Пережить эту утрату мне поможет лишь одно. Понимание выбора между мечтою и действительностью. Я смотрю на спинку сиденья перед собой и в очередной раз убеждаюсь, что за все в этой жизни нужно платить. Я могу сделать так, что Сергей останется со мной. Я могу увлечь его так, как не сможет увлечь эта призрачная Настя. И он останется, позабыв обо всем. А что потом? Потом, когда он наконец поймет, кто я и что сделала? Что сделает этот мужчина? Тогда он встанет перед выбором: либо сломаться, забыть то, чем он жил все последние месяцы, либо поступить так, как он должен поступить, по моему мнению. Как настоящий мужчина. Надеть на меня наручники и, кусая губы от желания сломать мне шею лично, все же сдержаться и сдать меня правосудию.

Вот в этом и есть то главное, из-за чего я сижу сейчас и тупо изучаю кронштейн крепления обеденного столика. Если Сергей, узнав мое прошлое, останется со мной, то он для меня уже не будет тем Загорским. Тем мужчиной, ради которого я смогла бы броситься в море. На слюнтяев, ломающих свои идеалы ради бабы, какой бы богиней эта баба ни была, я насмотрелась предостаточно. Он из просто хорошего парня превратится в размазню. Предать друга и честь ради женщины — на это тоже нужно решиться. Но это гораздо проще, нежели не предать.

И я боготворю Сергея за то, что знаю: не предаст.

А если так, то мои дни сочтены. При условии, что я позволю себе впустить его в свою настоящую жизнь. Мне придется потерять его в любом из двух вариантов. Пусть выбор остановится на том, где я смогу жить без тюремных стен и крохотной иконки в запыленном углу у самой оконной решетки.

А еще мне было бы страшно видеть, как закончится моя сказка. При условии, что Сергей, зная правду, все-таки выберет меня. Эта картина будет пострашней той, где я, в ситцевом платке на плечах, на нарах. Нары я бы пережила. Вид Сергея, растоптавшего самого себя, — нет.

Поэтому пусть будет все так, как есть. Буду вспоминать нашу встречу как самую чистую страницу в книге своих воспоминаний. Я говорила, Сергей, что я ее напишу. Я обманула. Она уже написана. И он там — главный герой.

Мы прощались на стоянке такси.

— Я найду тебя.

Я не стала возражать. Теперь уже выбор за ним. Однако вряд ли он найдет меня. Теперь мне в Москве точно нечего делать. Лишь заехать утром в одно место. Я могла бы сделать это и сейчас, но ни один российский банк после пяти вечера работать не хочет. У богатых свои причуды. Однако спасибо тебе, милый Сережа… Благодаря нашей встрече я становлюсь богаче ровно на пятьдесят тысяч долларов. Как все просто и сложно одновременно! Судьба мне подарила тебя, чтобы отнять через несколько часов. А отняв, подарила другое.

Непонятный холодок пробежал по моей спине.

— Я очень хочу, чтобы ты меня нашел… — я даже сама чувствовала, насколько лживо звучит такое прощание. Закусив губу, пошла, к желтому «Форду».

— Все когда-то встречаются снова, — сказал он и улыбнулся. — И мы перепишем конец. Мы все сделаем так, как должно было случиться. Кажется, так ты сказала в самолете? — и он подмигнул мне, потянувшись к карману.

Последнее, что я видела в заднем окне такси, был он, прикуривающий на ветру сигарету. Я развернулась, и мне в голову пришел странный вопрос. Смог бы он убить меня за своего Лешку и Ванькиного отца? Или, пустив слюни, всепрощающе припал бы к моему плечу?

И, содрогнувшись, так и не поняла, какая половина из него показалась мне более омерзительной. Слава богу, что мне никогда не удастся разрешить эту дилемму.

Мне, как и ему, ничего не дается просто так. Один лишь миг подарила мне судьба. Но уже в следующий — забрала обратно. Но это самый счастливый миг в моей жизни.

Я не спал всю ночь. Если бы не было этой дурацкой задержки во Владивостоке! Один час, всего один час! И я все узнал бы еще вчера. И не было бы этой ночи мук и раздумий. Но как господь придумал финансистов, так и финансисты придумали распорядок работы банков. На соседней кровати гостиничного номера ворочался Верховцев. Но его тревожный сон носил бытовой характер. В самолете он съел курицу. Обыкновенную аэрофлотовскую курицу. Весь полет и остаток вечера, уже в гостинице, его мучили боли в желудке. Два пакета «Смекты» принесли заметное облегчение, но, как видно, добить остаточные явления отравления они не смогли.

— Тебе дали курицу с другого рейса, — пошутил один из муровцев, уходя из гостиничного номера.

А я лежал и думал, то и дело поглядывая на часы. Стрелки двигались медленно, словно издеваясь. Сколько осталось до десяти часов?

— Волнуешься? — Дима докуривал сигарету и старался на меня не смотреть. Очевидно, мой вид опровергал мысль о том, что для меня настали лучшие времена.

Волнуюсь ли я? Ты бы не спрашивал, если бы не храпел, а вместе со мной смотрел на московский закоулок через засиженное мухами стекло! Волнуюсь ли я? Не знаю.

— Время! — поднялся.

Меня и банковский зал разделяла стена кабинета юристов. Секретарша уже трижды предложила кофе, но мне в горло не лез даже сигаретный дым. Однако я, не чувствуя запаха табака, курил сигарету за сигаретой, превращая свежесть кабинета в газовую камеру. Неужели мне ждать еще и еще? Неужели я ошибся? Я стоял, закрыв глаза, и просил Бога, чтобы он дал мне возможность еще раз ошибиться. Но…

Но он не дал мне этой возможности.

В начале двенадцатого в кабинет зашел Верховцев и остановился на пороге. Я поднял на него глаза и все понял. А он лишь утвердительно кивнул головой.

Я решительным шагом вышел из кабинета и прошел в зал. У крайнего оконца, прямо передо мной, стояла Таня.

— Как вы сказали?.. — уточнила сотрудница банка, щелкая клавишами на компьютере.

— Коренева Ольга Михайловна. Вклад должен быть сделан пятнадцатого ноября прошлого года… — Таня вынула из сумочки паспорт и протянула в оконце…

Стоя за спиной, я перехватил ее руку. От изумления она резко развернулась, и я увидел в ее глазах…

В ее глазах царил хаос. Понадобилась секунда, чтобы прошел шок. Теперь в ее глазах замер ужас и чувство горя от только что сделанной ошибки.

Я мягко выдернул паспорт из ее слабеющей с каждым мгновением руки и раскрыл.

«Коренева Ольга Михайловна. 20 июня 1986 года рождения».

С фотографии на меня спокойно смотрела такая милая, замечательная девушка по имени Таня. А рядом, словно близнец, стояла убийца Ольга Коренева. Что их роднит? Только эти прекрасные голубые глаза. Да черные как смоль волосы. Там, в самолете, я едва не ошибся вторично. Поэтому и не было сна, потому и пуста пачка сигарет.

Я передал паспорт Верховцеву. Дело сделано. Я подошел к девушке почти вплотную. Мы стали близки так же, как в самолете.

— Знаешь, о чем я молил Бога всю эту ночь и те двенадцать минут, пока тебя не было в банке? Я впервые в жизни молил о том, чтобы я ошибся. Я был бы самым счастливым человеком на свете, если бы ты сюда не вошла. Но я не ошибаюсь дважды…

Ее доведут до отделения и без меня. А мне сейчас нужен воздух, потому что я опять забыл купить эту дурацкую прыскалку в рот… Кислорода не хватало. Я оттянул вниз воротник джемпера и вышел на улицу. Слава богу, что в Москве принято перед зданиями ставить лавочки…

Ее вывели следом.

— Сергей… — услышал я.

Впервые в жизни мне неприятно смотреть на придавленного мною убийцу. Это чувство — не жалость, а неприязнь. Это первый признак того, что пора на отдых. Прямо пропорционально росту неприязни к противнику падает профессионализм. Неоткуда черпать силы. Становишься похожим на подсвечник, в котором огарок позабыли заменить на новую свечу.

— То, что ты говорил мне в самолете, — ложь?

— Почти все.

— А пятьдесят тысяч в этом банке — это, конечно…