«Я не убийца, хочу, чтобы вы это знали, и поэтому пишу. Думаю, вы сейчас ищете меня по всей стране… Не ищите! Поймите меня правильно, я не боюсь, что найдете и арестуете, не боюсь потому, что я не совершал преступления.

Во время последнего допроса вы говорили о справедливости. И если бы дал вам себя арестовать и судить, вы сами совершили бы большую несправедливость, осудив невинного. Мой дух, моя лунная богиня, унося меня в свои необозримые призрачные поля, спасла не меня, она удержала вас от совершения преступной ошибки. Вы боретесь против несправедливости?.. А разве все справедливо было вокруг нас? Разве существует абсолютная справедливость? Разве справедливо поступил Антон, украв у меня идею изобретения; разве справедливо поступала судьба, осыпая его своими дарами, в то время как я, лишенный их, страдал; разве справедливо, что Нину она отдала сначала пьянице, а потом бросила в объятия пресыщенного Антона, хотя я исстрадался, мечтая о ней всю жизнь, ждал, искал и готов был служить ей как богине?! Да еще много и много такого…

Вы хотели знать правду о смерти Журавля, я вам ее расскажу, но зло, вернее, то, что вы считаете злом, наказано не будет.

В тот вечер я узнал о нечестном поступке Антона, и меня потрясло его предательство. Нисколько не стесняясь своего поступка и, очевидно, считая меня ничтожеством, перед которым нечего стесняться, он дал мне читать рукопись, которую принесла Нина и в которой моя идея излагалась как его собственная находка. Он уже подал, оказывается, заявку в Госкомизобретений. Мое имя даже не упоминалось…

Нина тогда еще не все напечатала. Но и того, что я прочел, было достаточно. Душа моя горела, мне не было жалко изобретения, на нем не заканчивались мои идеи, знания, но было больно, что Нина, мой нежный лунный свет, моя богиня, печатая эти страницы, снова восхищалась тем, как талантлив ее избранник. Поймите меня правильно: этого я не мог вынести. Я весь как в огне горел…

Потом Нина ушла домой…

Однако ни при ней, ни без нее я не сказал Антону ни слова, ничем не выразил своего страдания.

Вы все добивались от меня, кто раньше ушел, кто оставался с Антоном, почему две, а не три чашки для кофе стояли на столе, видел ли я плиту и чайник из комнаты, и о прочей чепухе спрашивали.

Я слушал вас и думал, как трудно пробираться истине и справедливости сквозь дебри всей этой муры. В какую-то минуту я даже пожалел вас, немолодого человека, пытающегося доказать недоказуемое… И то, что я звонил ночью в Киевгаз, не смогло помочь вам обвинить меня.

Но сейчас все расскажу по порядку.

После того как Нина ушла, мы еще выпили с Антоном. Он все больше пьянел, все сильнее бахвалился, а я молчал и трезвел. Я не высказал ему своей обиды, мне не хотелось получить от него еще один щелчок по носу, вызвать насмешку над собой, а он, видя мою робость и, очевидно, понимая мою боль, все больше хорохорился, вызывая меня на скандал.

Но я молчал.

Вскоре Антон устал и угомонился. Он только глядел на меня осоловелыми глазами, пытался даже поцеловать, просил прощения и бормотал что-то вроде сакраментального „ты меня уважаешь?“.

Я же сидел, терпя ужасные душевные муки. Поймите меня правильно! Я думал о том, что мир соткан из несправедливостей… О кофе я, конечно, забыл… Мне было не до него…

На последнем допросе вы говорили о совести. Мне горько и смешно было вас слушать. Вы же неглупый человек, знаете жизнь, неужели действительно считаете, что следует жить по совести?! Совесть теперь только мешает человеку. Она не в почете. Совестливые голышом ходят, а бессовестные… Ближайший пример: хват Антон и я — щепетильный заяц…

Прочитав мое письмо, вы, наверное, подумаете, что оно есть результат пробудившейся совести. Но это не так… Я просто хотел объяснить вам, что в смерти Антона никто не виноват, кроме него. Такие люди не имеют права на жизнь…

Но идемте дальше…

Вскоре Антон повалился на диван, на котором сидел, и захрапел. Я не уходил, обуреваемый горестными мыслями. Сколько времени просидел — не знаю.

Потом услышал стук в дверь и пошел открывать. Это была моя Варя, она заждалась и пришла забрать меня домой. Так она иногда поступала, когда я очень задерживался.

Увидев ее, я вдруг расплакался. Не скажу, что любил ее, — любил и люблю я на всем свете только Нину, — но Варя была единственным близким человеком, с которым я мог поделиться своей обидой.

Подвел ее к столу, на котором среди тарелок и чашек лежала рукопись Антона. Не сдерживая рыданий, я опустился на стул и рассказал ей все. Она стояла рядом, прижав мою голову к своей груди, и гладила меня. Наша общая обида родила в ней гнев, она не знала, чем утешить меня, но вдруг сказала: „Идем домой… не переживай, все будет хорошо…“ Я поднялся и послушно пошел за ней.

Дома она помогла мне раздеться, потушила свет и легла рядом.

Я прижался к ней, и она продолжала меня успокаивать. Мне показалось, что это не Варвара, а лунная богиня Нина обняла меня. Мои страдания, мои душевные боли и обиды, преследовавшие меня с детства, опалили в те минуты душу очистительным огнем, и я вдруг понял высший смысл человеческого существования. Он заключается в отказе от себя, от своих ничтожно-мелких земных претензий, от своего самолюбия, гордыни, от „я“. Нужно раствориться в вечности, решил тогда я. Поймите только меня правильно. Это не значит убить себя — у меня не хватило бы духу. Вы верно меня обозвали трусом, я не спорю. А сейчас я решил, что нужно раствориться в отказе от себя.

Однако в тот момент я еще не был готов, меня продолжали мучить приступы слабости, жалости к себе и беспричинной тоски, и я снова начинал плакать.

Так мы лежали долго. Я все время просил у Вари холодной воды, и она несколько раз безропотно вставала. Она переживала за меня, тоже нервничала, гладила и повторяла, что любит меня, что я самый дорогой человек, что для меня готова на все…

Потом вдруг сказала: „Перестань наконец терзаться. Журавель больше не встанет у нас на пути“, — и сама заплакала.

Я сначала не понял ее, растерялся — я никогда не видел, чтобы Варвара плакала, как другие женщины, и в свою очередь принялся утешать ее…

Она сказала: „Журавля уже нет на свете. Он умер“.

„Как умер?! — удивился я. — Почему это умер? Он просто уснул“.

„Да, уснул, — сказала она. — Навсегда. Он отравился газом, который идет в комнату из кухни. Я чувствовала запах газа“.

„Это, наверное, Нина забыла закрыть горелку! — вскричал я. — Боже мой!“

„Не знаю, кто забыл закрыть, но, почувствовав запах, я заглянула в кухню и увидела, что горелка плиты открыта“.

„И ты ее не закрыла?“

„Нет, — твердо ответила Варвара. — Не я ее открывала, не мне ее закрывать. Не моими руками послано это ему… А у нас теперь наконец будет человеческая жизнь. — Она прошептала: — Мы будем богаты, Слава, богаты, богаты… И счастливы! Никто тебя теперь не обидит…“

И я понял все.

Варя росла в послевоенной нищете, на своей Мышеловке. Всю жизнь она рвалась в более обеспеченное общество, но образование сумела получить только среднее. Этого ей было мало. Наконец стала бухгалтером, но цели своей все равно не достигла и считала, что не „вышла в люди“. Потом она вышла замуж за меня, молодого, перспективного, как она надеялась, ученого. Я, правда, тогда еще студентом был.

Но и здесь ее ждало разочарование. Я не смог избавить ее от серого прозябания, не смог создать ей легкую, красивую жизнь, о которой она мечтала с детства.

Я не дал ей закончить. „Как ты могла! — испуганно закричал. — Ты же убийца!“

Я вскочил с кровати, включил свет и стал лихорадочно искать одежду. Варя сидела на постели в нижней сорочке, обхватив голову голыми руками. Взгляд ее был устремлен не на меня, а куда-то в пространство, волосы были распущены, она не двигалась и походила на ведьму. Потом она опустила руки и совсем спокойно произнесла: „Не суетись… Все равно уже поздно. Он мертв… И это не я, а бог наказал его за воровство, за тебя…“

И тогда я бросился к телефону… Дальнейшее вам удалось пронюхать: как я звонил и что говорил… Но и это вам не помогло посадить меня в тюрьму, теперь вы знаете, я ни в чем не виноват, и любые попытки доказать мою вину никогда не привели бы к успеху…

Слушая мой разговор по телефону с диспетчером Киевгаза, Варя сказала:

„Не нужно поднимать шум. Он все равно уже мертв, и в убийстве обвинят тебя“.

Она приблизилась ко мне и попыталась, утешая, обнять. Но я оттолкнул ее. Мне показалось, что это тянутся ко мне костлявые руки скелета. Я проклинал ее. Она ответила: „Не ври, ты доволен. Я сделала это вместо тебя. Ты сам хотел этого, ты страстно завидовал Антону и ненавидел его. Я же знаю. Но ты не смог бы воспользоваться случаем, своим единственным шансом, у тебя не хватило бы решимости, ибо ты трус. Я понимала это и взяла все на себя“.

Тогда я ее ударил, впервые в жизни. Она опустилась на пол, обняла меня за колени и снова заплакала. Но я вырвался, набросил на себя халат и вышел в коридор, надеясь своими ключами открыть дверь Антона. Я утешал себя надеждой, что Антон еще жив, я закрою газ и вытащу беднягу на воздух…

Но ключи не подходили, а стучать я боялся, чтобы люди не услышали и потом не обвинили меня. Как бы я объяснил им, почему рвался ночью в квартиру Антона!..

В этот момент я услышал шаги на лестнице и бросился в свою дверь. И тогда, не имея возможности изменить ход событий, скрепя сердце я примирился со случившимся. Меня терзали противоречивые чувства: я и страдал за Антона, и радовался, что это сделал не я, и оправдывал себя тем, что хотел его спасти, хотя и не смог.

Я всю жизнь страдал от духовной дисгармонии, от разрыва между мечтой и действительностью, от смутного ощущения несправедливости по отношению ко мне со стороны судьбы и людей. И я часто приходил в отчаяние из-за того, что я никогда ничего не мог изменить.

И вот теперь я получил не только физическое, но и духовное освобождение. Меня нет, меня не стало. Я ушел от всего этого и растворился в вечности… Я стал сыном богини Луны, которая дает серебряное сияние, Мужскую и Женскую силу. Я буду бродить по миру, пока не найду ту точку на Земле, куда опускается прямой луч лунной богини и по которому к нам нисходят ее посланцы… Силой своего притяжения моя богиня из космических далей двигает на Земле воды морей и океанов… Ее сила безгранична и питает меня…

До сих пор в моей жизни были только смешные мелкие заботы и хлопоты. Теперь же, когда я сделал наконец великое открытие — нет, не какой-то там шлифовки! — когда узнал, что не солнце властвует над землей, а Луна, ибо недаром сказано, что живем мы в „подлунном мире“, я получил новую жизнь. Я верю, что когда все люди признают истинную мать и придут вместе со мной поклониться богине Луне, на мир опустится благоденствие и счастье…»