Аристократия опасалась, что общение с Распутиным может нанести вред репутации царя, а значит, и принципам монархии в целом.

Такие же сомнения возникали и у консервативно настроенных депутатов Думы, опасавшихся политического влияния Распутина.

В левых и прогрессивно настроенных кругах, уже давно высмеивающих правительство в карикатурах и фельетонах, вновь появилась возможность обратить всеобщее внимание на существующие обстоятельства. В качестве примера можно назвать публицистическую деятельность журналиста Колышко, который из-за своей антиправительственной позиции был внесен в платежную ведомость германского МИДа. Позже, во время войны с Германией, именно на эти деньги он содержал издательство, публикующее революционные пропагандистские статьи. Привлекает внимание уже само название одного из фельетонов: «Дело Обмановых» (игра слов «Романовы» и «Обмановы»).

В марте 1910 года антираспутинская кампания в прессе разворачивается в полную силу. В консервативной газете «Московские ведомости» и в прогрессивной (или, по крайней мере, либеральной) петербургской газете «Речь» (орган печати конституционных демократов) появляется серия статей о «старце-извращенце»: об образе жизни, его «сестрах», «жертвах», его доктрине, основная мысль которой «удовлетворение плотских прихотей не является грехом, а наоборот, открывает путь к религиозному экстазу», какового Распутин потому и достигает «лучше всего обнаженным и в обществе обнаженных женщин». При этом упоминаются его контакты с крайне консервативными представителями церкви и с «династическими кругами». Стрелы этой атаки, выбрав Распутина в качестве мишени, на самом деле, направлены против «династических кругов».

Не лишено оригинальности как бы мимоходом брошенное в газете «Речь» замечание, сделанное в самый разгар газетной шумихи, что от заинтересованных в Распутине кругов, например, Синода или консервативной прессы, так и не поступило опровержений на вышедшие статьи, хотя кампания продолжается более двух недель.

Спустя неделю «Речь» получает то, что она хотела. Газета «Новое время» (консервативной направленности) отреагировала следующим образом, разумеется, не так, как ожидалось:

«Защита религиозных ценностей и христианства — святое дело. Но возникает вопрос, во имя чего именно еврейское средство информации затевает подобного рода крестовый поход…» Впрочем, речь идет о нападении на политического противника (династию).

Левые тоже отреагировали на затеянную против Распутина кампанию. Журналистский дуэт Колышко-Рославлев (публикующийся под псевдонимом «Баян») пишет в газете «Русское слово»:

«Русская жизнь никогда не предоставляла так много материала для паразитов октябристов, как сейчас. Чиновник никогда в этом так не нуждался, как сейчас. И только посмотрите, как все уже к этому привыкли. Газеты полны разоблачительных материалов о некоем Григории Распутине, который, очевидно, водит за нос не только высшее общество, но и „сферы“.

Об этом старце рассказывают всякие чудеса. Для обычного смертного и сотой части хватило бы, чтобы заслужить смертную казнь. (…) Скандалы, мошенничество, обманутые и т. д. (…) Находишься в растерянности. Невольно думаешь: как хорошо, что у нас такие строгие обычаи — но ведь не будешь стоять над душой у высших „сфер“.

И тут задаешь себе вопрос: почему только сейчас, почему не раньше? Откуда вдруг попали в редакцию все эти тайные бумаги? Будь я Шерлоком Холмсом, я бы докопался до сущности распутинского скандала. Но совершенно понятно, что все эти распутины, илиодоры, — и как там их всех зовут, — не что иное, как марионетки в чьих-то руках. И что их используют, когда это нужно. (…) И поэтому так сложно убрать Распутина…»

Илиодор не оставляет без ответа нападки на своего пока еще друга. Давая отпор религиозно-философской атаке со стороны публициста Михаила Новоселова, он публикует в Петербурге декларацию такого содержания:

«У талантливого старца Григория налицо все признаки того, что он избран Богом: его волей он сумел преодолеть свою плоть, совершать чудеса, видеть будущее, изгонять бесов, и его душа состоит в связи с милостью Божьей…»

Друг и в прошлом петербургский покровитель Распутина епископ Гермоген становится осторожным: «Три года назад он казался мне глубоко религиозным. В последнее же время появляется все больше рассказов о его недостойном поведении. История церкви учит, что люди могут достичь очень высокого духовного уровня, а потом морально опуститься…»

Распутин встревожен. Такие слова из уст уважаемого всеми священника могут иметь для него плохие последствия. Со свойственной хитростью он ищет спасения в попытке восстановить свою репутацию в высоких инстанциях:

«Благословите меня, уважаемый Учитель, и простите меня! — умоляет он в письме петербургского митрополита Антония. — Я хотел бы видеть Вас и услышать из Ваших уст утешительные слова, которые придадут мне сил после всех этих многочисленных слухов. Я не грешил, я только жертвован. Я не член секты, я сын Церкви. Все происходит только оттого, что я часто бываю в высших кругах, отсюда мои страдания. Я бессилен против газет…»

Но этот метод Распутина не возымел действия. В аудиенции митрополита ему было отказано.

Насколько противоречиво относились к Распутину его современники, видно из следующего факта. О попытке запретить пьесу Л. Андреева «Анафема» в 1909 году (что могла позволить себе сделать церковная цензура с произведениями, кажущимися ей сомнительными) ходили разные слухи. Поговаривали, будто запрет был инициирован Распутиным, а с другой стороны, утверждали, что именно он хотел его предотвратить. (Главное действующее лицо в этой пьесе — черт. Существование Бога оспаривается, а зло представляется движущей силой всего сущего.)

Описывая происходящее, Вырубова одновременно дает представление и об отношении Распутина к инциденту: «Это ведь удар ниже пояса — вмешаться в вопросы искусства и запретить постановку „Анафемы“. Епископу Гермогену ставят в вину, что он выступил за запрет. „Вот и хорошо!“ — ответил старец Распутин, развеселившись, когда я ему об этом сообщила. — „Пусть его проклянут!“[32]

„Анафема“ — это чертовщина! Она нам не нужна, она будет будоражить людей. Они должны знать, что только Григорию по силам тягаться с дьяволом! Но это же театральное искусство. Сегодня черт, завтра Спаситель. Срам!

А потом старец заявил, что запрет должен исходить не от царя, а от церкви. Точнее, от епископа. Мол, власть имущие с удовольствием разрешили бы ее, но Церковь не разрешает. А Гучков[33], стоящий за этим запретом, и так его враг[34], и должен пострадать вместе с епископом…»

Статьи в прессе не были секретом и для царского двора. Воспитательница Мария Вишнякова, вернувшись из Покровского, куда она сопровождала Вырубову, рассказывала о связях Распутина с женщинами, а также о том, что он пытался докучать и ей, что вызвало недоверие Александры. Тем не менее, Мария попробовала убедить Александру, показав ей газетные статьи о ее «друге». Вишнякову поддержала и воспитательница София Тютчева, происходящая из семьи известного поэта Тютчева. Для нее всегда было как бельмо на глазу то, что Распутин мог в любое время входить в спальню к Великим княжнам, даже когда те были уже раздеты (в 1910 году им было соответственно пятнадцать, тринадцать, одиннадцать и девять лет).

Обе придворные воспитательницы вместе пришли к царице. Позже Тютчева с разочарованием напишет об этом: «Императрица заявила нам, что мы не должны верить клевете — она исходит только от темных сил. И под угрозой увольнения запретила нам говорить об этом с императором.

Но я все-таки решила рискнуть и рассказала ему все. — „Значит, Вы тоже не верите в святость Григория Ефимовича?“ — спросил император…»

Царица дала Вишняковой «отпуск» на два месяца, а потом опять приняла на работу, взяв с нее обещание в дальнейшем избегать запретной темы. А непреклонная Тютчева потеряла свое место, «потому что приписала Распутину грязные мысли». Царь делает из этого соответствующий вывод: отныне Распутину запрещено входить во Дворец. Встречаться с ним можно только у Анны Вырубовой.