Литмир - Электронная Библиотека

Дмитрий Иванович пропустил вперед себя Павленко. И когда та села на предложенный стул, пригладила привычным жестом и без того гладенькую прическу, он, подобравшись, протиснулся между столом и вторым стулом.

Варвара Алексеевна, положив повестку на стол, молча глядела на полковника невидящими глазами ночной птицы.

Коваль долго рылся в ящике, где должны были лежать отпечатанные типографским способом бланки допроса, и никак не находил их. Но он не спешил. Роясь в ящике, он то вздыхал, то поднимал голову и обводил взглядом кабинет, словно чуть ли не на стенах могли оказаться куда-то запропастившиеся бланки. На несколько секунд его взгляд задержался на аккуратной, отливающей синевой вороньего крыла прическе Варвары Алексеевны, терпеливо ожидавшей разговора, на ее ничего не выражавшем сейчас лице. Ему нравились такие строгие прически у женщин, хотя у Ружены были пышно взбитые волосы, а у Наташи на голове вообще какое-то птичье гнездо, что очень возмущало его.

Наконец затерявшиеся среди чистых листов бланки были найдены. Коваль ощупал свои карманы и, обнаружив в одном из них ручку, обратился со стандартной фразой к Павленко:

— Я допрашиваю вас в качестве свидетеля по поводу гибели вашего соседа Антона Ивановича Журавля. Ваши фамилия, имя, отчество?

— Павленко Варвара Алексеевна…

Записав анкетные данные женщины, Дмитрий Иванович на несколько секунд задумался.

Эти данные полковнику давно были известны, и спрашивал о них по формальной необходимости. Знал же он о Варваре Алексеевне, как и о других людях, проходящих по делу, значительно больше, чем могла вместить любая анкета.

Он представил себе сейчас маленькую чернявую девчушку, бегающую босиком в драном коротеньком платьице по пыльным закоулкам Подола, по своей горбатой «Мышеловке», пробраться на которую можно только между тесно сгрудившихся вдоль Нижнего Вала развалюх. С их задворок и начиналась подольская Мышеловка. Название это было неофициальное, так как Мышеловкой уже именовали небольшой район в другом конце города. Но подоляне кусочек холмистой земли, начинавшийся от Нижнего Вала, иначе не называли. И это было оправданно: приземистые глинобитные и деревянные, редко каменные, почерневшие от времени и непогоды домишки лепились как попало, без всякой планировки, налезали друг на друга, и порой невозможно было определить, к какой улочке или переулку относятся. К тому же это прибазарное скопище развалюх привлекало массу крыс и мышей, из-за них, вероятно, и окрестили так забытый богом уголок. У детворы послевоенной подольской Мышеловки, ставшей анахронизмом в большом прекрасном городе, единственным развлечением была игра в прятки на покрытых хилой растительностью холмистых пустырях да козьих ярах, а зимой — снежки да самодельные санки. Здесь и выросла Варя.

Дмитрий Иванович не поленился и съездил на Подол, побродил среди развалюх Мышеловки. Некоторые уже стояли без окон и ждали экскаватора, отчего и они сами, и дворы их, чуть присыпанные снегом, представляли собой весьма неприглядное зрелище. Коваль впитывал атмосферу этого заброшенного уголка и убеждался, что он не все видел, не все знает в своем городе, в котором прожил большую часть жизни и излазил, как ему раньше казалось, самые глухие места…

Из коридора донесся какой-то шум, громкие голоса. Полковник сделал вид, что прислушивается к ним. В действительности же он прислушивался к другому, уже порядком надоевшему ему писклявому голосу, который время от времени, часто в совсем неподходящий момент, напоминал о себе.

Вот и сейчас в ушах пропищало: «Сколько получил бы? В деньгах? Много, очень много!.. Не подсчитать!»

Самое неприятное, в чем Коваль не хотел и себе признаться, было то, что, вживаясь в окружающую трагическое событие обстановку, представляя себя в роли то Журавля, то Павленко, то Василия Ферапонтовича, он однажды подумал, что тоже не прочь оказаться на месте изобретателя этого нового метода шлифовки.

Ну конечно, слава, сознание, что принес пользу государству. Но ведь он человек скромный, славы не ищет. Тогда что же? А тем временем писклявый голос нашептывал ответ: «Деньги!»

«Сколько получил бы? В деньгах? Много, очень много!.. Не подсчитать!»

Значит, все же деньги?! Но что бы он делал с такими деньгами, если бы вдруг получил? Коваль даже растерялся от этого странного для него вопроса. У него вроде все есть и лишние деньги ни к чему… Вот разве в связи с переездом на новую квартиру? Ружена купила бы не самую простенькую мебель, а резную, под старину, тысяч за восемь, от которой в Доме мебели она сразу отвернулась, чтобы не расстраиваться. И конечно, выбросили бы Наташину старую «Лиру», а приобрели бы ей что-нибудь красивое и современное… Ну а еще что? Куда еще можно потратить кучу денег? Машину? Дачу? Ему достаточно было и служебного транспорта, а с дачей возиться некогда. Хватило бы времени управиться с розысками и дознаниями! А когда уйдет на пенсию, найдется где отдохнуть и порыбачить… Да, безусловно, еще купил бы Ружене роскошную дубленку! Ведь зимнее пальто у нее совсем прохудилось, а надевать в городе старый кожух, в котором ездит в «поле», она, естественно, не хочет… Нет, не одну дубленку, а сразу две! Ей и Наташе…

Дальше дубленок мечты Дмитрия Ивановича не простирались. Он не понимал, зачем некоторые люди, рискуя свободой, так рвутся к большим деньгам. Золото! Брильянты! А зачем они! Для престижа? А кому их показывать? Обычно же их прячут подальше от людских глаз. Любоваться в одиночку их красотой? В одиночку неинтересно. Да и изделия из хорошего чешского стекла ничуть не хуже играют светом. А если и чуточку слабее, то стоит ли из-за этой небольшой разницы идти на преступление?!

Дмитрий Иванович, встряхнув головой, отгонял эти мысли, снова возвращался в реальную жизнь, становился самим собой, и восклицание Василия Ферапонтовича: «В деньгах? Много, очень много… Не подсчитать!» — в очередной раз теряло свою магическую силу и становилось обычными словами, соединенными в фразу, в которой, кроме ее прямого смысла, ничего не находил…

Шум и возгласы в коридоре утихли. «Что ж, возвратимся к нашим баранам», — вспомнилась полковнику любимая поговорка, и он взглянул на Варвару Алексеевну, которая невозмутимо ждала его дальнейших вопросов.

Вдруг Коваль без всякого перехода спросил Павленко:

— Знал ли ваш муж, какое вознаграждение получит Журавель?

Женщина чуть-чуть изменилась в лице, но ответила совершенно спокойно:

— Я ничего не знаю о делах Журавля и его изобретениях.

Коваль нарочно не сказал, в связи с чем Журавель должен был получить деньги. Значит, собеседница знает, о чем идет речь. И кроме того, он спрашивает о муже, знает ли тот, а женщина говорит о себе. Он довольно хмыкнул и этим удивил Павленко, так как та не поняла, чем угодила полковнику.

— Ваш муж говорил, над чем работает его коллега, а возможно, и он вместе с ним?

— Бывало, рассказывал. Но что именно они там в последнее время изобретали, не говорил, да я и не интересовалась. У меня на носу годовой отчет, своих хлопот хватает.

О вознаграждении, что больше всего интересовало Коваля, Варвара Алексеевна ничего не сказала.

— Варвара Алексеевна, а почему вы не сообщили мужу о гибели Антона Ивановича? Ведь он был не просто сосед, а друг, и довольно близ кий.

— Да, мой Вячеслав очень дорожил этой дружбой. Но я не хотела срывать его работу, он так давно собирался в командировку! Да и успеет узнать, легче будет ему пережить…

— А не было ли у них каких-нибудь стычек, ссор на почве научной или личной?

— Никогда! И если я, признаюсь, ругала соседа, Слава слушать не хотел, всегда становился на его защиту. Вот у нас с мужем бывали стычки из-за Журавля. Из-за того, что Слава пропадал у него целыми вечерами. Я ему говорила, чтобы уж совсем переселялся к своему другу. А то получается: и есть у меня муж, и нет мужа, потому что я его никогда не вижу. Квартирант — и только!

Дмитрий Иванович снова возвратился в мыслях к жизни Варвары Алексеевны.

24
{"b":"593577","o":1}