Алые языки пламени в Саду багряных роз оживают, извиваясь в чувственно-холодном, медленном танце.

Боль проникновения кажется удивительно правильной — и возбуждающей. Дыхание Ссешеса обжигает губы вампира.

Жестокие глубокие толчки. Отметины на спине цвета вина из слив.

— Ты даже не представляешь, как долго я мечтал о твоем члене. Он — та колонна из белоснежного мрамора, что поддерживает небо моего мира…

Дроу замирает на мгновение — а затем целует Ашера, грубо, наслаждаясь медно-пряным вкусом его крови.

— Кажется, ты несешь чушь.

— Я ведь влюблен. А значит, имею полное право страдать херней. Не ломай кайф, — тихо и немного хрипло смеется вампир.

Темный, глубоко вздохнув, трется щекой о ладонь вампира.

— Люблю тебя.

Стоны растворяются в холодных тенях — тех самых, за ледяными глазами которых скрывается первозданная дикость. Это ведь пытка, истинно страшная пытка — Ссешес, войдя до основания, не двигается. Лишь, не отрываясь, смотрит в глаза. Кончиками пальцев изучает черты Ашера, целует изрезанную рунами кожу.

Рука вампира скользит по груди брюнета, выше, сдавливает немного горло.

— Признайся, душа моя: тебя возбуждает осознание того, что я могу убить тебя?

Эльф улыбается, развратно, бесстыдно. Плавное, змеиное движение вниз (одежда и оружие в полном беспорядке на полу) — и в узкой ладони блеснул любимый стилет. Острие едва ощутимо проводит по бархатистой горячей плоти члена Ашера.

— У меня ведь тоже есть аргументы.

Вампир, прищурив глаза, выгибается.

— Правда?

Длинные пальцы обвивают запястье Темного. Переплетенные руки скользят вверх — и Ашер запечатлевает горячий поцелуй на коже любимого.

Второй рукой вампир прижимает дроу еще ближе к себе — и впивается клыками в его шею. Берет совсем немного. Удовольствие сумасводящее, жуткое в своей полноте.

Это вкуснее, нежели его любимый шоколадный крем. Вкуснее даже, чем ломать чужое естество на кусочки, будто бисквит.

Красные капли крови и белые — семени на шелковой коже. Что может быть чудеснее?

***

— Надеюсь, ты подготовил комнаты получше. Не станешь ведь ты заставлять Лидию жить здесь?

Камео умел появляться неожиданно, будто мертвое золото в кронах деревьев.

Назвать эту спальню аскетичной — значит, крайне польстить ей. Брошенный на каменный пол тонкий матрас — конечно же, неподходящее ложе для юной леди.

— Поглядим, будет ли она вообще со мной спать.

Аларик даже не открыл глаза.

Будет ли спать? Какая глупость, сомнения. Что может помешать дроу взять свою женщину, недоумевает жрец.

Камео садится у изголовья, спиной прислонившись к стене, и кладет обе ладони — кожа его обветренная, прохладная — на виски принца.

Энергия перетекает слишком легко. Густая, пряная, пахнущая дымом и медуницей. Старые раны, причиняющие боль Аларику — будто вечно голодная пустота. Ей все мало. Жрец отдал бы больше, — много больше, — но принц мягко отстраняет его руки. Поднимается и садится рядом. Мышцы его напоены силой растений и зверей. Не в первый раз Аларик подумал о том, что не было у Северного ветра лучшего варианта, дабы наделить того властью над хищниками, порождениями холода — только Камео. Они умирали — и возвращались вновь. Более быстрые. Более ловкие. Более могучие, чем прежде.

— Благодарю тебя.

Передав тогда Аларику слова Северного ветра о том, что малышка Лидия нуждается в защите, жрец сделал свой выбор. И кто бы знал, каких мучений стоило ему это решение.

Возможно, Ветер разгневался бы, узнай он о том, что Камео ослушался — но что с того? Нет, куда страшнее эта боль, ломающая сладострастно и медленно каждую кость в теле — боль от потери того, что бесконечно дорого. Пусть оно и не было никогда твоим — опять же, разве это важно? Надежда мертворожденная погребена уже в стылой земле.

Все идет правильно. Принц ведь счастлив.

Может, и замечательно, если бы однажды Аларик забрал все. До дна. И тогда — покой.

Северные хищники склоняются перед ним. Благородство достойно награды. Но чем хуже те звери, силу которых он забирает? Звери не лгут. Они искренни.

Потому жрец всегда милосерден. И на его теле глубоких шрамов ровно столько же, сколько и отпущенных духов животных. Камео весьма чтит равновесие — здесь они с Лидией могли бы понять друг друга.

— Она достойная девочка. Она сможет понять.

Беловолосому дроу было многое известно от самого принца, да и личная встреча оказалась весьма любопытной. Окажись Лидия глупышкой — и все приняло бы иной оборот. Девичье сердце, запеченное под мятным соусом — чудный деликатес. Но Камео уверен: целительница способна размышлять, делать выводы и не станет демонстрировать нервические припадки.

Несомненно.

Аларик касается скулы жреца губами, и тот вздрагивает едва заметно. Сладкое, темное вино чужой энергии.

Принц темных всегда возвращает долги.

***

— Аларик, ты что, спишь здесь?

Я стояла на пороге комнаты принца. Признаться, я несколько иначе себе ее представляла — столь же уютной и роскошной, как та, которую предоставили мне. Но спальня Аларика была холодной, почти пустой.

— Лапушка, ты заболеешь.

— Даже не думай об этом.

Я подошла к тонкому матрасу и удобно устроилась, прижавшись к дроу. Собственно, побыть вместе со своим принцем и было моей целью. В прошедшие ночи он тайком приходил в мои покои, дабы мне спалось спокойнее и слаще, а сегодня вот я решила устроить сюрприз. Весьма познавательный, надо признать.

Аларик заботливо укрыл меня одеялом — которое, на мой взгляд, могло бы быть гораздо теплее.

— Я привык к таким условиям.

— Понимаю. Но возможно, — я погладила дроу по волосам, — ты будешь спать в более комфортной постели, когда не уходишь в поход?

Мы. Мы будем спать. Внезапно я осознала, что принц одет лишь в легкие льняные брюки, а мой шелковый халат так тонок…

— Если в постели с тобой — то совершенно плевать, какой она будет, — засмеялся тихо Аларик.

Медленный, откровенный поцелуй. Мы не переступаем границ — и это промедление дразнит, волнует чувства. Признаться, я боюсь того, что произойдет после свадьбы — и очень желаю этого. За окном — ледяной ветер и снег укрывает все сахарной глазурью, а я непогоду не замечаю вовсе, касаясь кончиками пальцев век своего мужчины, его скул и его губ. Мне нравится черный цвет его глаз, идеально ровная линия носа — и линии шрамов тоже.

— Я тебя сейчас изнасилую.

— Что? — моя ладонь замерла на груди дроу.

— Это же просто пытка!

— Когда я делаю так? — целую его плечо, слегка прикусывая кожу. — Или вот так? — провожу ладонью по плоскому животу. — Или…

— Ну все.

Аларик в шутку набросился на меня, делая вид, будто хочет искусать. Я едва не задохнулась от смеха, отбиваясь, — потому как боюсь щекотки — но шансов у меня, конечно, было мало, и очень скоро я оказалась в самых крепких и самых нежных объятиях, зацелованная и раскрасневшаяся.

— Прекрати, чудовище, — я смахнула слезы с ресниц. — Я уже не могу смеяться.

— А кто все это начал?

Я возмущенно смотрела на принца. Что с того, кто начал эти шалости?

— Ты так прекрасна.

Кажется, наслаждаясь теплом моего мужчины, я и сама могу в это поверить. Поудобнее усаживаясь на коленях дроу, я подумала о том, что Одри была неправа. Все с моим темпераментом в полном порядке.

Кстати сказать, ведь этой ночью мы не единственные, кто занят любовью.

— Послушай, а что между Ссешесом и Ашером?

— Они любят друг друга. — ответил Аларик. — И ненавидят за то, что не могут быть вместе.

— Почему? — я была удивлена. — Если это действительно настоящие чувства, что им мешает?

— Моральные принципы Ссешеса, — принц усмехнулся. — Он вовсе не против насилия, но считает, что всему должна быть причина. Ашер же иной раз увлекается, мучая и ломая других. Знаешь, — Аларик замолчал на мгновение, — они оба близки мне. Не в одном бою мы стояли плечом к плечу — кстати, они и увидели друг друга впервые во время осады столицы орков. Жаль, что они не могут найти согласия, но я не хочу навязываться со своими советами.