвук стены ключу нами потерян). Ты – просто крыша на небе, под ней лишь одна стена. Ты отошёл от стены… И нет ответа от колыбельной купели и до разверстой — где Ты? Откуда Ты? Ты – отторжение и откровенье. Дом (но ничуть не от мира), крыша – небо – стена… Ты далеко за стеной, но я-то под крышей Твоей. Ты – еле видимый свет. О, как долги блужданья в эфире гроз и дождей световых, сжигающих, животворящих. Мольба, ожидание – ключ? И опять нет ответа, музыка сфер и круг обжигаемой плоти от дуновенья – до грома? Любовь, что скорченной розой к стене припала, сорвана ветром с портала. Ты — это прибежище и от Тебя. Бесконечен гармонический ряд отражений Ты – я – стена, сходящийся на небе в точку Ты – это… Нам мир представлений — лишь телеящик цветной, в котором недолго мы длимся, мы – силуэты и тени, мы – маски и лица. Как нам постичь: «От Адама вершится суд, плач, и обряд поминальный, чрез воскрешенье до воскресенья из мертвых» Да будет так. Да исполнится воля Твоя. 2 А малое «ты» так похоже на белку, на воробья, что клюнул-кивнул, улетая, Но, как и небо — сетей, да и мелкой не терпит оно суеты. Луч лишь оно, а не пламя, и медля над нами, в тумане морском рассветает. 1963 г. Молитва корней
Путь зрительный, путь нервный, слуховой и к мiру не приросший образ Твой. Наш косный путь, пусть костный, млечный пусть И Твой, не вобранный в земную плоть, не пропитавший чёрствый сей ломоть. — В кость чёрную, ни в голубую кровь не вдуновенна [17] с жизнию любовь. Равно чужда и мiру, и уму, родна нам чудом вопреки всему, — как голос, что стоит на всём пути: «Простишь ли нас? Прости меня!.. прости…» … II. Шансон Сон (1966–1972 гг.) Шансон sans raison[18] (Чередуясь с циклом Снегопропады) Часть первая Из цикла «Моя бездомная любовь» Пластинка I Золотистый, летучий звон, луч иглы тебя находит, «Mon amour, Marion, notre toujours» [19]… уж на исходе. Чертит круг начерно, возвращаясь, луч блестящий. Обруч, глубь с озёрным дном, отклик музыки и счастья. Улетели этажи — что нам всё же остаётся? Повтори мне, скажи, где мы нынче расстаёмся. Щёлкнув глухо, спираль вывернула себя всю. Дай мне руку, печаль, и уйдём скорей отсюда. Нет, не будет птенцов, ни прозрачно-ломких почек. Лёгким снегом из снов с зимней тяжестью покончим. II Пусть невидимая, из сна, детский свист, сквозняк и скорость, станет пробовать весна на земле искать опору. Кисти, вёдра, апрель, солнца влажные заплаты, непрочна акварель на снегах голубоватых. Каплет-колет капель в горлах труб со ржавью астмы. …Там, где дремлет метель, ты со мной навеки, август. Спи, в золе догорай, мой шафранный рай… Как тихо… Просто – вглубь, в глушь убрать солнце чёрное, пластинку. Просто – в шкаф (в пыль) убрать дно без отблесков. Пластинку. Ремарка вторая. О «Снегопропадах» Тема Снегоземья начиналась с них. Первоначально это были питерские чёрно-белые пейзажи и моментальные зарисовки. Снег – ведь это и рассыпчатая белая краска, то закрашивающая, то засыпающая всё, но по-своему. А снег в полёте – вдобавок и лёгкая завеса, создающая иллюзию. Последняя же не только покрывает собой мир, но и позволяет увидеть его в иных степенях связности и разобщённости. Ритмы снего-пропадов, то вихреобразные, то плавные, по-другому сближают, раздвигают и связывают явления (притом не обязательно только в пространстве). Летящие снежные точки в своей совокупности смещают и центры тяжести, и саму весомость, значимость отдельно взятых вещей. вернутьсяСуществует тонкое различие между воскрешением (как возвращением к жизни) и воскресением из мёртвых. Воскрешённый Господом Иисусом четверодневный Лазарь через много лет умирает. Воскресшие из мёртвых уже не умрут никогда (всебщее воскресенье). («Ты») вернутьсяСлово «вдуновенный» встретилось в одном старинном «Изборнике». вернутьсяПесенка без «повода и смысла» (по аналогии с «без слов» П. Верлена). Вторая часть «Привала в облаках». вернуться«Марьон, моя любовь, наше всегда…» (фр.) |
