Тревожит всеобщий характер такой способности. В последние времена она завоевала и общественные слои, в которых до вчерашнего дня господствовала весьма иная линия: например, среди аристократии и ремесленников. Ускользание, невыполняемые обещания, неточности, уход от ответственности даже в мелких и глупых вещах: это встречается крайне часто уже и в этих кругах. И стоит заметить важную вещь: не то чтобы так поступали намеренно — например, чтобы обеспечить собственную выгоду. Нет, это происходит спонтанно, иногда даже во вред себе, из–за подлинного внутреннего падения. И таким же образом многие, которых мы ещё вчера считали друзьями, сегодня стали почти полностью неузнаваемыми. Можно сказать, что существует «экзистенциальный» факт, который настолько сильнее их, что часто они даже не отдают себе в этом отчёт.

Описание этого явления также можно продолжить, сказав о его отражении в структуре психики. В человеке «ускользающей расы» обнаруживается реальное психологическое изменение. В этом плане можно было бы использовать соображения, высказанные Вейнингером, относительно существующего отношения между этикой, логикой и памятью. В нормальном типе эти три вещи объединены, потому что характер выражает ту же внутреннюю последовательность, что проявляется равным образом в логической строгости и в том единстве жизни, которая позволяет помнить, сохранять в памяти, сознательную связь с собственным прошлым. Согласно Вейнингеру, как раз эта совокупность способностей характеризует мужскую психологию по сравнению с женской, которая, напротив, в принципе текучая, менее логическая, ненаправленная, управляющаяся в большей степени импульсами, чем строгой логикой и этикой.

Итак, «человек ускользающей расы» кажется больше женщиной, чем мужчиной. Другие характерные психологические черты, заставляющие подчёркивать его «моральную анестезию», — это ослабление памяти, лёгкость забывания, трудность концентрации, часто даже следование быстрым и кратким умозаключениям, рассеянность, перепрыгивание с одного объекта размышления на другой. Это явные следствия частичного распада, которые на уровне принципов и характера отражаются даже на самой этой способности.

Помимо общих факторов всякого послевоенного времени, образование ускользающего типа человека вызвали, вероятно, следующие два фактора: с одной стороны, это явление коллапса, обычно следующее за продолжительным напряжением (навязанным многим войной); с другой стороны, это крушение ценностей и идеалов, в которые верили до вчерашнего дня. Это явление, к сожалению, реально, и каждый, оглядевшись вокруг, может убедиться в этом. Эта констатация, конечно же, не является рассуждением о том, что этот тип представляет собой пример для других. Наставшие времена являются такими, что народы, в которых подобные разногласия смогли распространиться и приобрести почти что конституирующие черты, не смогут быть на их высоте. Мы надеемся на то, что вмешается какой–нибудь энергичный профилактический процесс, который сможет вновь восстановить единство, прежде чем будет слишком поздно.

Considerazioni sull’uomo obliquo //Rivolta ideale, 29 мая 1952 г.

Одним из предварительных условий по–настоящему эффективной организации национально ориентированных сил является преодоление персонализма. Персонализм является одной из неудачных наклонностей итальянского народа, в особенности его интеллектуальных слоёв, и сегодня эта наклонность вновь проявляется и даже подтверждается среди групп, близких нам по духу. И её последствия насколько очевидны, настолько и плачевны — это расколы, пустая трата энергии и разнообразные искажения.

В то время как нынешний момент требует дисциплины сил, координируемых в тесном блоке, и в первую очередь не индивидов, а идей и действий самих по себе, до сих пор слишком часто мы видим тенденцию осуществлять личные намерения, образовывать собственную группку, используя идеи прежде всего для того, чтобы продемонстрировать себя публике для обеспечения личных привилегий во имя создания некоторой сферы влияния. Так, хотя и в меньших масштабах, склонно вновь расти злое растение «иерархизма»; оно, говоря прямо, составляет противоположность всякой истинной иерархии — иерархии, незнающей персонализма, объективно определяющейся авторитетом, безличностно сообразовывающимся с принципом и с функцией, где каждый охотно пребывает на своём справедливом месте, без каких–либо отклонений, уловок и махинаций.

Таким же образом нам кажется, что сегодня распространена мания полемики в таком стиле реакции, который можно назвать почти что импульсивным, эмоциональным (uterina). Его основу составляют равным образом как персонализм, так и индивидуализм: здесь одна вещь на самом деле сопутствует другой. Очевидно, что если чувствуется необходимость почти что истеричных нападок на то или иное мнение, необходимость противопоставления формулы формуле, лозунга лозунгу, то при спокойном и объективном внимательном рассмотрении было бы нетрудно продемонстрировать, что причины противоречий на самом деле минимальны, что противоположности обязаны своим существованием не доктринальному и интеллектуальному аспекту, а в основном animus, иррациональному и аффективному фактору. Не могут признать, что в итоге здесь действует просто «комплекс неполноценности», потому что тот, кто действительно является чем–либо по своей ценности, а также по ценности собственной идеи, не испытывает необходимости нападать справа и слева, чтобы «самоутвердиться», не покоряется беспорядочной реактивности, не ищет любой возможный предлог, чтобы заявить что–то своё или противопоставить своё мнение чужому—напротив, он идёт по своему пути согласно стилю интенсивной мобилизации и действия, направленного на существенное и положительное, а не на случайное и отрицательное.

Как мы уже сказали, такая ориентация производит явные и далеко не конструктивные последствия. Например, мы видим, как в среде прессы определённого рода на одинаковой основе рождается то одно, то другое периодическое издание, и почти всегда потому, что тот или иной человек хочет застолбить свою личную сферу влияния и «юрисдикцию». Но каких результатов можно было бы достигнуть, если эти отдельные возможности были организованы воедино на основе фундаментальной доктринальной ясности и, далее, стиля дисциплины долга активной безличности? Система «групп», определённых личными интересами или простыми лозунгами вместо идей, сегодня приводит очень многих к поведению, внушающему фундаментальные подозрения. Так, почти невозможным стало понимание, что существуют свободные существа, идущие непосредственно по своему пути. Напротив, начинают спрашивать «кто стоит за ним?», пытаются обнаружить, на службе каких интересов, каких «комбинаций», каких групп или группок стоят идеи, которые человек защищает и вещи, которые человек говорит. Отсюда естественный переход в сплетни и слухи, скатывание на несущественный уровень интриг и скандалов, — в том числе и потому, что этот уровень больше пригоден, опять же, для полемики, нападок и персонализма. Здесь нет смысла приводить известные всем примеры. Таким же образом нет смысла указывать на то, как часто такое поведение, включающее подозрения и интриги, искажало положение вещей и только помогало противникам, заставляя уделять внимание тому, что для некоторых может быть только способом, но никоим образом не целью и нерешающим мотивом.

Тому же индивидуализму всегда свойственно сектантство и концепция «загрязнения». Например, факт публикации в одной, а не в другой газете зачастую автоматически создает несовместимость из–за самой системы личных групп: многим становится трудно видеть, какие именно идеи защищает автор, противоречит он самому себе ли или нет, и только это считать основным и серьёзным. Напротив, претендуют на «создание своей группы» и тогда, когда не имеют ни причин, ни цели, в этом случае отходя от фальшивой «непримиримости»: ФАЛЬШИВОЙ, потому что ставка делается прежде всего на функцию индивидов.