Мы, подобно Эволе, по меньшей мере осведомлены о том, что существует несколько инициатических традиций, совершенно ясно совпадающих с только что упомянутыми нами различными путями. Они различны лишь в своих внешних формах, а корень их одинаков, ибо Истина одна. Естественно, здесь мы говорим об истинных или «ортодоксальных» традициях – иные нам неинтересны. Данное понятие «ортодоксальности» не было понято нашим оппонентом, хоть мы несколько раз открыто указали, как его следует понимать, и объяснили, почему в этой области знания ортодоксальность и истина тождественны друг другу. Ошеломительным представляется утверждение о «гетеродоксальности» тантры, махаяны... и даосизма! Хоть мы максимально ясно отметили, что последний на Дальнем Востоке представляет собой чистейшую и всеобъемлющую метафизику! Кроме того, в «Человеке и его осуществлении согласно Веданте» мы процитировали весьма большую подборку даосских текстов для иллюстрации полного соотвествия между даосизмом и доктриной индуизма – разве мог Эвола этого не заметить? На самом же деле, в отличие от его утверждений даосизм не является ни «магическим», ни «алхимическим» учением – мы можем лишь спросить себя, откуда он позаимствовал эту странную идею. Что касается махаяны, то она является преображением буддизма путём повторного внедрения элементов, позаимствованных у ортодоксальных доктрин: именно так мы её охарактеризовали. Буддизм же как таковой, напротив, является гетеродоксальным и антиметафизическим по своей природе. Что касается тантры, следует отметить, что существует множество тантрических школ: некоторые из них, действительно, хотя бы частично гетеродоксальны, а прочие являются строго ортодоксальными. До последнего времени у нас не было возможности объясниться по этому вопросу, касающемуся тантры, но Эвола, который, заметим, лишь поверхностно постиг значение «шакти», определённо не понял, что мы крайне часто утверждали превосходство шиваистского взгляда над вишнуистским – и это могло бы открыть ему новые горизонты.

Разумеется, мы не будем задерживаться на критике отдельных моментов, вытекающих из его недопонимания, так как нас не способна убедить полезность определённых аргументов, выстроенных средствами профанической философии и должных оставаться лишь в её пределах. Долгое время известна мысль, что есть вещи, которые не следует обсуждать; необходимо ограничиться представлением доктрины как она есть для тех, кто способен её понять – именно так мы и пытаемся действовать по мере сил. Действительно ищущему знания мы никогда не откажем в желаемом пояснении, если это представляется возможным – то есть, если это не касается чего-то совершенно невыразимого. Однако если кто-то займёт критическую позицию, позицию участника спора, то «необходимо закрыть перед ним двери знания»; кроме того, какой смысл в объяснении чего-то кому-то, не желающему понимать? Мы позволим себе посоветовать Эволе поразмышлять над этими скромными принципами поведения, являющимися общими для всех подлинно инициатических школ Востока и Запада.

Далее мы лишь отметим некоторые примеры ярко выраженного непонимания. Эвола говорит об отождествлении «я» с Брахманом, однако речь должна идти о «Самости» вместо «я» – и если с самого начала это фундаментальное различие не понято, то всё последующее также будет понято превратно. Он считает, что Веданта рассматривает мир как «ничто», следуя ошибочной интерпретации западных мыслителей, полагающих, что так они могут выразить теорию «иллюзии», в то время как речь идёт всего лишь о «меньшей реальности» – относительной и частичной, в отличие от реальности высшего Принципа. Он называет «тонкие состояния» «тонкими телами», в то время как мы отмечали, что речь ни в коем случае не идёт о «теле», в отличие от вычурных идей оккультистов и теософов – напротив, в полноте формального и индивидуального проявления «тонкое состояние» явно противостоит «телесному состоянию». Он также путает «спасение» и «освобождение», хотя мы и объясняли, что это две сущностно различных вещи, которые не обозначают одно и то же состояние (стр. 187 и 218 нашего труда). Более того, он пишет, что с точки зрения Веданты «в конце такого периода все существа nolens volens будут освобождены», а мы цитировали на стр. 191 текст, вполне открыто гласящий совсем иное: «В ходе растворения (пралайя) проявленных миров существо погружается в Высший Брахман; однако соединиться с ним оно может лишь в состоянии глубокого сна (без полного и эффективного осуществления Высшего Отождествления)». Чтобы избежать иных трактовок, мы добавили объяснение о сравнении с глубоким сном, гласящее, что в таком случае происходит возврат к новому циклу проявления, а это вполне явно говорит о том, что существо приходит совсем не к «освобождению». Следует сказать, что Эвола, несмотря на его желание поговорить о нашей работе, прочёл её крайне невнимательно!

Откровенно говоря, отметим, что в первую очередь Эволе не хватает чёткого осознания границы между инициатической и профанической точками зрения. Почувствовав эту границу, он бы не путал постоянно эти взгляды и не попал бы под влияние философии. Мы прекрасно понимаем, что он бы мог ответить на это, как отвечал прежде, что использует философский язык лишь в качестве выразительного средства: скорее всего, он сам искренне убеждён, что это так. Однако мы считаем совсем иначе. Более того, сам факт, что он избрал из всех возможных выразительных средств наименее подходящее, наименее адекватное, менее всего пригодное к описанию данных понятий, принадлежащих к порядку вещей, крайне отличающемуся от того, для которого был сконструирован язык философии, на наш взгляд, демонстрирует крайне прискорбную непроницательность. Самое удивительное в том, что Эвола называет нашу работу о Веданте «всего лишь философской демонстрацией» и добавляет, что «надеется, что мы об этом знаем» (мы спрашиваем себя, какое это имеет для него значение?). Напротив, мы это отрицаем, ибо нет ничего более противоположного нашим намерениям, которые, в конце концов, лучше всего известны именно нам, чем «философская» речь о понятиях, никак с философией не связанных. Повторим ещё раз в связи с этим, что всякое выражение, вербальное и невербальное, для нас имеет исключительно символическую ценность. Мы всегда желали оставаться на чисто метафизическом и инициатическом уровне, и ничто нас с него не спустит, включая критику с другой точки зрения, именно по этой причине выглядящую крайне неубедительно. Эвола не отрицает того, что для него и для нас вопросы выглядят совсем по-разному, а также того, что некоторые поднятые им «философские» проблемы не имеют никакого метафизического смысла, ибо сами термины, использованные для их выражения, ничему не соответствуют при попытке использовать их в связи с более высоким порядком вещей.

Добавим лишь одну деталь: как раз Эволе не следует советовать нам «ещё немного поразмыслить» о некоторых вещах, ибо он, в отличие от нас, не работал над этими проблемами и не размышлял о них более пятнадцати лет, прежде чем решился опубликовать свою первую книгу. Он крайне молод, и это, без сомнения, его извиняет – ему по-прежнему нужно многому научиться, но у него ещё есть время и возможность... если, однако, он немного изменит свою позицию и не станет полагать, что уже знает всё!

Генону, в свою очередь, укажем на следующее:

1) Прежде чем использовать слово, мы привыкли давать ему определение. Рационализм был нами определён как позиция «непреклонной веры в законы, существующие в себе и благодаря себе, в самотождественные принципы; понимания мира как места, лишённого случайности, напряжения, туманностей, воли и неопределённости». Если Генон желает дать ему иное определение, позволяющее его мысли остаться в контексте Веданты, ему следует объяснить это нам – иначе его возмущение остаётся лишь словами. Нам кажется, что невозможно яснее обозначить, что «метафизическое осуществление» сущностно сверхрационально в его собственном, совершенно эмпирическом смысле слова «разум», чем когда мы заявили, что пишем только для того, кто «достаточно силён, чтобы принять, что всё чем он является, всё, что он чувствует и думает, отбросить всё это и пойти дальше».