13 июня 2015 «Снилось – лежу на дачной веранде, какой была…» Снилось – лежу на дачной веранде, какой была, слышу женские голоса – бабушка, мама, Все ярко освещено, погода солнечна и тепла, парусит занавеска, отворена оконная рама. Мама и бабушка варят варенье, банки построены в ряд. Я потягиваюсь, выхожу во двор, жмурясь от света, пытаясь понять, о чем они между собой они говорят. Дедушка дремлет в кресле, в руках у него газета. Мелкие белые розы над скамейкой цветут. Зеленая летняя кухня – маленькая каморка. Папа, сестра, племянница – в «русском» районе Нью-Йорка, Мама, бабушка, дедушка – мертвы, мы остались тут. Смерть бывает наполнена жизнью. И стоит ли просыпаться для того, чтобы убедиться, что мир навсегда опустел? Но я просыпаюсь, на в силах с постели подняться. Но я просыпаюсь, хоть, кажется, не хотел. 15 июня 2015 «Выцветшие чернила, старорежимный почерк…» выцветшие чернила, старорежимный почерк водяные знаки на пожелтевшей бумаге старый писатель страдал заболеванием почек сбежал от большевиков умер кажется в праге или в безвестности что впрочем одно и то же и то и другое изгнание за пределы эмиграция это такое просторное смертное ложе думаешь белизна а это в судьбе пробелы по воскресеньям толпа пестра в будни быстра деловита чехи немало русских немцев в черных шляпах евреи на холме пражский град и собор как его вита мощи считались лекарством от функциональной хореи и откуда взялась лет семьсот назад эта трясучка и куда подевалась позднее вот так загадка хорея исчезла как в летнем небе малая тучка новое время ни тряски тебе ни припадка и куда подевалась усталая старая муза и куда подевалась душа с ее постоянной болью злата прага между ладоней германии и союза и с нею забытый писатель маленькой серой молью 17 июня 2015 «В небесных чертогах сидит у окна…» в небесных чертогах сидит у окна в задумчивой позе святая одна и свет невечерний сияет над ней и нет в ее мире ни тьмы ни теней лишь свет проливной словно ливень весной как тихое пенье псалма на страстной и чудно ей в мире лишенном скорбей не скажет никто ни солги ни убей лишь теплая Божия милость вокруг и воздух прозрачен и ветер упруг но смертная память о муках жива о том как сминали людей жернова о том как катилось судьбы колесо о том как смеялись плевали в лицо как жадно глазели от злобы дрожа на дело веревки огня и ножа и с памятью этой и свет ей не в свет и даже в раю утешения нет 19 июня 2015
«Литва, страна печалующегося Христа…» Литва, страна печалующегося Христа, подпирающего деревянной ладонью деревянную щеку, все, как положено – терновый венец, сомкнутые уста, вторая рука на колене – что нужно еще человеку, дошедшему до перекрестка, не знающему, куда свернуть, как долго идти до намеченной ложной цели, нет ни камня, ни стрелки, указующей верный путь, лишь деревянный Христос – изваяли его, как умели. Изваяли сидящим, печальным, в терновом венце, сработанным грубо, как, впрочем, и все мирозданье, размышляющим о неизбежном, с такою мукой в лице, что стыдно жить, не зная, что такое страданье. Размноженный в тысяче копий, он сидит взаперти в каждой витрине, в любой сувенирной лавке. Он так одинок, что стыдно в толпе себя не найти, уцелеть в миру и не быть растоптанным в давке. 22 июня 2015 «То ли ночь темна то ли земля черна…» то ли ночь темна то ли земля черна то ли нет в земле ни корня ни крота ни зерна то ли нет на земле ни города ни села то ли тело Христово судорога свела депрессия лучшее логово для зверя твоей души пошел бы в кабак да на какие шиши написал бы другу письмо да хрен прочтет какова молодым дорога таков старикам почет того что лезет в руки само не удержать в руках в омуте памяти плавает радость да не поймать никак затопил бы печь да выйдет тепло в трубу вот и лежу отвернувшись к стене закусив губу 25 июня 2015 Блюз конца тридцатых годов посмотришь ордер на обыск приглядишься так на арест на допрос по морде на теплушку на двести мест как палка высохнешь мама а в школе дразнили жиртрест дразнили жиртресткомбинат ты не мог залезть на канат военрук был садист мама а физрук психопат директор был трезв и строен но лучше бы был пьян и горбат жизнь была застенок и на каждой стене дуплет портреты ленина-сталина и карты иных планет вор лезет в карман хулигану а там кастет а там кастет ударишь и кость хрустит пополам по рельсам гремит трамвай пассажиры спешат по делам урчат трактора как вши ползут по колхозным полям снаружи внешний враг и внутренний враг внутри эй вратарь готовься к бою все мы твари тут вратари граница на карте не нравится резинкой ее сотри говорят что сосед по коммуне работает палачом во всем виноват судья а он палач ни при чем это мать революция со своим кумачом расскажет нам что почем это срок как школьный урок от звонка до звонка это треск ночного мотора черного воронка и хочется жить но выжить мама кишка тонка тянутся зимние ночи а дни твои сочтены дуэт дуплет ленинсталин глядит на тебя со стены кому повезет доживет до начала великой войны |
