2. Баллада о вечном возлюбленном …А любовь всё живёт в моём сердце больном… [45]Как сквозь фарфор и пепел, я на ладонь смотрю. А день, нелеп и светел, вторую ждал зарю. Снег, дуновенье пара и лайка облаков… Что плоть, как не опара? В ней прах иных веков. Всё бродит ли закваска, трепещет тень ли, свет, но не даётся ласка, и отрешенья нет. Мне – вспомнить ликованье, блеск августа и гром? Я опыт рисованья твой на песке морском была. Как это было давно и навсегда, все очертанья смыла шершавая вода. Что ж, мне остались арфа Эола да пески… След реактивный шарфа воздушной, злой тоски… Не крест, а снег и верба, жар перистый и лёд. Я сплю, но рокот ветра 3. Старое фото
Кричащий комок из глины, из глины с солью морской, со смертной и лебединой (что воскликнешь) тоской? Выразит крик отвагу клятву насмерть скрепить? Нет, ледяную влагу с солью до дна мне пить. Ты вырван один из сада. Я водоросль в снегу. В ограде моя отрада спит – на ином берегу. Решётчатый дом вороний, сверкнувший на солнце шпиль… И некому больше вспомнить о нас сквозь снежную пыль. Снегопропад «Прощальный» (по Гайдну[47]: гаснут свечи, музыканты уходят) (Снегопропады) Кто здесь остался? Только снег, заброшенный протальный лоскут, да свечи, что из века в век мерцают тёплым, внятным воском. Сквозь кресел лиру [48] и овал — пыль звёзд в петлицах из лазури. Как если б плющ сокрыл провал, два века на миниатюре. Освободилось столько мест. Вокзален музыкальный ящик и тьма смыкается окрест застигнутых и уходящих. Блок в снежной маске встал без сил, и пламень, голубь шестиклинный, звездой клубящейся проплыл над колыбелью Коломбины. С ним век ушёл под землю лечь, гортанно гаснущий, бездонный эон… Ростральный призрак свеч на белой синеве колонны. Нет обречённости души — чуть раньше, много ль позже Баха, но скрыт рассвет и смерклась ширь гармонии в струенье праха. Что ж, вновь – и в полночь, и в ночи лей, прожигая фалды мрака, свой огнь и свет, звезда свечи… В зигзаге оборотня-фрака. Молитва из глубины снего-пропадов Прости нам, Господи, прости… Как долго (долго ль – мне?) брести продрогшей тенью бездорожья? Сам вскрик души моей: «Дыши!» — ужели в чём-то вызов ложный? Как возникает вновь трава, когда земля с зимы мертва. Как голубеет ломкость зданий весной холодной, в дымке ранней, — она шатается сперва. И как размытый снег – слова, что дремлют в ране бессознанья… Прости и не оставь. Внемли, ведь я росток твоей земли. Прости и корни, и долги в ночи земной, до первой зги. Когда в ней оживёт трава и снег растает, как слова: «Весной холодной, в дымке ранней…» Часть третья[49] Отрывок из малой поэмы «Ночные разговоры» (Разговор одинокого человека с его невидимым Ангелом) II «Алло, алло… Да, добрый вечер, — случайно набрала я „вечность“. — Мне б „скорую“! [50] О, как-нибудь!» Там – в словарях – нет слова «скоро», мне ж не расслышать – в горе ль? В горы? «Что? – отвечают – Долог путь». Гудки постскриптум подтверждают, что жить велят и продолжают, что этому нельзя помочь. А облака над переулком восходят в горы. Хладно, гулко, всю нескончаемую ночь. III Ширококостный тур, оратай, меч обнажённый и крылатый — таким встаёт в проёме Свет. Не отроком большеголовым пралучезарного былого небесной родины, о нет… Он нить светящуюся, совесть жжёт. Медный зык свергает в пропасть наш слой [51] истории трубой в рёв водопада… Зря я плачу, (едва ли я хоть что-то значу) склоняясь молча пред Тобой. вернуться«Туда!» – в тот мир, мир иной – из немецкой лирики времён классического романтизма. (Гёте, Шиллер, Бюргер, Гейне). вернутьсяЛира (и овал) – формы былых филармонических кресел. |
