10. Говоря уже совсем коротко, узловыми точками наиболее острых проблем, связанных сегодня с чтением и книжной культурой, являются такие репродуктивные институты постсоветского социума, как каналы книгораспространения, библиотеки разного типа и уровня, образовательная система. Дело не просто и не только в приобщении детей и взрослых к разнообразному чтению, а в налаживании реальных коммуникативных связей между различными группами и слоями социума, в создании и укреплении современных институтов социально и культурно открытого общества, а соответственно, и о принципах подбора людей в эти институты (широко говоря, проблема новых кадров, включая их подготовку, продвижение, гратификацию, формы их связей с обществом и подотчетности обществу). Программа чтения в этих условиях должна, с одной стороны, обеспечить достойный уровень обеспечения журналами и книгами самых массовых читателей, фондов «низовых», наиболее близких к ним сельских, районных, школьных библиотек, а с другой — дать возможность наиболее подготовленным, разборчивым и требовательным группам общества, претендующим на роль политической, экономической, культурной элиты, ощущать себя частью большого, открытого мира науки, культуры, публичной жизни с его многообразием и конкуренцией, личным выбором и ответственностью за этот выбор. Между тем, все социально-политические и социокультурные тенденции последних лет ясно показывают, что так или иначе разными группами населения принят относительно устраивающий многих (по принципу «не было бы хуже») курс на массовизацию и нивелировку социума без модернизации его основных институтов (выборной системы, суда, образования, армии, независимых общественных движений, публичной сферы и т. д.). В подобном контексте национальная программа поддержки и развития чтения (2007) рискует разделить бюрократическую судьбу других национальных проектов в столь же проблемных сферах коллективной жизни россиян — жилищно-коммунальном хозяйстве, землевладении и землепользовании, здравоохранении и медицинском обслуживании, образовании и т. д.

За последнее двадцатилетие кардинальным образом изменились масштаб, формы и содержание коммуникаций в российском социуме. Главное — они сократились по объему, обеднели и усреднились по содержанию, массовизировались по форме. В этом коммуникативном плане сегодняшнее взрослое население страны, то есть, собственно говоря, российский социум, можно очень обобщенно представить как сосуществование трех слоев публики:

— наиболее широкий слой объемом не менее 60 % взрослых россиян, в значительной мере или фактически целиком исключивших из обихода большинство коммуникаций, кроме общения с ближайшими родственниками (локализованная область «своего») и ежедневного просмотра трех основных каналов государственного телевидения в течение по меньшей мере нескольких часов (унифицированная область «общего»);

— средний по объему слой более образованных и старших по возрасту групп, в том числе — прежней интеллигенции (примерно от 20 % до 30 % населения), которые сочетают телевидение с печатными коммуникациями, в том числе — чтением книг, читая не так много и не так часто, а по содержанию ориентируясь в большей мере на массовые серийные издания жанровой словесности и, в меньшей степени, на перечитывание или демонстративное признание значимости (в ситуации интервью или анкетного опроса) классической литературы, особенно отечественной; впрочем, на правах классики ими воспринимается любая «старая» литература — произведения авторов XIX–XX вв., включая авантюрную прозу (Дюма-отец) или детектив (А. К. Дойл), а также признанная советская словесность (Шолохов);

— достаточно узкий слой наиболее образованных, урбанизированных и относительно благополучных россиян, как правило учащейся или недавно окончившей вуз молодежи крупных и крупнейших городов (в сумме — порядка 10 %, максимум 15 % взрослого населения), имеющих наиболее широкий круг наиболее интенсивного общения, включая посещение кино, театров, музеев и выставок, кафе и клубов, и в большой мере ориентированных на аудиовизуальные коммуникации (кино, музыка), среди журналов и книг — на современную словесность, отечественную и переводную, носящую отметку модности, но активно соединяющих с этими досуговыми запросами и практиками использование учебной и специальной литературы, справочников, энциклопедий, словарей, а с традиционными «бумажными» изданиями — интернет-источники и чтение с помощью портативной техники (букридер, мобильный телефон, iPhone, iPpad и т. п.).

Этот кризис для одних групп и серьезная трансформация систем коммуникации для других сопровождались на уровне социума в целом кризисом доверия как другим людям, так и каким бы то ни было социальным институтам (особенно — новым), за исключением фигуры первого лица (в 2008–2012 гг. — двух первых лиц), силовых институтов (армия, ФСБ, но ни в коей мере не милиция/полиция) и Русской православной церкви. В этом контексте можно говорить и о параллельном кризисе авторитетности. За исключением названных лиц и символических фигур, представляющих упомянутые институты, российское население, включая его наиболее молодые, активные, образованные подгруппы, не может указать тех, к чьим поступкам они бы с интересом присматривались и чьи мнения могли бы на них повлиять, так что «лидеры» авторитетности — как правило, это имена нескольких наиболее «раскрученных» артистов эстрады — в лучшем случае получают при подобном плебисците голоса нескольких процентов россиян. Наконец, на протяжении последнего пятнадцатилетия наряду с резким имущественным расслоением российского социума и отрывом нескольких относительно успешных «центров» страны от ее гигантской периферии имел место кризис социальной дифференциации и структурности общества. Большинство сегодняшнего российского населения существует атомизированно, по образу жизни, привычкам и запросам представляя собой «рассеянную массу», которая символически интегрирована ритуалами власти, символами «великой державы» и ее «особого пути», транслируемыми по телевидению.

Понятно, что перечисленные перемены повлекли за собой кризис авторитетов — слабость или отсутствие публичных культурных лидеров, элитных групп, а собственно в чтении привели к сокращению значимости фигур лидера чтения и эксперта (библиотекаря, учителя литературы, литературного критика). С этим связано и общее для большинства социальных групп и слоев российского населения сокращение временных размерностей действия — отсутствие сколько-нибудь структурированных представлений о будущем, расчет на самые короткие временные дистанции, ностальгия по утраченному прошлому и фантомное значение этой общей потери[85].

Говоря о значимости для сегодняшних россиян телевидения и аудиовизуальных коммуникаций вообще, подчеркну, что в телесмотрении нет и не может быть лидеров, они здесь попросту не нужны. Телевизионная аудитория организуется по иным принципам и другими средствами, представления о которых могут дать самые популярные в сегодняшней России типы изданий — журналы «7 дней», «ТВ-неделя», «ТВ-парк». Их составляющие — хронометрированная программа зрительского досуга с аннотациями и визуальные образы звезд в их досуговом, праздничном, модном поведении. Телевизионная коммуникация построена на принципе анонимного потока (к нему также тяготеет газета и массовый журнал), книжная — на принципе отдельного авторского образца. Бренд газеты, образ теле- или кинозвезды выступают для новейшего времени новыми, внеавторскими типами предъявления и удостоверения значимости смысловых образцов, заявки на авторитетность и влиятельность. В сравнении с ними как типовыми формами коммуникации, алфавитное письмо и опирающаяся на него книжная печать — это предельно формальное, условное и потому наиболее рационализированное средство трансляции значений и образцов. Характерно, что чтение, понимание и интерпретация печатных (книжных) текстов — единственный вид массовой коммуникации, которому каждый из нас специально обучается в рамках автономной, институционализированной системы — школы.