На этом глубоком вопросе, возвещающем мне геенну огненную, запись и закончилась. Диктора, очевидно, повели кормить гиен. Я уже выключил было телефон, как…

Быстро включил и регулятор громкости до максимума.

«…из-за не до конца продуманных поступков известные люди понесли убытки в размере более восьмисот тысяч долларов. Нарушение собственных обещаний — худшая из сторон сотрудника. В результате…»

— Что ты сейчас услышал? — отключив воспроизведение, я резко повернулся к Верховцеву.

Тот пожал плечами:

— Ты опустил Юнга почти на лимон баксов.

— Не вдумывайся в содержание! Услышь форму!

Я снова отмотал запись назад.

Верховцев сидел и молча смотрел на магнитофон. Признаваться в том, что он тупой, ему, по всей видимости, не хотелось.

Когда я промотал этот участок в третий раз, лицо Дмитрия озарила догадка.

— «Сотрудника»! Не «сотрудника полиции», а именно — сотрудника! Это же полицейский говорит!

— Или полицейский текст составлял, — согласился я. — Это будет вернее, потому что говоривший тормозит на тексте. Ты молодец, что обратил на это внимание. Я это упустил. Упустил, потому что услышал другое! То, на что не обратил внимание ты. Слушай фон, Дима…

В паузе между предложениями, после слова «сотрудники», диктор замешкался почти на две секунды. И именно в этот момент в тишине дикторской аудитории раздалось едва слышимое: «Егор, «Гёссер» вынеси…» Если не установить регулятор звука на всю мощность, то эта фраза почти сливается с естественным шорохом пленки.

Значит, пиво на стойке закончилось?..

Верховцев, конечно, ничего не понял. Откуда им знать, что Егор совсем недавно поступил на работу? Впрочем, Егор тут совсем не при делах.

Но где же Ванька? Нужно было срочно выезжать, а стажера-дипломника все не было. Когда был выпит весь чай и от курения уже свербело в груди, Бурлак вошел в кабинет. Причина опоздания тривиальна. Те, кто прибывает на работу на общественном транспорте, клянут не прибывший вовремя вагон. Имеющие личное авто ссылаются на пробки, проколотые колеса и севший аккумулятор. У Ивана закончился бензин. Ну как у бабы, ей-богу…

— Ваня, к кафе Бориса Кармана.

Жаль, что я тогда проявил тактичность и не стал выяснять до конца, кто же соорудил крышу над головой Бориса. Как же так получается? Этот человек должен мне в этой жизни, как земля крестьянам, а что я получаю в ответ? Подлость. Личное благополучие — вот основа основ существования борисов карманов. Нужно было мне не стенкой перед тобой вставать тогда, когда «мамаевские» тебя трясли, как кота помойного, а в сторону отойти. И если бы не я, то твою жену изнасиловали бы в кабаке, куда она имела обыкновение отправляться в гордом одиночестве. Помнишь, Боря, как я ее, пьяную, отбил уже в гостиничном номере у четверых азеров?

— Ты не забыл, как твое заведение по моей просьбе перестали закрывать пожарные инспекторы? Раз в неделю, стабильно? То ящики у тебя пожарный выход перегораживают, то огнетушителей не шесть, как положено, а пять?

— Нет, не забыл…

— Что ж ты, гад, тогда делаешь?

Карман сидел за своим офисным столом в дальнем помещении кафе и, наморщив лоб, изучал столешницу. Человеку всегда бывает неприятно, когда его справедливо объявляют скотом. Карман, как и многие другие барыги, не исключение. Он из тех, у кого проблема получения наибольшей прибыли оттесняет в голове все человеческое. Но, к сожалению, я узнал об этом слишком поздно.

На мой рык в офис ворвался, как ветер, вышибала Егор. Его верный, как у собаки, взгляд, говорил: «Хозяин, покажи, кого порвать, и я порву!»

— Пошел на хер отсюда! — почти в ухо прокричал ему стоявший у самых дверей Ваня.

У вышибалы не хватило ума даже на то, чтобы понять: нужно идти туда, куда сказали, и побыстрее. Он думал.

Верховцев не дал ему возможности додумать до конца. Своим излюбленным «снизу-вверх» он повалил свою жертву, словно куль, на пол. Следом мелькнула нога, обутая в ботинок Ralf сорок четвертого размера, и вышибала вылетел в кафе под ноги изумленных посетителей.

— Сколько времени ты под корейцами?

— Год.

Барыги всегда очень тонко чувствуют момент, когда и на кого нужно ставить. Наверняка Боря сам обратился к Тену с просьбой о снятии крыши Мамая. Мамаеву он заплатил отступные и подлез, как проститутка под клиента, под Тена.

Воспитывать его я не собирался. Мне нужно было получить ответ лишь на два вопроса: кто говорил в диктофон и кто при этом присутствовал? Информация была получена незамедлительно. Надиктовывал какой-то тип из полиции, а присутствовал Табанцев. Да еще кореец, что раз в месяц приезжает к Карману за мздой. Помимо записи, они еще говорили о какой-то девке, которая сняла с их счета какие-то деньги.

— Ты толком говори, — посоветовал я. — Какая девка и какие деньги?

— То ли Коркина, то ли Кортнева… Нет, Коренева. Точно, Коренева!

Ольга Михайловна, оставаясь призраком, успевала делать весьма не призрачные дела. По документам на предъявителя она опустила счета покойного Тена на триста тысяч долларов.

— В каком банке?

— Сергей, откуда я знаю? — прошептал Карман.

— Не смей называть меня по имени.

Я развернулся и кивком головы позвал за собой друзей. Пропустив их вперед, я остался в офисе и прикрыл дверь.

— Карман, скоро твоей крыше, съехавшей на твою голову с Дальнего Востока, придет конец. Это я тебе обещаю. И вот когда тебя начнут прессовать Крест или Мамай, налоговики или брандмейстеры, упаси тебя господи набирать мой номер телефона.

— Сергей! — мне вслед неслась мольба.

Сдернув с вешалки норковую папаху Кармана, я запустил ею ему в рожу.

— Я же тебе сказал — никогда больше не называй меня по имени!

Два дня мы потратили на проверку всех банковских счетов Тена. В городе оказалось три банка, в которых хранился капитал бывшего бандита. Ни с одного из них после смерти владельца деньги не снимались и на счет не ложились. Сначала я почувствовал замешательство, потом злость на Кармана, который, испугавшись, дезинформировал меня, но потом успокоился и велел Ваньке проверить информацию в банках о счетах Кореневой.

Результат не заставил себя ждать. В этих же банках хранились суммы и на имя бывшей пассии корейца. Как это называется? Правильно, «крысятничество»!

Господин Тен умыкал капитал у своих братьев и помещал его на имя Ольги Михайловны! Кто проверит? А никто! Очевидно, Тен решил жить вечно, доверяя своей женщине настолько безгранично. Четыре дня назад Коренева закрыла два счета, сняв с каждого по сто пятьдесят тысяч. Оставался один, в банке покойного отца Ивана Бурлака. Пятьдесят тысяч долларов. Трудность с засадой заключалась в том, что, помимо нас, там было организовано и наблюдение Юнга — Табанцева. Кто они? Ответ на этот вопрос было найти так же трудно, как и найти Кореневу. В том, что начальник охраны одной из смен находится у Юнга, что называется, «на подсосе», ни один из нас не сомневался. Достаточно вспомнить информированность Юнга о нашем ночном визите в банк. Отсвечивать в финансовом учреждении своими физиономиями тоже было глупо. Лично меня в лицо знает уже добрая половина бандюков Юнга. Где гарантия, что Оленька меня не знает? Или Верховцева? Про Ваню я вообще умолчу…

Оставалось одно: наблюдение вне банка, но около него. Сидеть пеньками на дороге — занятие малоперспективное, кроме того, я еще должен, помимо дела Тена, заниматься другими преступлениями, ходить на совещания, работать с людьми… Два дня мы дежурили группами. Первый — Верховцев с Иваном, второй день — я с Иваном. К окончанию своего дежурства, после закрытия банка, я понял, что так можно просидеть до пенсии. Если у Кореневой хватает смелости после всего случившегося опустошать счета корейской мафии, оставаясь невидимой, то у нее должно хватить ума и на другое. Снять деньги со счета на свое имя — плевое дело. Это мы испытываем трудности с засадой. А она может появиться в банке хоть через месяц, хоть через год. Главное, чтобы счет не был арестован. Но в этом случае ей придется «засветить» адрес того финансового учреждения, где будет проводиться операция. Коренева так делать не станет. Ей проще прийти и взять.