Царская семья продолжала принимать знатных гостей, будто не произошло ничего особенного. Дети поставили комедию, которую исполняли на сцене, даже когда у них пропадал голос. Несмотря на дружелюбную улыбку, царь не хотел, чтобы его беспокоил приехавший вместе с ним премьер-министр. Когда царица поспешно убегала от постели больного сына, чтобы с напускной улыбкой, словно все в порядке, поучаствовать в беседе гостей, бледность выдавала ее заботы и переутомление от ночного дежурства у больного Алексея, а покрасневшие глаза не могли скрыть ее тревожного душевного состояния.

Все старались тактично не замечать слез у нее на глазах. Но разве могла она, как мать, забыть слова, только что сказанные ее больным дитем? Впервые в жизни Алексей сам подумал о том, что не выживет: «Если я умру, похороните меня под голубым небом и ярким солнцем, а во дворе я бы хотел памятник…»

Вначале все старались сохранить видимость безобидности его болезни. Никто не должен был знать, что случилось — ведь до сих пор еще никогда не выдавалась тайна, что у престолонаследника гемофилия (унаследованная от царицы). Даже домашний учитель Жильяр только в этот раз впервые узнал о судьбе престолонаследника.

Помимо Боткина и Федорова, из столицы были вызваны хирург Островский и детский врач Раухфус. Осмотрев ребенка, они потеряли надежды. Помочь ему они не могли.

10 октября Алексей получил последнее причастие. Впервые был выпущен бюллетень о болезни наследника престола — осторожная подготовка общественности к смерти царевича.

«Императрица неустанно повторяла, что не могла поверить, будто Бог оставил ее в беде. Она попросила меня дать телеграмму Распутину…», — рассказывает Анна Вырубова. На дворе стоял октябрь, было одиннадцатое число.

«Мы обедали, — рассказывает Мария Распутина, которая в это время гостила у отца в Покровском, — когда пришла телеграмма. Папа прочел ее, сразу вышел из-за стола и опустился на колени перед иконой Казанской Богоматери, углубившись в молитву.

Мама дала нам понять, чтобы мы затихли и не издавали ни малейшего шума, который мог бы отвлечь его. Она дала понять Дуне, чтобы та убирала со стола. Как застывшие статуи, мы остались сидеть на своих местах, пока папа молился, бледный, с выступившими от напряжения капельками пота на лбу. Наконец, он перекрестился.

Распутин встал, отошел от алтаря и сразу приказал отправить царице следующую телеграмму: „Не бойся. Бог увидел твои слезы и услышал твои молитвы. Твой сын будет жить…“».

12 октября, когда телеграмма пришла в Спалу, жар у ребенка уже прошел, боль отступила, Алексей погрузился в глубокий сон.

«На следующее утро в комнатах Императрицы и престолонаследника воцарилась суматоха, — вспоминает начальник придворной канцелярии Масолов, — потому что Императрица получила телеграмму от Распутина. Это означало, что состояние принца должно улучшиться, а боли вскоре прекратятся. В четырнадцать часов врачи вновь пришли ко мне и сообщили, что кровотечение прекратилось…»

Не кто иной, как Распутин, находясь вдалеке, сумел совершить для царицы это чудо. Ее сын и престолонаследник вернулся к жизни. А вместе с ним и Распутин вернулся в Петербург. Таким образом, его дальнейшая судьба — и судьба России — была предопределена.

Вместе с «чудом Спады» — чудодейственным спасением Алексея от смерти — закончилось и изгнание Распутина. Его дочь описывает упомянутую сцену, когда Распутину в Покровское позвонила придворная дама царицы. Как всегда, когда ему звонили с просьбой об излечении, он встал на колени перед иконой божьей матери и впал в состояние, близкое к обморочному. Перед этим попросил ее вести себя тихо и не мешать ему, однако ей разрешалось оставаться в комнате и слушать его молитву: «…„Вылечи своего сына Алексея, если на то есть Твоя воля. Дай ему мою силу. Господи, чтобы она послужила его выздоровлению…“ Отец выглядел так странно, так болезненно, что я испугалась. (…) Под конец у него исчез голос, и он вынужден был прерваться.

Его лицо, белое как простыня, было искажено от напряжения, дыхание стало порывистым. Пот тек со лба по щекам. В его словно остекленевших глазах была пустота. Он упал навзничь на пол, подогнув левую ногу. Казалось, что он борется со смертью. Я подумала, что папа умирает, но заставила себя выйти из комнаты. Потом принесла отцу чай. Он все еще находился без сознания. Я опустилась на колени рядом с ним и стала молиться.

Прошла целая вечность, прежде чем он открыл глаза и улыбнулся. Он жадно пил остывший чай. Через несколько мгновений он снова пришел в себя. Однако не хотел говорить о случившемся и сказал только: „Бог даровал выздоровление“.

Спустя два года я опять видела, как он выходил из глубокого сна, похожего на смерть и едва не стоившего ему жизни. Но и на этот раз не смогла разгадать тайну. Бадмаев, тибетский собиратель трав и удивительный доктор, объяснил мне, что ламы у него на родине таким образом лечили — они забрали своим телом болезнь пациента. Их сильная конституция побеждала болезнь, что позволяло больному выздороветь. Бадмаев утверждал, что отец использовал этот метод…»

При всем уважении к отцу, даже дочь Распутина считает преклонение перед ним царицы и ее подруги Анны Вырубовой, которые видят в «Старце» олицетворение возрожденного Христа, «глупым суеверием» и находит, что сестра царицы, великая княгиня Елизавета, права, хотя она и ярая противница Распутина: «Будучи, как и ее сестра, глубоко религиозной, она все же оставалась на почве реальности. Снискавшая большую славу, Елизавета была и более любима народом. Необыкновенно милая, элегантная и культурная, она ненавидела прямолинейную отцовскую манеру говорить и его „грубые“ формы обхождения. Она постоянно его критиковала до тех пор, пока царица Александра не запретила ей появляться в доме…»

То, что у этой критики были другие причины, нежели названные выше, Мария, может быть, даже и не знает. Так, она не может понять, что отец, «который всем самоотверженно помогает», только благодаря своей «помощи», если она касается ходатайств, приводит к необозримым бедствиям. Более того, он также считает свой образ жизни абсолютно правильным и личным делом. Однако, учитывая близость Распутина к царской семье, в глазах обеспокоенных членов семьи или правительства это имеет большее значение, чем все его искусства. Что касается царя, то даже он не верит, что жизнь престолонаследника зависит только от Распутина. В это верит лишь царица. Однако государь боится постепенно отдалять Распутина от двора.

Самыми большими врагами Мария считает великую княгиню Марию Павловну, жену великого князя Владимира Александровича (его сын Кирилл стоит на следующем месте после царевича в притязании на трон, поскольку брат царя, великий князь Михаил Александрович, лишился права на престол из-за морганатической женитьбы)[50]. Поэтому из-за критического отношения к царице эту семейную ветвь можно заподозрить и в ревности. Это приписывают и свекрови Александры Федоровны, царице-матери Марии. Но это все же не имеет отношения к самой уважаемой и богатой даме русского общества княгине Юсуповой, сын которой, Феликс, женат на племяннице царя. Для всех их чудотворное искусство Распутина отходит на задний план по сравнению с дискредитацией династии, угрозу которой он представляет своими близкими отношениями с Двором.

Но никто не может навредить Распутину — он стал незаменим для императорской четы, его позиция сильнее, чем когда-либо раньше. Придворная дама Вырубова приобрела для него большую городскую квартиру. Теперь он может с гордостью переехать на новое местожительство на третьем этаже дома № 64 по Гороховой улице, где ему принадлежат пять комнат с двумя выходами. Арендную плату — от двух до трех тысяч рублей в год — берет на себя государыня, поскольку Распутин, изображая из себя неподкупного, не заинтересованного в материальных благах, человека, обычно отказывается от любых финансовых вознаграждений за свои услуги. Два сотрудника тайной полиции (охранки), назначенных лично царицей, охраняют дом Распутина.