Идеал нового классицизма действия и господства, оживлённого новым контактом с вечным, подготовленный ценностями мужественной аскезы и аристократического превосходства над простой «жизнью» — вот то, что сегодня нам нужно. Он будет иметь значение для постепенного создания центров, качества и новых индивидуальностей — «традиционных» существ в самом глубоком и живом смысле этого слова, перед которыми, из–за естественного неотразимого закона, в лучшем будущем не смогут не склониться и не подчиниться им лишённые центра, личности и света силы, показавшиеся при помощи мифа действия в последние времена.

Superamento dell’attivismo //Il Regime Fascista, 18 января 1933 г.

Недавно в Вене в интервью журналисту, которого мы много лет знали в Италии, нам пришлось стать на защиту нашей книги «Языческий империализм», когда этот журналист сказал нам, что наш час настал, по крайней мере, в другой стране. Он, естественно, намекал на Германию — на течения, более или менее поддерживаемые национал–социализмом и стремящиеся создать новый религиозный германский и в то же время нехристианский дух. Мы ответили, что, скорее, почти что настало такое время, когда нам придётся объявить себя если не христианами, то по крайней мере католиками.

В действительности это «новое язычество» по ту сторону Альп является большим недоразумением, осветить которое будет весьма интересно из–за самого этого явления, но здесь у нас есть и некоторый личный интерес. Нам действительно нужно было продемонстрировать ценность, которую возобновление некоторых наших великих дохристианских традиций могло бы иметь для восстановления нашей западной цивилизации в героическом, имперском и в общем «римском» смысле — мы полагали так в 1928 году, когда вышла наша книга «Языческий империализм», мы считаем так и сегодня. Однако наши идеи и то, что сегодня известно в Германии как «новое язычество», не только различны, но и противоположны. Поэтому, учитывая дошедшие до нас слухи, мы заметим, что если верно то, что некоторые наши произведения сейчас находят больший резонанс в Германии, чем в Италии, то настолько же верно и то, что такой резонанс по своей сути относится к консервативной среде старой Германии, но никоим образом к новым языческим течениям, с которыми у нас по большому счёту нет никакой связи, а также и не к полуофициальному фронту Альфреда Розенберга.

Розенберг проявлял к нам интерес, будучи знаком с нашими идеями лишь понаслышке, и из–за недоразумения с термином «языческий» полагая, что мы находимся на его стороне. Теперь же, ознакомившись с нашей истинной точкой зрения, он, кажется, демонстрирует к нам равнодушие. То, что может происходить в Германии, —это демонстрация деформаций, которые претерпевают многие идеи, способные иметь высшее значение: в них происходят изменения, в результате которых за цель принимаются чисто эмпирические и тенденциозно политические цели.

Но давайте теперь объективно рассмотрим, в чём, собственно, состоит недоразумение северного неоязычества. Мы рассмотрим этот вопрос наиболее безличным способом: мы просим прощения у тех, кто, возможно, предпочёл бы видеть, как мы используем лозунги, которые сегодня в этой связи больше используются в нашей среде, но более или менее известны всем.

Первое, что нужно установить, — это то, что выбор термина «языческий» для общего обозначения чуждых христианству мировоззрений и традиций весьма неудачен, отчего мы сами сожалеем об использовании этого выражения ранее. Действительно, слово paganus — это по своей сути пренебрежительное, если не оскорбительное слово, использовавшееся в полемике первыми христианскими апологетами. Также «язычество» не только как термин, то есть как слово, а как содержание и концепция, является полемической выдумкой и находит очень слабое соответствие в реальном дохристианском и нехристианском мире, если не принимать во внимание периодов явного упадка. Чтобы утвердить и прославить новую веру, некоторые христианские апологеты стали (зачастую систематически) искажать и обесценивать почти все предшествовавшие доктрины и традиции, которым потом было дано совокупное и пренебрежительное обозначение «язычество».

Итак, мы находимся перед следующим парадоксом: такое «язычество», никогда не существовавшее и полемически произведённое воинствующими апологетами христианства, сегодня существует в первый раз, таким образом являясь угрозой, именно из–за неоязыческих и антихристианских произведений в новой Германии.

Прежде всего: натурализм. Языческое видение жизни игнорирует всякую трансцендентность. Оно остаётся в смешении между духом и природой. Её пределом была бы мистика природных сил (старая история «Леса», противоположного «Храму») и суеверное обожествление народных энергий, вырастающих до идолов. Отсюда, в первую очередь, происходят партикуляризм и политеизм, обусловленный землёй и кровью. Во–вторых, отсутствует концепция личности и свободы, а присутствует состояние невинности, свойственной просто природным существам, в которых ещё не пробуждено никакого действительно сверхъестественного устремления. В противоположность «языческому» детерминизму и натурализму, христианство приносит мир надмирной свободы, то есть благодати и личности; «католический» идеал, то есть, этимологически, универсальный; здоровый дуализм, позволяющий подчинение природы высшему порядку, закону свыше.

Но очевидно, что для этих тенденций католицизм в итоге представляет уже «слишком много», и из–за этого они пытаются «преодолеть» его, уподобившись раку — в путанице, отклонениях и подчинении наименее интеллектуальным и наименее управляемым силам нынешнего мира. Очевидно, что перед лицом таких тенденций бесполезно ссылаться на более широкие горизонты, ибо из–за разрушительного переворота точка зрения, которая могла бы быть «сверхтрадиционной», стала попросту антитрадиционной.

L’equivoco del nuovo paganesimo //Bibliografia fascista, n. 2/1936

Ввиду нового союза между Италией, Германии и Японией не будет ошибкой подчеркнуть общие политические интересы, которые были тому предпосылкой: однако почти никто не намеревается перейти к области мировоззрения, духовности, традиционных принципов, чтобы в итоге увидеть, в каких точках можно было бы также констатировать некоторое совпадение. Напротив, такая задача скорее показалась бы нелепой. Япония считается во многом иным миром, который навсегда останется закрытым для нашей ментальности. Полагают, что её государство и традиция являются следствием ментальности, которую никакой мост не сможет соединить с ментальностью человека Запада. Это мнение является во многом ошибочным. Оно может быть истинным только с эмпирической точки зрения, то есть с точки зрения того, кто думает, что существует только то, что обусловлено натуралистическим, географическим, этническим и расовым в узком смысле элементом. Однако в случае «традиционной» цивилизации в высшем смысле этого слова во всём этом всегда присутствует что–то высшее, что–то потенциально универсальное, что позволяет увидеть в различиях только лишь различные выражения одного и того же содержания. Сегодня Япония является одной из ещё существующих традиционных цивилизаций. И если между японской и некоторыми западными цивилизациями существует реальное непонимание, то причина этого происходит не столько из–за расового фактора, сколько из–за того, что западные цивилизации находятся вне традиции, таким образом являясь продуктом «профанного» и антитрадиционного духа, что противопоставляет их не только восточным цивилизациям, но также всякой нормальной и высшей цивилизации нашего же западного прошлого.

Необходимо признать, что, хотя бы в формах, подходящих для иной расы и иной среды, Япония сегодня твёрдо защищает ценности, которые Запад потерял в перипетиях своей истории, и которые он в будущем развитии своих революций, нацеленных на реконструкцию, может только надеяться отвоевать. И на этой почве вполне возможно сближение. В своём открытом вызове всякой «высокоразвитой» и «современной» политической идеологии, в твёрдой приверженности трансцендентным и антисекулярным смыслам (также и в политическом и государственном порядке), верная Япония может быть своего реактивом, который поможет нам преодолеть компромиссы, наложенные необходимостью, пробудить наше духовное мужество и указать нам новые линии вершин. Именно в этой мере, которую мы не считаем бесполезной, должна иметь для нас ценность японская политическая идея, пока что знакомая нам только поверхностно.