К нему пристал клочок ваты с пятном крови. И это все до завтрака. Несмотря на отвращение, я засуетилась, изображая приходящую медсестру.

Я привыкла, в результате долгого опыта, абстрагироваться от сцен насильственной смерти, но эти остатки диабетических мелочей, заставляли мой желудок вздыматься.

Я решительно смела все в пластиковую корзинку для мусора и убрала с глаз долой. Навела порядок среди бутылочек с лекарствами, стаканов воды, графина и перевязочных материалов.

Обычно ноги Ори завернуты во что-то растягивающееся, ярко-розового цвета, но сегодня она, видимо, решила их проветрить. Я избегала смотреть на ее пятнистые икры, холодные, как лед, ступни, в которых почти не циркулировала кровь, голубовато-серые пальцы, сухие и потрескавшиеся.

— Думаю, я присяду на минутку, — пробормотала я.

— Да, милая. Вы бледная, как привидение. Сходите на кухню и выпейте стакан сока.

Апельсиновый сок помог, я съела кусок тоста и навела порядок на кухне, чтобы держаться подальше от женщины в соседней комнате. Три тысячи часов практики работы частного детектива не подготовили меня к такому. Я чувствовала, что половину времени работы над этим делом провожу за мытьем грязной посуды.

В двадцать минут одиннадцатого появилась Максин, с принадлежностями для уборки в пластмассовом ведре. Она была одной из тех женщин, с лишними пятьюдесятью килограммами, раскачивающимися вокруг ее тела, как бочка, сделанная из плоти.

Один из ее клыков был размером и цветом, как ржавый гвоздь. Без всякой паузы она достала пыльную тряпку и принялась за работу.

— Извините за опоздание, но я никак не могла завести эту старую машину. В конце концов я позвонила и попросила Джона Роберта приехать с инструментами, но это заняло полчаса.

Я слышала про Ройса. Господи, благослови его.

— Я собираюсь попросить Энн отвезти меня к нему сегодня вечером. Слава Богу, я чувствую себя достаточно хорошо.

Максин только кудахтнула и покачала головой.

— Я вам говорю. Могу поспорить, вы не слышали ничего от Бэйли. Неизвестно, где он.

— О, я так переживаю. Я так и не повидалась с ним после всего этого времени. И вот его снова нет.

Максин сделала лицо, выражающее сочувствие и сожаление. Затем взмахнула своей тряпкой, чтобы обозначить перемену тона.

— Мэри Берни сделала из себя такую дуру. Позакрывала окна, на калитке большой замок, как будто он войдет и унесет ее.

— Зачем? — спросила Ори, полностью заинтригованная.

— Я никогда не говорила, что у нее есть мозги, но теперь половина людей, с кем я разговаривала, заряжают свои пистолеты. По радио сказали, что он может искать убежище у прежних знакомых. Вот так. «Может искать убежища». Это самая большая глупость, какую я слышала. Я сказала Джону Роберту — Бэйли не такой дурак. С одной стороны, он знать не знает Мэри Берни, а с другой, он и близко не подойдет к этому месту, потому что рядом — учебный манеж национальной гвардии.

— Боже милосердный, — сказала я. Бэйли, может, и преступник, но он не дебил.

Как только мне удалось внедриться в разговор, я сказала Ори, что ухожу.

Максин заметно притихла, без сомнения, надеясь услышать информацию, которой она сможет поделиться с Джоном Робертом и Мэри Берни. Я избегала любых упоминаний о том, куда собираюсь идти. Последнее, что я видела — как Максин протягивала Ори пачку пришедших по почте рекламных буклетов, чтобы та их просматривала, пока она нанесет спрей для мебели на книжную полку, где они лежали.

Вдова Тэпа Грэнджера жила на Кайе стрит в одноэтажном каркасном доме с крытым крыльцом. Дом был выкрашен в цвет морской волны с кремовой отделкой. Ступени крыльца изъедены кем-то, оставившим угрожающие дырки в дереве. Она подошла к двери, бледная и худенькая, за исключением живота, который выпячивался перед ней, как глобус. Ее нос был розовым от слез, глаза распухли, весь макияж смыло слезами. Ее волосы имели страдальческий вид после недавнего домашнего перманента. На ней были выцветшие джинсы, державшиеся на узком заду, и футболка без рукавов, которая оставляла голые руки костлявыми и сморщенными от холодного утреннего воздуха.

Она держала на бедре пухлого малыша, его массивные ножки обхватывали ее, как у всадника, готового пуститься в галоп. Соска в его рту вглядела как пробка, которую вы можете вытащить, если захотите выпустить воздух. Серьезные глаза, сопливый нос.

— Извините, что беспокою вас, миссис Грэнджер. Меня зовут Кинси Миллоун. Я частный детектив. Могу я поговорить с вами?

— Наверное, — ответила она. Ей было ненамного больше двадцати шести, тусклый облик женщины, из которой ушла юность. Где она собирается найти кого-то, кто возьмет пятерых детей другого мужчины?

Дом был маленький и простой, постройка грубая, но мебель выглядела новой. Зеленый диван и к нему два кресла. Кофейный столик и два маленьких столика, расположенных по краям дивана были из светлого дерева, еще не поцарапанного маленькими ботинками. Приземистые настольные лампы с плиссированными абажурами еще были обернуты в прозрачный целлофан. Она будет платить за все это, пока дети не закончат школу.

Джолин села на диван и вздохнула. Я устроилась на краешке кресла, обеспокоенная присутствием недоеденного сэндвича, который составил мне компанию на сиденье.

— Линнетта, перестань, — вдруг крикнула она, хотя казалось, что в комнате больше никого не было. Я с опозданием поняла, что звенящий звук, вызываемый ребенком, скачущим вверх и вниз на кровати, только что прекратился.

Она поставила малыша на ножки. Он покачался, цепляясь за ее джинсы, соска задвигалась у него во рту, он начал сосать ее с тихим гудящим звуком.

— Что вас интересует? — спросила она. — Полиция была здесь дважды, и я уже рассказала им все, что знаю.

— Я постараюсь недолго. Вам это, должно быть, тяжело.

— Неважно, — пожала она плечами.

— Вы знаете, во что Тэп ввязался вчера?

— Я знала, что у него появились деньги, но он сказал, что выиграл пари.

— Пари?

— Может это и неправда, — сказала она, как бы защищаясь, — но деньги нам были очень нужны, и я не собиралась особенно расспрашивать.

— Вы видели, как он уходил из дома?

— Вообще-то, нет. Я пришла с работы и отправилась прямо в кровать, как только он с детьми ушел. Я думаю, он отвез Ронни и девочек в школу, а потом Мака — к няне.

После этого он, наверное, поехал в Сан Луис Обиспо, должен был, потому что там оказался.

— Но он ничего не говорил насчет нападения, или кто вовлек его в это?

— Если б я знала, я бы его не пустила.

— Вы знаете, сколько ему заплатили?

Ее глаза стали осторожными. Она начала теребить подбородок.

— Не-а.

— Их никто не отберет. Я просто хочу знать, сколько.

— Две тысячи, — пробормотала она. Боже, женщина без хитрости вышла замуж за мужчину без мозгов. Две тысячи долларов, чтобы рисковать жизнью?

— Вы знали, что патроны были заряжены каменной солью?

Снова она послала мне этот уклончивый взгляд. — Тэп сказал, что так никто не пострадает.

— Кроме него.

— О.

— Ружье было его?

— Не-а. У Тэпа никогда не было ружья. Я бы не стала хранить его в доме с детьми.

— Вы хоть что-то знаете о том, с кем он имел дело?

— Я слышала, с какой-то женщиной.

Это привлекло мое внимание.

— Правда?

Опять она теребит подбородок.

— Кто-то видел их вместе в биллиардной, вечером, перед тем, как он погиб.

— Черт, это была я. Я хотела побольше узнать о Бэйли Фаулере и знала, что они были друзьями.

— О. Я думала, может, он и какая-то женщина…

— Вовсе нет. Вообще-то, половину времени он показывал мне фотографии вас и детей.

Она покраснела, на глазах показались слезы.

— Как мило. Я бы хотела вам помочь. Вы такая хорошая.

Я достала свою визитку и написала на обороте номер мотеля.

— Я там буду ближайшие пару дней. Если что-нибудь вспомните, позвоните.

— Вы придете на похороны? Это завтра днем, в баптистской церкви. Должно быть много людей, потому что все любили Тэпа.