Впрочем, глядя на Аларика, я поняла, что также была немного… несдержанна.

Дроу поцеловал мою ладонь, что лежала на его плече.

— Я люблю тебя.

Мои отметины на его теле. Его отметины на моей коже.

Прекрасная гармония.

А за завтраком нам довелось узнать, что любовью прошедшей ночью занимались не только мы, ибо на шее Ссешеса был заметен след от укуса. И уверена, укус этот имеет особый смысл. Ашер же внимательно слушал рассказ принца о встрече с орком, а затем сказал:

— Я дам возможность Хаишу и его женщине провести больше времени вместе. — Вампир замолчал на мгновение. — Чтобы попрощаться. У меня есть свои причины помочь им.

***

За столом воцарилась тишина. Илиас, откинувшись в кресле, скрестил руки на груди.

— Поделишься с нами? — очень спокойно спрашивает король.

Лисьи глаза вампира темнеют.

— Я впервые увидел Ссешеса именно во время осады столицы орков. Сантименты, можно сказать. Особенные воспоминания.

Ссешес, возможно, желал бы сохранить свое холодное молчание — как и всегда, но его король, его королева и его командир ждут слов.

Его любимый ждет.

— Между нами существует связь. И мы не можем пренебрегать этим.

Очень откровенно.

Королева проводит ладонью по своим волосам, завитым в мягкие локоны, и топаз в ее тяжелом перстне на мгновение вспыхивает темным золотом. Она смотрит на супруга, безмолвно разговаривая с ним.

Илиас утвердительно кивает.

— Мы вас услышали.

И Аларик, и король имеют основания, дабы возразить. Но не делают этого, потому как понимают: чувства Ссешеса и Ашера серьезны. Иначе каждый из них не отказался бы от возможности иметь дитя.

Это личный выбор, и я рада, что все сложилось для этих мужчин хорошо.

День я провела в обществе мэтра Фредерика и своих родителей. Им пора было возвращаться в Танаис, и я заранее уже скучала. По матушке с отцом, по наставнику, по своему миру, где есть хрустальные ледяные реки и высокие молочно-карамельные горы. Поля золотой пшеницы, густые леса и уютные города с мощеными древними камнями улицами и домами, выкрашенными в белоснежный, темно-синий, алый и лавандовый цвета.

Мир Феантари мне только предстоит узнать, но я уже успела полюбить его строгую гармонию. Было бы прекрасно нам с Алариком выбираться на прогулки. Сегодня, правда, вряд ли уже получится, потому как супруг проводил совещание с мастерами-каменщиками, а вечером Хаиш должен был вновь посетить нас, дабы поговорить с князем вампиров, который столь неожиданно решил проявить щедрость.

Интересное переплетение нитей отношений.

***

Розали вздохнула и отставила в сторону изящную фарфоровую чашку с какао. Не хочется сейчас какао.

Да и вообще ничего не хочется. Драконесса очень устала, и не плохое самочувствие тому виной.

Мысли. Тяжелые, темные, будто горящие угли под слоем мертвого пепла. Мысли, в которых и себе невозможно признаться.

Узкая ладонь легла на немного округлившийся уже живот.

У нее родится дочь. Самая прекрасная, самая замечательная. В этом драконесса уверена — но не уверена в том, что сможет стать идеальной матерью. Воспитать достойно. Подарить тепло и любовь, которая позволит ее ребенку расправить крылья.

Стыдно сомневаться: сохранит ли она свою красоту? Разве важно это в сравнении с новой жизнью?

Важно, оказывается.

Разумеется, Лука нашел бы оправдания для нее. Розали усмехнулась. Всегда находит. Он великодушен и мудр, вот только в супруги для себя выбрал…

О, подданные знают ее силу — и уважают за это. Но сей факт никоим образом не мешает им говорить о своей повелительнице с насмешкой — будто она даже ненависти недостойна.

Испорченная, грязная девка. Чего ей только не хватало, изумлялись благородные дамы — когда были уверены, что никто посторонний их не услышит, ибо повелитель скор на расправу.

Вот только… Если Совет открыто выступит против правящего рода — им не выстоять. Лука поставил свое положение под удар. Ради нее. Зачем?

Потому что любит. А она его — любит?

Звук его голоса волнует, и имя — медовыми нитями по венам. Розали тянет к супругу, к его теплу.

Любовь ли это?

Драконесса закрыла глаза и опустила голову на высокую спинку дивана.

Да, может быть, она и недостойна. И это заставляет ее злиться на Луку, который нашел в себе силы искренне простить ее. Наказание прощением.

Изощренная пытка.

***

— Уверен, никто не будет против.

— Надеюсь, — Лайолешь коснулась ладонью щеки супруга — и Дьяр тотчас же накрыл ее руку своей.

— И я надеюсь. На то, что нас, возможно, кто-нибудь увидит.

— Ты хочешь этого? — эльфийка удивленно изогнула бровь.

— Тебя это тоже волнует, правда?

Еще один горячий поцелуй, и такие родные объятия.

Подумать только, ведь они могли бы упустить свое счастье. Потерять друг друга.

Или она могла бы убить своего мужчину в ту, далекую теперь ночь. События ее по сию пору в памяти невероятно свежи.

— Ты ведь понимаешь все безрассудство своей идеи, мой ландыш?

Лайолешь замерла, услышав голос супруга. Дьяр взирал на эльфийку, и в его сиреневых, будто сумерки, глазах таилось обещание долгой и мучительной смерти.

Какая жалость, что не удалось убить наглеца, пока тот спит. А впрочем — сталь клинка все еще касалась горла мужчины, и тот будто даже не замечал этого обстоятельства. Красавица с волосами цвета меда гордо вздернула подбородок, презрительно усмехнувшись.

— А если я готова на жертвы?

Дьяр сжал лезвие ладонью, легко отобрав у непокорной оружие. На идеально острой поверхности мерцали несколько капель крови.

Лайолешь не склонила голову. Ледяной взгляд бьет, будто плеть, по сердцу — уже в который раз. Нефритовые глаза горят презрением. Высокомерная дрянь. Самая драгоценная и самая любимая дрянь.

— Не готова.

Сильные пальцы крепко сжимают хрупкое запястье с рисунком темно-синих вен — и красавица оказывается лежащей на шелковых простынях. Горячее тело Дьяра сверху не дает ни малейшей надежды на побег. Девушка бьет по щеке склонившегося над ней супруга, затем еще раз.

Серебряноволосый впивается в алые, чуть приоткрытые губы страстным поцелуем. В ответ — яростный укус. Дьяр со злостью сдавливает горло гордячки, едва не задушив ее. Со злобным рыком серебряный швыряет жену к резной спинке кровати.

— Выслушай меня хоть раз, идиотка.

Строптивица не смирилась ни на гран за те два года, что они были женаты. Тот проклятый и благословенный миг, когда Дьяр впервые увидел княжну золотых эльфов, будто был навечно выжжен на его сердце. Прекрасна Лаойлешь, лесной Ландыш. Перламутровое лицо обрамляют царственно уложенные тяжелые косы, а во взоре сверкает Сила. Неумолимый правитель Светлых земель взял ее силой — пригрозил отцу дивной войной. На самом же деле это было обещание уничтожить любого, кто встанет у него на пути. Серебряный был безумен — все истинно влюбленные безумцы. А княжна ненавидела его дико и презирала за жестокость. Но…

Она была истинной парой для Дьяра. И потому, каждую ночь, стараясь не показать свою реакцию на его ласки, терпела поражение. Но лишь стихали горячие стоны, вновь превращалась эльфийка в мраморную бездушную статую.

— Я почту за великую радость умереть от твоей руки, любовь моя.

Лайолешь с изумлением взирала на супруга, целующего ее колени.

— Но я не могу тебе позволить этого. Ради своего народа. Ради тебя самой.

Она должна была бояться этого эльфа. Тонкие пальцы касаются мерцающих прядей волос, и Лайолешь пьет силу Дьяра, будто пьянящие яблочные соки поры расцвета, зная, что он позволит.

Дьяр улыбнулся, плавным движением сел на кровати и притянул непокорную супругу к своему телу, принуждая узкую ладонь лечь на недвусмысленное свидетельство пробуждающегося желания. Он кусает нежную шею, оставляя отметину на коже, будто клеймо, звериным чутьем улавливая перемену в ритме дыхания Лайолешь.

А затем… Затем были долгие часы, проведенные вместе за проверкой расчетной документации и обсуждением Собрания законов — министры взяли слишком много власти и позволяли себе праздность и стяжательство, считая, что за военными сложностями с оборотнями Дьяр ничего не замечает.