— Что вы сделали?

— Думай, милашка, думай. Какие системы изменяются по циклу день-ночь и во время кризисов? Есть только две, Кирк. Ты уж точно можешь догадаться.

Да.

Он мог.

О боже.

— Вы взломали сеть турболифтов, — произнес он, его голос охрип от скопившейся крови и пересохшей глотки.

— Ага.

Он каждый день пользовался лифтами, все они пользовались, но он никогда не думал… несколько грамотно расположенных бомб, и все. Конец. Холодная смерть.

Лицо Лейлы было в дюймах от его собственного.

— Спорю, ты об этом не подумал, — жестоко сказала она. — Хотя это почти гениально. Ставок действительно очень умный. Видишь ли, если увести турболифт с его предварительно заверенного маршрута, поднимется тревога, и их система слишком хорошо спроектирована, чтобы ее менять, слишком рискованно, если две кабины встретятся на таких больших скоростях. А сейчас все, что нам надо — сказать, куда мы хотим ее направить, потому что по желтой тревоге лифты переключились на ручной режим. А ночью значительно меньше работающих кабинок, так что никаких ранних столкновений, которые испортят главный фейерверк.

Ставок не мог заниматься этим отсюда. Тогда Ставока здесь не было, что значило, что он больше не мог блокировать телепатию Спока, но это могло быть только потому… если за Споком не надо было присматривать, когда Лейла вышла на шум, тогда Спок должен быть…

Без сознания, ядовито выругался голос у Джима в голове. Спок без сознания. Ты бы почувствовал, если бы его не стало. Ты бы каким-нибудь образом почувствовал, как что-то рвется. Ты бы знал.

Кирк сжал челюсти, почувствовал, как его разрывает от усилия оставаться неподвижным. Без сознания. Они должны были вырубить Спока, или он сам себя вырубил, умный старший помощник Джима, должен был, потому что он жив. Он обязан был… он был жив.

Если Спок лежал без сознания в черной комнате, тогда Лейла была всего лишь охранником, насколько Джим знал — под ложным впечатлением, что Ставок вернется за ней, когда наступит время идти в шаттл.

— Как ты, черт подери, планируешь выбраться? — спросил он, чтобы заставить ее говорить, попытаться и обработать это, придумать способ все остановить.

— Не беспокойся обо мне, милый, — отозвалась Лейла. — Я буду в порядке…

Ее хватка разжалась, на самую малость, и Джим знал, что сейчас или никогда.

Он выхватил фазер у нее из рук, и Лейла инстинктивно нажала на курок немного слишком поздно — выстрел ушел в потолок, а потом Кирк окончательно вырвал фазер, развернул и выстрелил ей прямо в грудь без лишних раздумий.

Режим был изменен.

Он мгновенно это понял, когда отдача ударила ему в плечо, не сильная — фазеры были намного лучше спроектированы, чем грубые ружья, придуманные века назад для пробивания плоти — но достаточная, чтобы он понял, что отдача была сильнее, чем нужно.

Либо во время их краткой, но жестокой борьбы, либо немного раньше, режим был изменен на смертельный.

И Лейла была без сомнений мертва.

Ее огромные голубые глаза слепо смотрели в никуда. Ее волосы в неаккуратном хвосте запачкались кровью, когда она ударилась головой о пол. Она упала на спину и неграциозно распласталась, потому что в смерти не было ничего грациозного, и она была так до смешного молода.

Джим лишь бросил на нее короткий взгляд. У него было полчаса максимум, чтобы спасти тысячу жизней. Он не мог потратить на нее больше. В его животе все равно появилось ощущение скручивающейся пустоты, а во рту наряду с привкусом крови возник и привкус рвоты, отвратительно знакомая смесь, которую он всегда ощущал, когда убивал кого-то. Это происходило нечасто, но происходило.

Он бежал, хотя у него закружилась голова от того, как быстро мелькали мимо него размытые цвета.

Маленькая черная комнатка обнаружилась в конце ряда, как Джим и запомнил, и дверь была закрыта, хотя в прошлый раз Лейла не пользовалась никаким кодом доступа. Это была научная лаборатория и научные образцы, которыми пользовались ученые. Дверь даже не была заперта. Стоило Кирку подойти достаточно близко, и та с шипением открылась, отъезжая в сторону.

— Спок.

Джим даже не помнил, чтобы когда-нибудь так себя чувствовал, хотя определенно должен был, когда Спок в последний раз чуть не умер (яд, то, как его голова накренилась, и Джим подумал, что Спока больше нет, и чуть сам не отправился вслед за ним, прямо оттуда, где стоял).

— О черт, — его голос сорвался, и он упал на колени рядом с телом Спока.

Вулканец лежал на полу неподвижный и бледный, его левая рука была цела. Правая представляла из себя хирургический кошмар и все еще кровоточила.

Останови кровотечение, произнес голос у Джима в голове. Он знал основы. Знал пару вещей. Некоторые. Он должен был… ему надо было не дать Споку умереть, а для этого ему надо было остановить эту драгоценную, драгоценную и уникальную человеко-вулканскую кровь.

Останови кровотечение и забирай его отсюда… подними его, о боже, Джим, как ты собираешься делать это?

Нет. Он не мог сомневаться… он найдет способ. Он справится. В обморок он может упасть позже. Боль можно отложить на потом.

Джим.

Нет. Он не будет прислушиваться к этому голосу, он справится. Он… ради Спока, и ради всех остальных, ему надо это сделать, только как он теперь собирался найти Ставока?

Джим.

Рубашка Спока была порвана вокруг бицепсов, так что казалось, что на нем надета странно перекошенная футболка. Кирк с неожиданной легкостью оторвал собственный рукав и неуклюже обернул его вокруг кровоточащей ладони и предплечья Спока. Боунз с этим лучше справится, он бы ругал Спока, даже если бы тот был без сознания и не мог его услышать, а потом бы Боунз его вылечил, я бесполезен…

Джим.

Только тогда Кирк понял, что зовущий его голос ему не принадлежал.

— Спок? — прошептал он, передвигаясь так, чтобы склониться над лицом вулканца.

Его глаза были открыты.

— Джим.

— Спок.

Тот моргнул, почти изумленно, и на Джима обрушилась настолько сильная волна облегчения, что у него закружилась голова.

— Спасибо, черт, спасибо, спасибо, что ты жив, идиот, — выдохнул он, тяжело дыша и едва осмысленно связывая слова, чувствуя такое идиотское облегчение. Он быстро поцеловал Спока в губы, прежде чем опять поднять барьеры и отступить в себя. — Где он? Где Ставок?

— Времени мало.

Голос Спока хрустел, как сухие листья, и Джим знал, что он звучал так, словно несколько часов кричал, и они оба вроде как были в невероятной передряге, но они были живы и черт подери, они собирались таковыми и оставаться.

— Где он, Спок?

Его глаза были странно пусты.

— Он контролирует турболифты…

— Я знаю, где он? Ты можешь его почувствовать?

— Нет. Он преднамеренно… ослабил меня.

От того, как Спок это произнес, у Джима по позвоночнику побежал холодок.

— Должен быть способ найти его, — сказал он. — Связь не работает, и глушилка может быть где угодно, если ее радиус действия увеличили.

Общими усилиями они приподняли Спока, а затем и посадили, Джим заткнул фазер Лейлы за пояс, чтобы приобнять вулканца за плечи и помочь ему прижать окровавленную ладонь к груди. Наконец, Кирк понял, что должен что-то сказать.

— Спок. Он… ты не… ты не такой из-за руки, да?

Он покачал головой:

— Нет, но ты жив.

На этом его объяснения кончились.

Самое странное было в том, что Джим его прекрасно понял, и в кои-то веки знал, что не может поспорить.

— Ты можешь идти?

— Да.

Кирк отодвинулся, чтобы дать Споку встать самостоятельно, подумав, что вулканцу понадобится место, в ужасе, что его подозрение оправдается… но здоровой рукой Спок вцепился в многострадальную рубашку Джима, не давая ему отойти слишком далеко.

— Пожалуйста, — произнес Спок, его голос тихий и напряженный. — Пожалуйста, подожди.

— Я… — Джим не мог подобрать слов. — Спок…

— Ты жив, — повторил тот, и скользнул ладонью от груди к лицу Джима, движение резкое и неуверенное, что было на вулканца очень непохоже. На долю секунды Кирк подумал, что почувствовал, как что-то (голодающее, почти умирающее, слабое) содрогается внутри него, жадно поглощает жар и утешение. Потом ощущение пропало, и глаза Спока больше не казались наполненными звенящей пустотой.