Двойные двери были открыты, и я вошла внутрь. Там было несколько витражей, изображавших Христа в ночной рубашке до щиколоток, за что в этом городе его бы забросали камнями. Апостолы располагались у его ног, глядя на него снизу вверх, похожие на кудрявых женщин с жеманными лицами. Действительно ли мужчины брились в те времена? В детстве я никогда не могла добиться ответа на подобные вопросы.

Стены были белыми, пол покрыт бежевыми виниловыми плитками. Скамьи украшены черными атласными бантами. Гроб Тэпа Грэнджера стоял недалеко от входа. Было видно, что Джолин уговорили заплатить больше, чем она могла себе позволить, но трудно сопротивляться, когда вы страдаете от утраты.

Женщина в белом комбинезоне устанавливала на стенде венок в форме сердца. На широкой бледно-лиловой ленте золотыми буквами было написано: «Покойся на руках Иисуса».

Я заметила на хорах Джун Хоуз, раскачивающуюся туда-сюда. Она играла на органе, вовсю работая ногами. Она играла гимн, который звучал, как трогательный момент в мыльной опере, напевая под нос щебечущим голоском. Забинтованные руки делали ее похожей на создание, только что восставшее из гроба. Она перестала играть и оглянулась на меня.

— Извините, что помешала, — сказала я.

Джун положила руки на колени.

— Ничего.

Было в ней что-то безмятежное, несмотря на то, что пятна йода проступали выше по рукам.

Она распространялась, эта чума, этот ядовитый плющ души?

— Я не знала, что вы играете на органе.

— Обычно я не играю, но миссис Эмма сидит с Энн. Хоуз пошел в больницу к Ройсу. Наверное, доктора сказали ему про Орибелл. Бедная душа. Это реакция на лекарства? Мне так сказали.

— Похоже на то. Нужно дождаться результатов анализов, чтобы быть увернными.

— Благослови ее, Боже, — пробормотала она, теребя марлю, обмотанную вокруг ее правой руки. Она сняла перчатки, чтобы играть. Были видны пальцы, крепкие и прямые, с коротко остриженными ногтями.

Я вытащила из сумки открытку.

— Вы разговаривали с Шаной Тимберлейк здесь, пару дней назад?

Она взглянула на открытку и покачала головой.

— Мог ваш муж встречаться с ней?

— Вам нужно спросить об этом у него.

— У нас не было возможности поговорить о Джин Тимберлейк.

— Заблудшая душа. Красивое создание, но я не верю, что она спаслась.

— Возможно, нет. Вы ее хорошо знали?

Она помотала головой. Какая-то печаль затуманила ее глаза, и я ждала, заговорит ли она об этом. Оказалось, что нет.

— Она была членом юношеской группы здесь, правда?

Молчание.

— Миссис Хоуз?

— Так, мисс Миллоун. Вы пришли слишком рано, и я боюсь, вы одеты неподходяще для церкви, — сказал Боб Хоуз позади меня.

Я повернулась. Он был в процессе надевания черного облачения. Он не смотрел на жену, но она, казалось, съежилась и отодвинулась подальше. Его лицо было вежливым, глаза — холодными. Перед моими глазами промелькнула картина: он, растянувшийся поперек стола и Джин, выполняющая свою волонтерскую работу.

— Наверное, мне придется пропустить похороны, — сказала я. — Как там Ройс?

— Так, как можно было ожидать. Вы не хотите зайти в офис? Уверен, что могу помочь вам с любой информацией, которую вы пытались получить у миссис Хоуз.

Почему нет? Этот человек меня пугает, но мы в церкви, средь бела дня, и люди поблизости.

Я прошла за ним в офис. Он закрыл дверь. Обычно благожелательное выражение преподобного Хоуза сменилось на что-то менее сочувствующее. Он прохаживался у дальнего конца стола.

Я, не торопясь, оглядела комнату. Стены были выложены деревянными панелями, зеленые занавески выглядели пыльными. Зеленый диван, большой дубовый стол, вертящееся кресло, книжные полки, много дипломов в рамочках, сертификаты и выглядящие по-библейски пергаменты на стенах.

— Ройс просил меня передать вам кое-что. Он пытался с вами связаться. Ему больше не понадобятся ваши услуги. Если вы дадите мне подробный отчет, я прослежу, чтобы вам было уплачено за потраченное время.

— Спасибо, но я думаю, что подожду и услышу это от него.

— Он больной человек. Почти обезумевший от горя. Как его пастор, я имею право освободить вас от обязанностей.

— Мы с Ройсом подписали контракт. Хотите взглянуть?

— Мне не нравится сарказм, и меня возмущает ваше поведение.

— Я скептик по натуре. Извините, если это вас обидело.

— Почему бы вам не определиться со своим статусом и не покинуть помещение?

— У меня нет «статуса», чтобы с ним определяться. Я думала, что ваша жена может мне помочь.

— Она не имеет к этому никакого отношения. Вся помощь, которую вы можете получить, должна исходить от меня.

— Достаточно честно. Вы хотите мне рассказать о вашей встрече с Шаной Тимберлейк?

— Извините. Я никогда не встречался с миссис Тимберлейк.

— Тогда, что это значит?

Я показала ему открытку, убедившись, что надпись видна.

— Уверяю, я не имею понятия. — Он занял себя, без необходимости перекладывая какие-то бумаги на столе. — Что-нибудь еще?

— Я слышала слухи о вас и Джин Тимберлейк. Может быть, нам стоит обсудить это, пока я здесь.

— Любой слух, который вы могли слышать, будет трудно подтвердить после всех этих лет, вы не думаете?

— Я люблю трудности. Это доставляет мне удовольствие от работы. Вы не хотите узнать, что за слух?

— Меня это совершенно не интересует.

— Ну, ладно. Может, в другой раз. Большинству людей любопытно, когда циркулируют подобные слухи. Рада слышать, что это вас не тревожит.

— Я не отношусь серьезно к сплетням. Удивлен, что вы относитесь.

Он подарил мне холодную улыбку, поправляя манжеты рубашки под рукавами облачения.

— Теперь я думаю, что вы потратили достаточно моего времени. Мне нужно проводить похороны, и мне хотелось бы остаться одному, чтобы помолиться.

Я подошла к двери и открыла ее, небрежно обернувшись.

— Разумеется, был свидетель.

— Свидетель?

— Вы знаете, кто-то, кто видел, как кто-нибудь другой делает какую-нибудь гадость.

— Извините, но я не понимаю. Свидетель чего?

Я взмахнула в воздухе кулаком, используя жест, который он сразу понял.

Когда я закрывала дверь, его улыбка потускнела.

Воздух снаружи казался милосердно теплым. Я села в машину и сидела несколько минут. Пролистала свои записи в поисках неперевернутых камней. Я даже не знала, что надеялась найти. Перечитала информацию, переписанную со школьных документов Джин Тимберлейк.

Тогда она жила на Палм, всего лишь за углом отсюда. Я поерзала на сиденье, размышляя, стоит ли взглянуть. Черт, почему нет? Вместо голых фактов я, точно также, могу надеяться на сверхъестественное озарение.

Я завела фольксваген и отправилась по старому адресу Тимберлейков. Это было только в одном квартале, так что я могла оставить машину на месте, но решила, что лучше оставить парковочное место для катафалка.

Здание было слева, двухэтажное, запущенное, бледно-зеленого цвета, притиснутое к крутой насыпи.

Приблизившись, я поняла, что смотреть особенно не на что. Дом был заброшен, окна заколочены. Слева деревянная лестница вела на второй этаж, где балкон опоясывал периметр. Я поднялась по лестнице. Тимберлейки жили в квартире номер 6, в тени холма.

Все место выглядело мрачно. В двери в квартиру была круглая дыра, где раньше находился замок. Я толкнула дверь. Облицовка расщепилась, оставляя сталагмиты более светлого дерева. Окна здесь были нетронутыми, но такими грязными, что могли, с таким же успехом, быть заколоченными. Свет снаружи фильтровался слоем пыли. Пол был покрыт сажей.

Кухонные столы покоробились, дверцы шкафчиков свисали с петель. Мышиные катышки свидетельствовали о недавнем присутствии грызунов. Спальня была только одна. Еще одна дверь вела из спальни в заднюю часть здания, где балкон соединялся с неуклюжей лестницей, закрепленной на склоне холма. Я посмотрела вверх. Отвесные склоны насыпи осыпАлись. Виноградные лозы свисали с края холма, метрах в десяти надо мной. Еще выше, на вершине, я увидела чью-то резиденцию, которая могла похвастаться изумительным видом на город, с океаном, протянувшимся слева, и аккуратным холмом справа.