На мой вопрос, кто та старая дама, у которой вокруг шеи, словно украшение, висело двенадцать миниатюрных книжек, мне объяснили: „Это известная генеральша Л., раньше она была большой почитательницей Илиодора. Теперь почитает Отца как святого. Это — евангелия, которые она постоянно носит с собой. Она спит на жесткой голой доске, и только когда мы попросили Отца прислать ей одну из своих подушек, она согласилась на ней спать. Святая…“

Когда я оказалась на улице, у меня было впечатление, будто я только что вышла из сумасшедшего дома. У меня кружилась голова. Я решила уехать, так как в моей ситуации, вероятно, ничего нельзя было сделать…»

И снова Джанумова не знает, что делать, когда ей в очередной раз звонит Распутин. На ее объяснение, что она должна уехать, Распутин продолжает настаивать: «Но как же может что-нибудь получиться по твоему делу, душенька! Без тебя ничего не будет!»

«Франтик» решает прийти к нему еще раз, чтобы попрощаться. Когда она входит, то видит, что рядом с Распутиным сидит «элегантная, необыкновенно красивая женщина, княгиня Ш. (?)». Пока он ел рыбу, она очищала ему картошку «своими длинными пальцами с блестящими перламутровыми ногтями». Он берет ее и, не говоря ни слова, с удовольствием поедает. На то, что она при этом целует ему руки, он тоже не обращает внимания.

Джанумова узнала, что эта женщина ради Распутина ушла от мужа и детей, чтобы служить ему как почитательница. Неуважение, с каким он к ней относится, уделяя все внимание своей московской посетительнице, в конце концов, становится той настолько неприятным, что она его просит уделить внимание и другой даме.

«Что ты ей так льстишь? — негодует Распутин. — Раньше я ее сильно любил, но теперь я ее больше не люблю…» Распутин исчезает в своей комнате и приносит с собой тонкую рукопись. «Мои мысли и наблюдения», — написано большими буквами. Это заметки Распутина о его поездке на Святую Землю, которые он дарит москвичке с посвящением «Дорогой глупышке Франтик на память. Григорий».

Дама ушла. «Ну, так давай пройдем все-таки в рабочий кабинет. Здесь все время отвлекают — телефон, посетители… Нюрка, — обращается он к одной из служанок, — если кто-нибудь позвонит, — меня нет дома. — Иди сюда, душенька…», — и он подталкивает москвичку в известную маленькую комнату. Там он хочет ее обнять. Когда та отказывается, он начинает ее упрекать: «Ты боишься меня, я знаю — но посмотри только, как меня любят наши петербурженки…» На ее вопрос, будет ли он заниматься ее делом или нет, Распутин отвечает: «Я сделаю все для тебя, душенька, но ты должна меня уважать и последовать за мной. Это ценится дороже денег. Если ты сделаешь то, что я хочу, дело будет улажено. Если ты этого не сделаешь, то ничего не получится».

«Франтик» сделала вид, будто не поняла намека, и собралась уходить. «Тогда дело подождет, — заявил Распутин холодно, — если ты снова придешь и будешь со мной, мы все уладим».

«Его глаза будто по-настоящему горели, — вспоминает Джанумова, — и вид у него был жуткий. Я хотела убежать, но что-то словно парализовало мое тело, и я не могла встать».

«Звонят из Царского Села», — послышался крик Нюры. Распутин дает понять москвичке, чтобы та подождала. Но стоило только ему выйти, как она, вероятно, освободившись от оков его взгляда, воспользовалась возможностью, чтобы уйти, и поспешно попрощалась с ним в столовой. Через несколько часов она уже ехала в поезде в Москву.

По ее делу, а речь шла о том, чтобы добиться отмены ссылки в Сибирь ее матери и сестры, ничего не будет предпринято, как Распутин и предупреждал. Зато Джанумова вскоре узнает о его растущем при дворе влиянии и о связанном с этим возмущении народа. Время от времени она все же получает от Распутина телеграммы туманного содержания: «Благословляю мое сокровище, душой весь с тобой. Григорий». Или: «Наслаждаюсь уважением и величественным спокойствием. Григорий».

Подобных случаев было множество. Например, с подругой «Франтика», Лелей, еще более красивой, чем она сама, которая хотела обратиться к Распутину со своей проблемой. Против воли Джанумова приводит женщину к нему. Комедия повторяется, но уже с другими акцентами. «Сердце без любви опустошается. Любовь божественна, без ее света душа темнеет, и солнце больше не будет радовать, и бог отвернется от тебя (…) Дай мне одно мгновение любви, и мои силы окрепнут, и твое дело будет решено лучшим образом…» — опять начинает он.

Но на этот раз ситуация принимает курьезный характер. Джанумова больше не может это выслушивать. Теперь пришла очередь Лели — более опытной и хитрой — из-за которой обе и приехали. Она делает вид, будто согласна зайти к Распутину, а потом с ним своевременно прощается и уезжает. Через несколько дней, к удивлению обеих девушек, появляется дама — одна из почитательниц Распутина.

— Мы все вне себя. Что это означает? — начинает она с упреков. — Мы должны смотреть, как он страдает. Почему вы не хотите отдаться ему? Разве можно отказывать в чем-нибудь Святому?

Одна москвичка быстро находится:

— Нужна ли Святому греховная любовь?

— У него все свято, и через него все становится свято, — поучительно отвечает дама.

— А Вы что, неужели Вы тоже..? — спрашивает одна из них.

— Ну, конечно, я ему принадлежала и воспринимаю это как высочайшее благословение…

— Но Вы ведь замужем? — удивились москвички.

— Мой муж об этом знает, — спокойно возразила женщина, — и воспринимает это как великое счастье. Если Отец кого-то желает, мы видим в этом большое счастье, и наши мужья тоже, если они есть…

Москвички выпроваживают посланницу, которая настоятельным тоном «от имени всех его почитательниц» требует «положить конец мукам святого отца».

В тот же вечер Распутин появляется сам без предупреждения в петербургской гостинице, где остановились москвички. Не замечая присутствия «Франтика», он садится к Леле и начинает ее целовать, не выпуская из объятий.

— Тебе не стыдно? — удивляется Джанумова. — Они считают тебя Святым, а ты просто принуждаешь к половому сношению…

— Какой святой? Я еще больший грешник, чем остальные. Но в этом нет никакого греха. Это просто люди выдумали. Посмотри на животных. Для них существует грех? — великодушно изложил Распутин свои аргументы.

— Но у них нет разума. Животные не знают греха, но они не знают и Бога, — пытается Джанумова смутить Распутина.

— Не говори так. В простоте лежит мудрость, а не в знании… — возражает Распутин.

Леля находчиво переводит разговор на свою проблему.

— Ты ничего не предпринял по делу, не так ли? — с нотками упрека в голосе спрашивает она.

— Ты для меня тоже еще ничего не сделана, — отвечает Распутин, — и водишь меня за нос. Дай мне одно мгновение любви…

Зная Распутина, можно предположить, каково было окончание речи. Наконец, Распутин, почувствовав, что близок к цели, прибегает к хитрости, чтобы избавиться от мешающей ему подружки:

— Поезжай ко мне, Франтик, — просит он ее, — и возьми у Дуни мадеру, я так хочу выпить…

— Если тебе нужна мадера, вызови лакея. Я не принимаю таких поручений.

Глаза Распутина пылают от гнева. Он пристально смотрит на Джанумову — очевидно, чтобы с помощью гипноза подчинить ее своей воле. Но она отводит взгляд в сторону. Придя в ярость от такого поведения, она кричит на него:

— Не забывайся!! Я тебе не слуга!

— Распутин начал нервно ходить по комнате, — вспоминает она. — Его глаза горели от гнева. Но постепенно он подавил свои животные чувства… И сменил тактику:

— Не сердись, Франтик, я только хотел проверить, любишь ли ты меня. Если бы ты меня любила, ты бы последовала за мной. Ты бы в полночь в снегу и по льду пошла бы куда угодно ради меня. Мои петербургские женщины не отказали бы мне. Каждая пошла бы с радостью. Но ты меня, очевидно, не любишь…

— Я этого никогда и не утверждала, — вставляет «Франтик» безразлично.

На это Распутин ничего не говорит и, сделав несколько кругов по комнате, удаляется.